Традиции историко-экономического направления развивали и развивают многие современные западные исследователи, не принадлежащие к числу марксистов. Среди них прежде всего следует отметить бельгийского историка Анри Пиренна (1862 — 1935), вначале русского, а затем американского историка Михаила Ивановича Ростовцева (1870 — 1952), американского экономиста и социолога Эдвина Роберта Андерсона Селигмена (1861 —1938), американского историка Чарльза Остина Бирда (1874 — 1948), английских историков и экономистов Ричарда Генри Тоуни (1880—1962), Джона Дугласа Хоурда Коула (1889-1959), Михаила Постана (1898/9-1981), французского социолога и экономиста Франсуа Симиана (1873 — 1935), французских историков Альбера Матьеза (1874 — 1932), Жоржа Лефевра (1874 — 1959), Эрнеста Камилла Лабрусса (1895-1989), Жана Бувье.
В русле этого направления работали основоположники исторической школы «Анналов» Марк Блок и Люсьен Февр. В своей рецензии на книгу «Дипломатическая история Европы (1871 —1914) »Л. Февр, отвечая авторам, которые объявляли историческим материализмом любую попытку обращаться к экономическим факторам писал: «Праведное небо, при чем же тут «исторический материализм»?.. Мир есть Мир. Вы скажете, что до войны 1914 года он был не совсем таким, каким стал в период между 1920 и 1940 годами. Согласен, но ведь и в эпоху «вооруженного перемирия» он стал уже не тем, чем был в промежутке между 1848 и 1871 годами. Так в чем же причина всех этих перемен? В политике? В морали? Нет! Причина в экономике. Это самоочевидно ».213 Февр Л. История или политика? // Л. Февр. Бои за историю. М., 1991. С. 61.
В какой-то степени к историко-экономическому направлению были близки уже упоминавшихся выше Ф. Бродель и И. Валлерстайн, хотя первый объявлял себя сторонником полифакторного подхода.
Понимание важности изучения социально-экономических отношений проникло в XX в этнографию (социальную антропологию), что, как уже говорилось, выразилось в появлении в рамках этой науки особой дисциплины — экономической этнологии (антропологии), объектом исследования которой со временем стала экономика не только первобытного общества (primitive economy), но и крестьянских общин классового общества (peasanteconomy).214 См.: Семенов Ю.И. Общая теория традиционной крестьянской экономики (крестьянско-общинного способа производства) // Власть земли. Традиционная экономика крестьянства России XIX века — начало XX век. Т. 1. М. 2002.
Экономический подход к истории заметен и в уже упоминавшейся работе У. Ростоу «Стадии экономического роста. Некоммунистический манифест» (1960). Некоторые авторы даже прямо именуют его «либеральным экономическим детерминистом».215 Black C.E. The Dynamics of Modernization: A Study in Comparative History. New York etc., 1966. P. 191.И для этого есть определенные основания. Сопоставляя свою концепции истории с марксистской, У. Ростоу пишет: «Обе системы признают факт, что экономические изменения ведут за собой социальные, политические и культурные последствия... Обе теории признают реальность групповых и классовых интересов в политических и социальных отношениях».216 Ростоу B. B. Стадии экономического роста. Нью-Йорк, 1961. С. 210.
Однако он тут же добавляет, что его «теория стадий роста отбрасывает мысль, что экономика, как отрасль жизни, и экономические выгоды, как мотивы деятельности человека, всегда являются доминирующими».217 Там же.И в последующем, трактуя экономический детерминизм вообще, марксистское понимания истории прежде всего, как учение, согласно которому люди руководствуются исключительно лишь мотивами личной экономической выгоды, У. Ростоу всячески открещивается от экономического детерминизма. Много места он тратит на доказательство того, что у людей, кроме соображений личной материальной выгоды, существует множество самых различных мотивов деятельности.
