— Нужно делать еще хуже. Чтоб совсем нельзя было пользоваться! Надел — и тут же выбросил.

Обувщик, как видно не лишенный чувства юмора, беспомощно развел руками:

 — Боюсь, что хуже не бывает… ей–богу!

 — Вот–вот. В первый же дождь — прощай подметки!

 — Примерно так и выходит: после небольшого перехода выбрасывают. Стараемся, — проговорил рабочий, приглаживая тронутые сединой усы. — Только чтоб в конце концов всех нас не перестреляли... И все равно, каким‑то немыслимым образом он скривил лицо, и от этого — трудно было поверить своим глазам — стал еще уродливее. — Увидев такую рожу, они как бы вдохновляются и после двух–трех рюмок уже не следят за тем, что говорят. Будто не человек перед ними — плевательница! Раскрывают тайны, смакуют интриги, скандалы — понимаешь, что это значит?

 — Эх, Тудораке, Тудораке! — взволнованно воскликнул Волох. — До чего ж ты хороший парень. Польза от тебя, конечно, будет большая. Если б еще поменьше болтал… Хотя не исключено, что и из этой привычки можно извлечь определенную выгоду… Надеюсь, понял, о чем говорю? — Волох взял парня за локоть, дружески стиснул его, давая понять, что обижаться не стоит. Впрочем, у того и в мыслях не было обижаться.

 — У меня есть на примете один господин… тьфу ты, какое мерзкое слово! Из клиентов, разумеется. Считается экспертом по криминалистике. Когда ж напьется, можно подумать, что имеешь дело с крупнейшим жуликом, специалистом по совершению преступлений! По-моему, он живет в каком‑то вечном страхе, потому что никогда не вытаскивает руку из кармана — держит наготове пистолет.

 — Значит, входить к тебе можно только через кухню? И — прямым ходом в отдельный кабинет? Учтем. Жди гостей. — Волох снова повернулся к обувщику. — О чем вы думаете, Доминте? — спросил он. — Родилась какая‑то мысль? По–прежнему делайте свои ботинки, и делайте хорошо, качественно, иначе вызовете подозрения. Договорились? А вот насчет экспедиции, рассылки — тут следует подумать. — Он дотронулся до плеча рабочего и отвел его в сторону. — Тут хорошо было бы иметь своего человека. То ли упаковщика, то ли одного из экспедиторов… Стоит прощупать кого‑нибудь! — Волох оглянулся, желая удостовериться, что к разговору не прислушиваются, и продолжал: — Попытка, какую следовало бы предпринять, это попробовать отправить непарные ботинки. Один, скажем, тридцать девятого размера, второй — сорокового. Так будет менее заметно. И уж потом, когда набьем руку, можно будет развернуться: загружать партии контейнеров ботинками на разную ногу. Правые посылать в одну сторону, левые — в другую, противоположную… Погодите минутку! Вы, кажется, хотите поговорить со мной? — окликнул он рабочего табачной фабрики, заметив, что каким‑то немыслимым образом он скривил лицо, и от этого — трудно было поверить своим глазам — стал еще уродливее. — Увидев такую рожу, они как бы вдохновляются и после двух–трех рюмок уже не следят за тем, что говорят. Будто не человек перед ними — плевательница! Раскрывают тайны, смакуют интриги, скандалы — понимаешь, что это значит?

 — Эх, Тудораке, Тудораке! — взволнованно воскликнул Волох. — До чего ж ты хороший парень. Польза от тебя, конечно, будет большая. Если б еще поменьше болтал… Хотя не исключено, что и из этой привычки можно извлечь определенную выгоду… Надеюсь, понял, о чем говорю? — Волох взял парня за локоть, дружески стиснул его, давая понять, что обижаться не стоит. Впрочем, у того и в мыслях не было обижаться.

 — У меня есть на примете один господин… тьфу ты, какое мерзкое слово! Из клиентов, разумеется. Считается экспертом по криминалистике. Когда ж напьется, можно подумать, что имеешь дело с крупнейшим жуликом, специалистом по совершению преступлений! По-моему, он живет в каком‑то вечном страхе, потому что никогда не вытаскивает руку из кармана — держит наготове пистолет.

