— О чем мы только что говорили? — спокойно и в то же время жестко спросил Кыржэ. — Как ты думаешь: за каким чертом я хожу сюда? Отвечай, дурень! Нужна мне… ко всем дьяволам ваша жратва! Забыть о том, каким делом занимаюсь за этими стенами! Дошло?

 — Целиком и полностью! — выкрикнул Тудораке, принявшись с подчеркнутым воодушевлением перечислять: — Имеется барашек на вертеле, мититей, говяжья вырезка, куриная печенка! — Затем наклонился и зашептал на ухо: — В особенности рекомендую жаркое из бараньих яиц, господин Михэеш…

 — Сейчас ты мне нравишься, уродина! — более мягко проговорил клиент. — Сейчас — нравишься, дошло?

 — …свежих–свежих, доставленных из бойни какой‑то час назад! — бесстрашно договорил кельнер.

 — Ты превратишь меня в беременную бабу, будь оно неладно, такое дело! Не дает подумать о фигуре, обезьяна? Черт с тобой, подавай что хочешь! Сначала неси рюмку водки.

Тудораке стрелой побежал за выпивкой, а вскоре принес и новую порцию. На столе постепенно стали появляться все новые и новые графины, рюмки, тарелки. Эксперт заговорил только после того, как подали дымящееся жаркое, обсыпанное мелко крошенным чесноком.

 — Стручок красного перца! Горчицу, уксус! Сладкого перца. Вот так. А теперь скажи, образина, на кой бес было вводить меня в искушение? Прожуешь и встанешь из‑за стола, а деньги выкладывай. Да еще какие! Целое состояние!

Дальнейшие события разворачивались примерно в таком же плане, финалом должна была послужить небольшая заминка при подсчете съеденного и выпитого — кельнер не допишет в счет приличную сумму, и раздобрившийся эксперт начнет заказывать «на десерт» вино и много порций цуйки («Плачу я!» — «Нет, я!»), и теперь уже они станут пить вместе, из одной рюмки, сидя в обнимку, куря одну сигарету и даже… целуясь.

Будет греметь джаз, заглушая шум в зале, дымный чад, наплывающий из кухни, слегка задурманит голову, и все это будет располагать к легкому, фривольному разговору. Как раз такие минуты требуют полнейшего напряжения, и нужна не столько смелость, сколько ловкость, важно следить за мимикой лица, даже за оттенком голоса… Но вместе с тем нужно пить столько, сколько тебе наливают, не смея отказываться ни от единого глотка.

Тудораке боролся с винными парами, от которых у него туманилось в голове и заплетался язык. Какого только напряжения стоили ему отчаянные попытки удержаться на ногах… Хотя, с другой стороны, так было даже лучше: говорить с Кыржэ, запинаясь на каждом слове, — чтоб убедился, до чего перебрал! Но как в то же время сохранить ясность ума, следить за собой, стараясь, не вызывая подозрений, выведать что‑либо, но главное — не дать этой злобной лисице что‑либо почувствовать. Быть начеку и обалдевать от выпивки, понимая, что этот подручный оккупантов справится еще хоть с ведром.

 — Знаешь, что скажу… Не думай, будто я какой–то там шовинист, и все же лучше нет нашей национальной кухни, вот как! — проговорил Кыржэ, возможно только для того, чтоб отвести душу, ,а может, и желая потрафить старшему кельнеру. — Меня прямо тошнит, когда вижу их сосиски.

 — М–да–а…

 — Что «м–да–а»? — Кыржэ словно бы заподозрил что‑то.

 — Минутку, минутку… Но кто же сделал меня обер-кельнером, если не ты… не вы?

 — Давай пропустим по одной! В основном этого добился ты… пардон, ты… единственный человек, с которым я чувствую себя свободно. Потому и прихожу сюда. А ты, часом, не продаешь меня? Э–э, не коммунистам, нет, этим ты не нужен, как‑никак обер–кельнер… А вот немцам? Они не… Ты всего–навсего шимпанзе и не способен понять, что такое нервное напряжение. Черепная коробка! — Он постучал себя пальцем по виску. — Раскалывается и раскалывается… Хоть бы никогда больше не видеть этого Кранца!

Он нахмурился, на лице появилась злобная гримаса, усиленная опьянением. Остервенело заскрипев зубами, схватил стакан, готовый раздавить его в ладони.

 — Ну его к бесу, твоего Кранца, — смотри, поранишь руку! — Тудораке отнял стакан, стал наливать в него вино. — Стоит ли обращать внимание, если ничего плохого все‑таки не говорит! Давай выпьем!