Но все это не имеет отношения к делу. Марксисты никогда и нигде не утверждали, что люди в своей деятельности руководствуются исключительно лишь стремлением извлечь максимальную экономическую выгоду и никогда и нигде не отрицали существования у людей самым различных мотивов поведения. Они прекрасно понимали, что мотив личной экономической выгоды действует, а тем более выходит на первый план лишь в обществах определенного типа, да и то лишь среди части их населения. В первобытном обществе на раннем этапе его развития мотива экономической выгоды не было и заведомо быть не могло, что ни в малейшей степени не ставит под сомнение тезис об определяющей роли экономики.
Важно другое. «Конечно, — пишет У. Ростоу, — изменения в экономике влекут за собой политические и социальные последствия, но сами эти экономические перемены рассматриваются в книге как следствие политических и социальных, а также узко понятых экономических сил. Что же касается мотивов поведения человека, то многие из важнейших экономических сдвигов рассматриваются нами как следствие внеэкономических мотивов и стремлений людей».218 Ростоу В.В. Там же. С. 13.
Так У. Ростоу приходит к полифакторной концепции общественного развития и оказывается в порочному кругу: экономика определяет характер иных факторов, а эти неэкономическое факторы определяют экономику. Попытка вырваться из этого круга приводит его к выдвижению на первое место идеальных факторов: ход исторического развития зависит от того, какую из возможных линий поведения выберут люди, какое решение на этот счет они примут. А раз так, то не существует никаких «неизбежно следующих друг за другом исторических стадий».219 Там же. С. 212.В результате он подрывает свою же собственную концепцию исторических стадий экономического роста, а тем самым и стадий развития общества.
3.14.2. Географический детерминизм и иные, близкие к нему концепции (Т. Бокль, Э. Жюйар, Л.И. Мечников, Ф. Ратцель, Э. Семпл, X. Маккиндер, А. Мэхэн, А.Л. Чижевский и др.)
Получивший после работ Ш. Монтескье широкое распространение географический детерминизм имел значительно число сторонников в XIX в. Из них можно упомянуть Генри Томаса Бокля (1821 —1862) с его необычайно популярной в свое время «Историей цивилизации в Англии» (1857 — 1861; русск. переводы: Т. 1—2. СПб. 1862-1865; 1896; 1906; Т. 1. М., 2000; Т. 2. 2002 и др.). Согласно его взглядам, важнейшие факторы развития общества — климат, пища, почва и ландшафт (картина природы).
Плодородная почва, обеспечивая избыток пищи, ведет к перенаселению, нищете работников и чудовищному богатству властителей. Ландшафт действует на «накопление и распределение умственного капитала».220 Бокль История цивилизации в Англии. СПб., 1896. С. 45.Существуют ландшафты, которые возбуждают воображение, и ландшафты, способствующие развитию логической деятельности ума. К их числу относятся природные условия Европы.
Поэтому для понимания истории Европы нужно главное внимание уделять не физическим факторам, а умственному развитию. Умственный фактор в этом случае истинный двигатель. «...Умственное начало, — пишет Т. Бокль, — начало проявлять такую деятельность и такую способность все охватывать, которая совершенно достаточно объясняет необыкновенные успехи, сделанные Европой в продолжение нескольких столетий».221 Там же. С. 71.Так Т. Бокль в поисках движущих сил истории от географического детерминизму переходит к концепции решающей роли человеческого разума.и эклектически соединяет Монтескье с Сен-Симоном.
Во Франции уже в XX в. была предпринята попытка слить историю с географией и тем создать «геоисторию». Один из видных представителей этого направления — Этьен Жюйар рассматривал географическую среду как фактор, определяющий психологию людей, их поведение, их отношение к труду, а тем самым и экономический строй общества.
Классический географический детерминизм послужил исходным пунктом для целого ряда весьма своеобразных концепций, в которых на первое место выдвинулся не отдельный человек, испытывающий влияние среды, а совокупность людей: население определенной территории, народ, наконец, общество как целостное образование, взаимодействующее с природой.