Что же касается многофакторного подхода к решению вопроса об основе общества, то он всегда одновременно был и многофакторным подходом к решению проблемы движущих сил истории. Своеобразный характер приобретает иерархофакторный подход. Признается, скажем, один и только один основополагающий фактор. Как само собой разумеющееся принимается, что изменение этого фактора влечет за собой преобразование всего общества. Но причину изменения основополагающего фактора ищут не в нем самом, а в каком-то ином, отличном от него факторе. В таком случае понятия основы общества и его движущей силы отделяются друг от друга.

Многофакторные концепции общества и истории не поддаются сколько-нибудь точной классификации. Однофакторные концепции, в которых в качестве определяющего и/или движущего фактора выделяются объективно существующие явления или комплексы явлений и которые поэтому нередко именуются детерминистическими, чаще всего классифицируются по выделяемому фактору. В качестве примера можно назвать географический детерминизм, демографический детерминизм, экономический детерминизм и т.п. Но иногда такое название присваивается и концепциям, в которых из массы объективных факторов выделяется не один, а два или даже больше: техно-экологический детерминизм, демо-техно-экономо-экологический детерминизм и т.п.

Некоторые исследователи, объявляя основополагающим и/или движущим фактором общества тот или иной комплекс явлений, в то же время никак не раскрывают источник его развития. И когда вопрос об этом источнике все же встает, то в результате за спиной провозглашаемого фактора встает иной фактор, который автором открыто не признается, но который реально выступает у него в качестве конечно определяющего.

Проблема движущих сил или факторов исторического процесса встала перед исследователями не сразу. И первыми ее более или менее четко поставили не историки, а философы. Вот, что писал, например, Платон в своих «Законах»:

«Афинянин. Не правда ли, тысячи государств возникали в этот промежуток времени одно за другим, и соответственно не меньшее число их погибало. К тому же они повсюду проходили через самые различные формы государственного устройства, то становясь большими из меньших, то меньшими из больших или худшими из лучших и лучшими из худших.

Клиний. Это неизбежно.

Афинянин. Не можем ли мы вскрыть причину этих перемен? Быть может, тогда мы скорее получим указание относительно возникновения государственного устройства и происходящих в нем перемен.

Клиний. Отлично, надо постараться сделать это».1 Платон. Законы // Соч. в 3-х т. Т. 3. Ч. 2. М., 1972. С. 144-145.

Платону, конечно, эту проблему решить не удалось. Но он, по крайней мере, ее поставил. Историки же первоначально, как правило, ограничивались лишь поисками причин исторических событий. Так как исторические события складываются из действий людей, а человеческая деятельность является сознательной и целенаправленной, то естественным было в поисках причин исторических событий обратиться к выявлению мотивов действий людей и целей, которые они перед собой ставили. Так возник первоначальный теоретически совершенно не осмысленный волюнтаристический подход к истории. Главное внимание историками, конечно, уделялось сознанию и воле выдающихся личностей. Именно их историки рассматривали как творцов истории. Однако этот первоначальный стихийный исторический волюнтаризм стал постепенно дополняться в дальнейшем и вытесняться иными представлениями.

Осознание того, что ход и исход человеческих действий нередко не зависел от сознания и воли людей, заставило историков ввести понятие судьбы, как в виде фатума, рока, так и в обличье фортуны, везения или невезения. Так постепенно историки в иллюзорной форме начали осознавать, что в исторических событиях, являющихся результатами деяний людей, проявляется исторический процесс, который идет по законам, не зависящим от воли и сознания людей.

Не повторяя всего сказанного о понятии судьбы в разделе об античной исторической науке (2.2.5), напомним лишь, что развитие этой идеи получило в античном мире завершение в философско-исторической концепции Августина Аврелия. Создав первую в истории человеческой мысли концепцию всемирной истории как единого процесса, Августин Аврелий попытался решить вопрос о движущей силе этого процесса. Этой силой, по его убеждению был бог. История человечества представляет собой реализацию божественного промысла. Провиденциализм по самой своей сути предполагал абсолютную предопределенность исторического процесса. И сразу же вставал вопрос: если ход истории в целом полностью предопределен, то являются ли полностью предопределенными исторические события, в которых он проявляется? Это был одновременно вопрос о том, насколько свободными являются люди в своих действиях, насколько свободной является их воля.

Августин Аврелий посвятил проблеме свободы и необходимости немало страниц своего философско-исторического труда «О граде божьем». Но все его попытки совместить провиденциализм с допущением свободы воли человека оказались тщетными. В конечном счете он с неизбежностью пришел к полному фатализму.

3.2. ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ. СНОВА Н. МАКЬЯВЕЛЛИ

Античный мир погиб, но идея провиденциализма не только не исчезла, но, напротив, стала безраздельно господствовать в средневековой преисториологии. Вызов ей был брошен тогда, когда с началом Возрождения снова стала возникать историческая наука. Историки-гуманисты в большинстве своем отвергали провиденциализм. Они исходили из того, что все исторические события имеют естественные и только естественные причины, и занимались поисками этих причин. И понятно, что эти причины они стали искать в головах людей. Отсюда вытекало определенное представление о задачах историков, которое господствовало не только в эпоху Возрождения, но и в последующие два века.

Оно получило достаточно четкое выражение в труде французского аббата Сезара Ришара де Сен-Реаля (1639—1692) «Пользование историей» (1672). Как писал последний, «знание вообще состоит в знании причинно-следственных связей, ибо знать — значит знать вещи по их причинам; также знать историю — значит знать людей, которые (своими действиями) и дают содержание историческому процессу, судить об этих людях...».2 Цит.: Лаппо-Данилсвский A.C. Методология истории. Вып. 1. СПб., 1910. С. 25.

Более пространно эти идеи были изложены в труде известного в свое время французского специалиста по методологии истории Никола Ленгле дю Френуа (1674 — 1755) «Метод изучения истории», увидевшем свет в 1713 г. «Изучать историю, — утверждал он, — значит изучать мотивы, мнения и страсти человека, чтобы проникнуть во все тайные причины его деятельности, все его пути и изгибы его души, наконец, чтобы узнать все иллюзии, которые овладевают его духом и неожиданно для него самого волнуют его сердце; одним словом, чтобы добиться познания самого себя в других».3 Цит.: Там же

Но чисто волюнтаристское объяснение исторических событий было для историков-гуманистов явно недостаточным. В результате в их понятийный аппарат снова вошло понятие судьбы. Чаще всего это было понятие не судьбы-фатума, а судьбы-фортуны. И дело было даже не в том, что судьба-фатум слишком походила на провидение, сколько в том, что судьба-фортуна оставляла место для известной свободы действий человека. Фортуну можно было оседлать, использовать в интересах человека.

Известную роль играла фортуна в исторических построениях Н. Макьявелли. К этому понятию он неоднократно обращается в «Государе»4 Макиавелли Н. Государь. М., 1990. С. 19-20, 43, 45, 53, 64, 73-74, 76.. Оно для него ценно постольку, поскольку исключает, с одной стороны, полный фатализм, с другой, полный волюнтаризм. Выступая с критикой провиденциализма, Н. Макьявелли пишет: «И однако, ради того, чтобы не утратить свободы воли, я предположу, что, может быть, судьба распоряжается лишь половиной наших дел, другую же половину, или около того, она представляет самим людям».5 Там же. С. 74.