Инородцы, составлявшие внешний круг культурной иерархии Российской империи, были этносами, считавшимися неспособными к интеграции по причине своеобразия культуры и расы. Потому их вычленили из массы природных граждан и дискриминировали. С другой стороны, и интеграционное давление на них было невелико.

Следующий круг от края к центру определялся противопоставлением «христиане — нехристиане». Религиозный критерий в иерархии этносов давно уже стал играть известную роль. В первой половине XVIII в. проводилась даже насильственная христианизация, однако со времени царствования Екатерины II нехристиан, проживающих в Российской империи (за исключением евреев), в широких масштабах больше не трогали. Было гарантировано свободу нехристианских вероисповеданий; неправославным была запрещена только миссионерская деятельность. Государство пыталось контролировать иноверцев, создавая официальные учреждения. Круг оседлых нехристиан, не причисленных к инородцам, состоял из некоторых мусульманских этносов — волжских татар, башкир, крымских татар и мусульман Кавказского региона. В то же время остатки народов Севера и Сибири, исповедовавшие анимистические верования, а также буддисты и евреи принадлежали к внешнему кругу инородцев. Итак, второй круг в значительной степени охватывал этносы, верхние слои которых были частично интегрированы в дворянство Российской империи. Во второй половине XIX в. царское государство почти не прикладывало усилий, чтобы обратить мусульман империи в христианство или русифицировать их в языковом аспекте.

Следующий круг ближе к центру составляли неправославные христиане. Европеизированная официальная Россия гарантировала отправление других христианских исповеданий и признавала их церковные организации. Запрет был наложен только на миссионерскую деятельность. Православная церковь лишь спорадически пыталась заниматься миссионерством среди неправославных христиан. Все это, в первую очередь, относится к этносам с собственной землевладельческой или городской элитой — к грегорианцам (армянам), католикам (полякам) и лютеранам (финнам и прибалтийским немцам). Напротив, среди народов, состоявших преимущественно из крестьянских нижних слоев, — эстонцев, латышей, литовцев и белорусских католиков, — в XIX в. православная церковь неоднократно проповедовала. Униаты белорусы и украинцы вообще не признавались католиками, а считались отпавшими от православия еретиками. Поэтому их церковная организация была распущена в 1839 г. и окончательно запрещена в 1875 г.

С 60-х годов XIX в. царское правительство постепенно вводило ограничения в отношении церквей и духовенства некоторых неправославных христианских этносов, после чего частично перешло к языковой ассимиляционной политике. В первую очередь это затронуло поляков (а с ними — и литовцев), что явилось реакцией на январское восстание 1863 г. и только в конце XIX — начале XX вв. последовали ограничительные меры по отношению к лютеранской церкви и немецкому языку в прибалтийских провинциях и к армянской церкви и ее школам.

Русификация и распространение православия были вызваны не только культурно-религиозными соображениями — здесь сыграл роль и критерий политической лояльности. Представления о недостаточной лояльности некоторых нерусских этносов, подозревавшихся, к тому же, в подрывных контактах с иностранными державами, породили введение ограничений националистического характера. По немцам, например, ударило образование немецкого Рейха в 1871 г., ставшего вскоре геополитическим соперником России.

Православные этносы империи составляли три внутренних круга. Конфессионально они были теснее связаны с государем, правящей династией и империей — православие еще с начала ХІХ в. провозгласили одним из трех ключевых принципов, на которых стояло самодержавие. Православная церковь была признана «ведущей и правящей» в Российской империи. Только она имела право на миссионерскую деятельность, а отпадение от православной веры до 1905 г. строго запрещалось под угрозой уголовного преследования.

Центром в системе концентрических кругов был, понятно, круг православных славян. Официально понятие «русский народ» объединяло всех восточных славян, а великороссам, малороссам и белорусам отводилась лишь категория «племен». Украинский и белорусский считались наречиями, а не языками, как русский. Потому ни письменность, ни высокоразвитая культура украинцев и белорусов, как и их элиты, не признавались самобытными.

Противопоставление русских и украинцев стало проблемой с началом украинского национального движения, в эпоху возникновения во второй половине XIX в. современного русского национализма. Если русская нация в представлениях русского национализма объединяла всех восточных славян, то формирование нации и национальное движение украинцев, самой крупной по численности после русских этнической группы империи, непосредственно угрожало целостности русской нации. Это стало причиной особенно жестокого преследования деятельности украинцев в области языка и культуры, что повлекло за собой запреты украинского языка 1863 и 1876 гг. (Выделение мое. — К. Г.) В первом указе (Валуевский циркуляр) очевидна его антипольская направленность. Как говорилось выше, правобережные украинцы, белорусы и литовцы с давних времен рассматривались в их связи с польской элитой; их культурные устремления трактовались как «польская интрига», а языковые запреты должны были охладить и мятежных поляков. Антипольская направленность удара подчеркивается тем, что ограничения коснулись не только украинского и белорусского языков, но и литовского, например, запрет «латинско-польских шрифтов» в сочинениях на литовском языке.

Несмотря на репрессивную языковую политику, до начала XX в. украинцы не находились в центре внимания. Чаще всего правительство и общественность относились к ним как к лояльным малороссам, либо бесхитростным крестьянам, хохлам. Русское правительство не верило, что украинцы в состоянии собственными силами сформировать нацию, ему казалось, что они способны быть только орудием в руках врагов России. Если из Малороссии исходила опасность, то виновны тому были, прежде всего, не украинцы, а Польша и позднее Австрия, преследовавшие, как считалось, цель превратить малороссов в мазепинцев.

Украинцы и белорусы, подвергавшиеся жестоким репрессиям как этносы, в то же время в гораздо меньшей степени дискриминировались как отдельные личности, если сравнивать с этносами внешнего круга. Украинцам и белорусам, официально считавшимися русскими, в принципе была открыта любая карьера — при условии, что они владеют русским языком. Не было препятствий и у детей от смешанных браков русских и украинцев. Таким образом, украинцы не вычленялись и не ущемлялись ни по конфессиональным, ни по расовым соображениям. Это, однако, не означало, что украинский язык и культура и украинский этнос как общность снискали глубокое уважение в империи. Напротив, их самобытность не признавалась, а их противники высмеивали их как хохлов, либо боролись с ними как с мазепинцами. Граница между центральным кругом великороссов и вторым кругом прочих православных восточных славян в XIX в. была нечеткой. Как говорилось выше, с официальной точки зрения имели место различия между племенами и наречиями, которые, однако, становились столь заметны, что вопрос об этом задавался во время переписи населения 1897 г. В этой переписи фигурируют отдельно великороссы, малороссы и белорусы.

То, что украинцы-малороссы в отличие от большинства представителей невосточнославянских, соответственно неправославных, этносов (например, поляков или евреев), признавались правительством и обществом принадлежащими к русской элите, увеличивало привлекательность восхождения по линии ассимиляции. Тем более, что в XIX в. самобытные украинцы — по сути, крестьяне, сохранившие свои отличительные этнические черты, — находились на нижней ступени иерархии и на них смотрели как на хохлов. Образ необразованного, неполноценного крестьянского народа был принят и некоторыми украинцами.