Но в дальнейшем во вполне прагматичный процесс «слияния и поглощения» вмешались амурные страсти — роман Елизаветы Петровны с певчим придворной капеллы украинским казаком Алексеем Разумовским (в «девичестве» — просто Розум). В 1744 г. Разумовский становится графом, что было результатом его тайного брака с государыней. Во время визита в Украину Елизавета благосклонно отнеслась к прошениям земляков мужа о восстановлении былых вольностей. Возвращено было и гетманство, «чисто случайно» доставшееся брату Алексея — юному Кириллу Разумовскому (1750–1764).

Повысив образование в поездке по Европе, воспитанный при дворе и женатый на родственнице царицы девице Нарышкиной, Кирилл Разумовский принес на родную землю очевидные инновации: гетманская столица вернулась в мазепинский Батурин, возводились представительные «национальные строения», произошла реформа судопроизводства, реанимировавшая речьпосполитские шляхетские вольности (которые должны были касаться казацкой старшины), вводились старшинские съезды для обсуждения важных дел, аналогичные шляхетским сеймикам, возникла идея об основании наряду с по сути церковной Киево-Могилянской академией еще и светского университета. Пытаясь встать во главе модернизированного автономного образования, Разумовский не лелеял сепаратистских планов — он был продуктом санкт-петербугского двора, но почему бы не стать еще и наследственным гетманом? Как раз идею передачи булавы по наследству в роду Разумовских и поддержали на съезде старшины в 1763 г.

Но тут нашла коса на камень, поскольку на троне, после очень удобной «безвременной кончины» Петра ІІІ, уже находилась его супруга София-Фредерика Ангальт-Цербстская, то бишь, «матушка-царица» Екатерина ІІ. Она, как известно, любила гвардейцев, но, видимо, не отличалась широтой натуры Елизаветы и не позволяла своим многочисленным любовникам лишнего в политике. Дама, по-европейски просвещенная, поклонница и спонсор французских просветителей (те не остались в панегирическом долгу — она быстренько стала «Пальмирой Севера»), Екатерина мыслила Россию великой державой, управление которой должно было быть реорганизовано по рациональному принципу: все разумно, все продуманно, все унифицировано. Это было применением на российской почве тех же идей Просвещения, которые на другом конце Европы породили лозунг «свобода, равенство и братство». Но, как известно, и из учения Христа, и из учения Карла Маркса разные люди сделали очень разные выводы. Хотя, с точки зрения интересов России как имперского государства, это все было, наверное, оправданным. Ну, лес рубят — щепки летят…

Украинские патриоты Екатерину крайне не любят, если не сказать хуже. Тарас Шевченко выразил свое эмоциональное отношение к роли Екатерины в истории Украины вполне незавуалированно: «Та царица — лютый враг Украины, голодная волчица!» (1845), «Тебя ж, о сука! и мы сами, и наши внуки, и миром люди проклянут» (1860). Возможно, есть какой-то более поэтический перевод, но я думаю, что хватит и буквального. Оценивая преемственность между Петром І и Екатериной ІІ («Первому — вторая»), украинский поэт заметил следующее (1844):

Не будем уж очень осуждать великого сына украинского народа за столь неполиткорректные высказывания в адрес монархини, поскольку он уже отбыл за подобные шалости «в солдатах» в Казахстане с логичным запрещением писать (а в нагрузку еще и рисовать — а то вдруг он «это» еще и нарисует?). С учетом того, что «выражение» от 1860 г. (про «суку») было сформулировано уже после ссылки и за год до смерти автора, то, видимо, в конце жизни он остался при своем изначальном мнении. Но что же так обидело в деяниях «матушки-царицы» впечатлительного служителя поэтической музы?

Она исходила из определенных реляций (докладов) о ситуации в Малороссии, в которых, в частности, писалось, что ее (Малороссии) правовые нормы «для республиканского правления учрежденные, весьма несвойственны уже стали и неприличны малорусскому народу, в самодержавном владении пребывающему».

Действительно, ну помилуйте, какое уж тут «республиканское правление»? Это пусть вольтерьянцы на «прогнившем Западе» шалят, а здесь — «просвещенная монархия». Направленность унификации вполне ясно формулирует инструкция Екатерины прокурору Сената князю Александру Вяземскому:

Малая Россия, Лифляндия и Финляндия [Карелия] суть провинции, которые правятся дарованными им привилегиями. Разрушать эти привилегии сразу было бы непристойно, но и нельзя считать эти провинции чужими и относиться к ним как к чужим землям, это было бы глупостью. Эти провинции… нужно удобными способами привести к тому, чтобы они обрусели и перестали смотреть, как волки в лес… Когда же у Малороссии не будет гетмана, то нужно добиться, чтобы век и имя гетманов исчезли…

Что, собственно, и было исполнено. Разумовскому, для его же блага, пришлось от гетманства отречься в 1764 г., и его заменила вторая Малороссийская коллегия, которую возглавил небезызвестный российский полководец Петр Румянцев. В подчинение Коллегии постепенно отошли местные судебные органы и канцелярия, деловодство перешло на общеимперские стандарты. Параллельно генерал Румянцев даровал представителям местной старшины общеимперские чины, дабы показать перспективы большей, российской карьеры.

«Народ малороссийский примет с подданнической благодарностью…»

Указ об упразднении гетманства. 1764

Турецкая война 1768–1774 гг. отвлекла усилия новой администрации и принесла России междуречье Южного Буга и Днепра. Вмешательство в Крымские дела привело к первой депортации из Крыма 40 тысяч христианского населения и расселения его в Приазовье (видимо, чтобы не пустовало после изгнания оттуда татарских кочевий). Окончательно Крым был присоединен к империи в 1783 г. Его захват в ситуации тогдашних внутренних усобиц в ханской династии принес России важнейший стратегический форпост на Черном море. Был ли тогда Крым «российским»? По факту захвата — да, а вот по населению пока было неоткуда, до Крымской войны он оставался целиком татарским, а сравнялось русское население с местным лишь перед Второй мировой войной.

По окончании войны услуги хорошо повоевавших против басурман 11 тысяч запорожских казаков уже были не нужны, и возвращающиеся с войны русские части захватывают и разрушают Сечь (1775). Отблагодаренные таким образом запорожцы опять, кто смог, ушли на турецкие земли.

Последний кошевой атаман, Петро Калнышевский, человек уже в возрасте 85 лет, получивший за войну медаль от императрицы, был сослан в камеру-одиночку Соловецкого монастыря, где без выхода провел 25 лет. Он переживет Екатерину, Павла и доживет до воцарения Александра І. Оставив после себя в камере “два аршина нечистот” и сгнивший кафтан, кошевой останется в монастыре уже в качестве монаха до своей смерти в возрасте 113 лет. После освобождения этот уникальный человек еще проявит некую иронию в переписке с властями. Он попросил разрешения остаться “в обители сей ждать со спокойным духом окончания своей жизни, которое приближается, поскольку за 25 лет пребывания в тюрьме к монастырю вполне привык, а свободой и здесь наслаждаюсь в полной мере”.

В 1760-1770-е годы инициируется иностранная (сербская, немецкая) колонизация запорожского пограничья, формируя так называемую Новую Сербию (современная Кировоградщина) и сети немецких сельскохозяйственных колоний, ставших потом неотъемлемой частью украинского степного пейзажа. Символичным было появление немецкой колонии на острове Хортица, которая просуществовала до депортации советских немцев аж во Вторую мировую.