Наконец, отказавшись от мысли пролезть в щель, они установили круглосуточное дежурство. Но и эта затея не
оправдала себя. Волки правильно сообразили, что собака наверняка лучше сдохнет с голоду, чем согласится накормить собой их прожорливую стаю.
Вскоре они ушли, но Альба долго еще не решалась выйти из убежища, опасаясь притаившейся засады. Она выбралась из пещеры лишь тогда, когда почувствовала, что сил у нее осталось совсем немного, что дальнейшее пребывание в закутке равносильно смерти.
От яркого, пронизывающего света у нее закружилась голова. Привыкшие к полумраку глаза обильно слезились. Она подозрительно огляделась, пытаясь определить, откуда может исходить опасность, прислушалась, но даже слабый звук не коснулся ее ушей.
Покрытая белым саваном, мертвым сном спала природа. Кругом стояла полная тишина. II только сердце Альбы, толчками гоняя кровь, глухо гудело, мерно отсчитывая подобно ударам колокола: «Бум-бум-бум».
Удары сердца вместе с ветром уносились вдаль, пронизывали распадки, взлетали над хребтами, бежали по заметенным волчьим следам, натыкались на преграды, обходили их стороной, падали на снег, но продолжали упорно продвигаться вперед, будто хотели крикнуть: «Слушайте все. Слушайте все. кто голоден и сыт. Она еле жива и никому не составит труда прикончить ее... Торопитесь... Бегите к большой пещере. Она осталась одна из всей собачьей стан... Добейте ее. Задавите».
Альба поджала хвост и с ужасом прислушивалась к ударам сердца, предательски стучащего на весь лес. Любой посторонний звук мог привести ее сейчас в панический ужас и вновь загнать в спасительное убежище.
Однако опасения ее оказались напрасными. Прошло уже довольно много времени, как она выбралась из пещеры, но никто из таежных хищников не появился.
Это обстоятельство вернуло ей самообладание. Она стала дышать ровнее и глубже, глаза привыкли к свету.
Напряженно принюхиваясь. Альба сделала несколько
шагов. Забивая собачьи, отовсюду неслись лишь терпкие волчьи запахи.
Втоптанные в снег, сиротливо желтели, чернели и белели клочья шерсти погибших псов. Тут же валялось несколько обглоданных костей. Остальные кости волки растащили по кустам, предпочитая поедать останки в одиночестве— так спокойнее...
Где пролилась кровь, желтела трава. Ненасытные твари сожрали и пропитанный кровью снег.
Большая беда не лишила Альбу мужества. Она верила, что вернутся те псы, которые сумели вырваться из волчьего кольца. Непременно вернутся.
Чувство веры в преданных тайге псов согревало ее и помогало бороться с одиночеством. И только лишь одно обстоятельство мучило и жгло собачье сердце: досадно и обидно Альбе, что волки врасплох захватили стаю, совершенно растерявшуюся перед внезапно появившимся врагом и не сумевшую дать должный отпор.
ОПЯТЬ ВМЕСТЕ
Вскоре стали возвращаться сумевшие отбиться от волков псы.
Псы не изменили себе. Обладая различными характерами, привычками, склонностями, они вновь объединились в стаю, желая в сильном и могучем сообществе получить свободу, которую в одиночку завоевать и отстоять совершенно невозможно.
...На первых порах стая вела скрытый образ жизни. Подобно волкам ходила строго след в след, редко кто подавал голос, и совсем не было таких, кто решился бы затеять игры.
Над Тайгалом незримо витала серая волчья тень, неотступно следовавшая за псами, трусливо жавшимися в кучу при случайном шорохе ветвей или постороннем звуке.
Слишком памятна была ужасная трагедия, и повторения ее боялись все.
Бесконечная пытка, не имевшая даже кратковременного перерыва, сковала псов, рискнувших жить по старому образцу. Стая разваливалась на глазах. Страх перед волками брал свое. Как по тонкому льду бродили псы таежными распадками, с минуты на минуту ожидая своей погибели.
Альбе первой надоело вечно дрожать, пугаться, когда даже звуки собственных шагов казались чьей-то чужой, вкрадчивой поступью. Она самолично решила покончить с неопределенностью. Ее решение не вызвало у псов особого подъема, однако это обстоятельство ее ничуть не смутило. Она догадывалась, что делает единственно правильный ход в сложившейся ситуации.
Стая проводила ее до водораздела у небольшой гористой возвышенности, густо поросшей хвойным лесом. Дальше по волчьим следам она побежала одна.
Следы не первой свежести, к тому же заметенные снегом, пахли слабо, вяло, терялись в других более резких запахах. Но Альба, изучившая в темном логове все тонкости и оттенки исходившего от волков густыми волнами терпкого, противного запаха, безошибочно отыскивала следы и продолжала бежать.
К ночи ударил сильный мороз. Окруженная желтым ореолом луна была похожа на мертвое, остывшее солнце. Постанывали деревья, потрескивала корка снега, играли в свою загадочную игру звезды, постоянно подмигивая кому-то.
От разгоряченного тела дымилась шерсть. Клубы пара, вылетая из пасти, теснились за спиной маленькими облаками.
Сколько она отмахала, какое покрыла расстояние — сама не знает. Пять рассветов встречала в пути. Кровоточили лапы, отяжелевшая голова клонилась к земле. Но что могла значить ее усталость по сравнению с радостным открытием. Альба убеждалась, что волки ушли далеко на юг и в эту зиму наверняка не вернутся на Тайгал. Значит, стая будет всесильна, не разбежится по городам и селам, не оставит Альбу коротать в одиночестве зиму.
...Порой не верится Альбе, что все это было. Кажется ей, что и Шайтан пришел на Тайгал давным-давно.
Громадный умный пес, прирожденный вожак, держался со всеми собаками открыто. В редких случаях он позволял применить силу к нерадивому псу. Когда грехи провинившегося были выше всякой нормы, Шайтан безжалостно пускал в ход зубы. Стая одобряла действия вожака, а наказанный пес старательно зализывал раны.
Рядом с могучим Шайтаном Альба чувствовала себя здоровой и сильной. Она опять принесла потомство: двух щенков. Малое количество отпрысков, правда, несколько обескуражило ее. Но когда в одном из них увидела маленького Шайтана, Альба радостно лизнула щенка. Значит, будет жить и процветать собачья стая.
...Сколько раз ей приходилось щениться в самом дальнем и укромном уголке пещеры — сама не помнит. Из последних сил тянулась она в стремлении вырастить щенков, но только считанные единицы доживали до середины зимы..
Выжившие щенки вырастали в два раза крупнее матери и обижали ее наравне с другими, чужими псами.
Она покорно сносила незаслуженные обиды, полагаясь на суровый закон, четко разделивший животный мир на сильных и слабых, по которому должны были жить только сильные. Преждевременную смерть слабых псов она считала нормальным явлением. Рано или поздно подобная участь ждала каждого, кто не отвечал требованиям, предъявляемым тайгой. Если пес выдыхается раньше, чем его жертва,—он обречен.