 — То‑то и оно, что не говорит, гадина, ни слова… Зато все до мелочи знает, все… Как смерть, ходит за мной… Следит, чтоб не вздумал как‑нибудь пощадить кого‑либо из своих… — Он чокнуЛся с Тудораке, как видно обрадованный его сочувствием. — А из‑за венгерки готов глаза выдрать: достань хоть из‑под земли!

 — Каких это… своих ты когда‑нибудь щадил? Что он мелет, скотина?

 — Тише, слышишь, тише, — он посмотрел на кельнера совсем ясными глазами, пытаясь уяснить: с чего тот так раскричался? — Дескать, покрываю молдаван…

 — Но ведь эта… как ты говоришь, мадьярка… молдаванкой быть не может… Ну и пусть не ест дерьма, если не хочет! — Кельнер пьяным жестом свалил со стола стакан. — Правильно говорит один клиент…

 — Держи и больше не разоряйся, — Кыржэ благосклонно протянул ему другой стакан, предварительно налив в него вина. — Ты читал или нет рапорт, поступивший из Кишинева? — обращаясь как равный к равному, спросил Кыржэ, протягивая Тудораке открытый портсигар.

 — Ты! Сначала сам… Бери, бери!

Больше всего он боялся — как бы не переиграть, не слишком показать опьянение. Но, кажется, в конце концов удалось убедить собутыльника, будто он сейчас свалится с ног…

 — Мне тут говорил один клиент… Не сегодня–завтра намечается большой прием. Будто бы прибудет его преосвященство митрополит…

 — Что ты мелешь, орангутанг! Не сегодня–завтра...

 — Ты ничего не знаешь, зато мне рассказывал один клиент. Да–да…

Самодовольно попыхивая сигаретой, кельнер с горем пополам поднялся на ноги — не торопясь, не выказывая излишнего любопытства. Хорошо бы передать эксперта с рук на руки какому‑нибудь гостю из его же банды и таким образом улизнуть, встретиться с Сыргие. Однако он почувствовал, что не может держаться на ногах… Что тут было делать?

 — Остановись — буду стрелять! Хи–хи! — пробормотал внезапно Кыржэ.

 — Из рогатки или… бутылочной пробкой! — добавил Тудораке, незаметно глянув на часы. Цифры так и плясали у него перед глазами.

 — Разве не знаешь, какая штука у меня вот тут, в кармане? Все еще говорят: «мертвая рука»! — с восторгом выкрикнул Кыржэ. — Вытащу пистолет — и паф! Паф! Иди назад, горилла, тут еще что‑то есть на донышке!

Тудораке больше не мог. «Что бы сказал Волох, если б увидел меня в таком состоянии?» С трудом дотащившись до ближайшего стула, он свалился на него как сноп.

Через какое‑то время его разбудила женщина, убиравшая в зале.

 — Поднимайся, поднимайся, грехи тяжкие. Давай раздену, уложу спать. Опять напился с этим клиентом.

Тудораке обалдело таращил свои большие глаза.

 — А где же он? — спросил погодя, оглядывая опустевший зал.

 — Когда еще ушел, господи боже…

 — Извозчика вызывали?

 — И не думали. Нужен ему твой извозчик, как же... Даже слышать не хотел. До чего здоровый человек, будто бык. Тебе бы так… Пошел пешком. Давай, сынок, давай, уложу где‑нибудь на диване. Пока придешь в себя...

 — Вот почему я и не вышел на встречу, — с облегчением вздохнул Хобоцел после того, как сделал это вынужденное отступление.

 — Говори, говори дальше, эти ищейки в штатском все еще проходят по одному. Арьергард… — сказал Волох, понуждая кельнера продолжать свой рассказ. — На этот раз пронесло — не слишком принюхивались. Итак, кишиневские сыщики ищут мадьярку? Всплыла на поверхность история с немцем? Это очень серьезная опасность. Откуда все‑таки Кыржэ получил сведения? От кого? Не помнишь: он говорил о встрече в ресторане или о других тоже?

 — Место не упоминал. Хотя черт его разберет: может не хочет впутывать меня? В любом случае ясно одно: немец крайне его интересует.

 — Хотелось бы знать: за железной дорогой наблюдает только сигуранца? — спросил Волох. — Или же их работу контролирует и гестапо?

 — Варварская орда, — проговорил Хобоцел. — Как варвары пришли, как варвары уйдут.

 — Экскурсы в историю? Браво, обер–кельнер, продолжай в том же духе. Только я не согласен: то, что мы видели сейчас, скорее похоже на похоронную процессию.