 — Значит, входить к тебе можно только через кухню? И — прямым ходом в отдельный кабинет? Учтем. Жди гостей. — Волох снова повернулся к обувщику. — О чем вы думаете, Доминте? — спросил он. — Родилась какая‑то мысль? По–прежнему делайте свои ботинки, и делайте хорошо, качественно, иначе вызовете подозрения. Договорились? А вот насчет экспедиции, рассылки — тут следует подумать. — Он дотронулся до плеча рабочего и отвел его в сторону. — Тут хорошо было бы иметь своего человека. То ли упаковщика, то ли одного из экспедиторов… Стоит прощупать кого‑нибудь! — Волох оглянулся, желая удостовериться, что к разговору не прислушиваются, и продолжал: — Попытка, какую следовало бы предпринять, это попробовать отправить непарные ботинки. Один, скажем, тридцать девятого размера, второй — сорокового. Так будет менее заметно. И уж потом, когда набьем руку, можно будет развернуться: загружать партии контейнеров ботинками на разную ногу. Правые посылать в одну сторону, левые — в другую, противоположную… Погодите минутку! Вы, кажется, хотите поговорить со мной? — окликнул он рабочего табачной фабрики, заметив, что тот все время посматривает на него, подойти же, по–видимому, не решается. — Если угодно, выкурим вместе по трубочке? — И шагнул навстречу.

 — С охотой, — радостно отозвался рабочий. — Трубочку из числа тех, что никогда не гаснут…

 — Вон какой вы заядлый курильщик! И табак, должно быть, отменный? Самый ароматный? — И добавил приглушенным голосом: — Следующую неделю, по нечетным дням, Подходит? Улица… время… — и нагнулся, договаривая на ухо, еле слышным шепотом. Потом резко выпрямился и снова повернулся к Доминте: — Так о чем вы все‑таки думаете, товарищ Доминте? Возможно, план показался нереальным? Очень может быть, ведь я совсем не знаю условий производства, сапожником, к сожалению, никогда не был.

 — С сегодняшнего дня считай себя сапожником! — с подъемом воскликнул рабочий. — Не так уж плохо быть мастеровым человеком, ей–богу! Так что можешь считать себя сапожником!

Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно рассмеялись.

 — Только, конечно, в хорошем смысле!

 — Вот именно! Тут одно из двух: или ты сапожник, или — халтурщик! — заключил Волох, пожимая собеседнику руку.

Затем он пожал руку и рабочему табачной фабрики… Теперь они стояли рядом, двое рабочих и руководитель подпольной группы Сыргие Волох. Сыргие был немного тоньше, стройнее товарищей, с открытой головой и светло–каштановыми волосами, довольно, впрочем, редкими. Несмотря на неполные тридцать, залысины — первые признаки преждевременной старости… А костюм? Скромный, не бьющий в глаза, к тому же и не такой новый. Землистый оттенок лица, иногда — чисто выбритого, чаще же — заросшего щетиной. Даже этот худосочный галстук, небрежно повязанный, — единственно с целью конспирации… И все же никакой он не старик! Высокий, выпуклый лоб, глубокие, с затаенным внутренним светом глаза, с такой же, глубоко затаенной, спрятанной от чужого взгляда тоской — он был красив внутренней красотой, отличающей только серьезного, цельного, способного на самоотверженные поступки человека. Именно такими бывают люди, заслуживающие доверия, готовые отдать жизнь ради дела.

На прощанье Сыргие напомнил о том, с каким строгим отбором следует привлекать в группу новых людей, в особенности учитывая, что движение вскоре примет новый, более действенный характер. Особые сложности были связаны с тем, что в городе стояла крупная воинская часть противника…

VI

Расходились, как всегда, по одному.

Ион Агаке по–прежнему подметал двор пекарни, поднимая такую пыль у дверей подвала, что в клубах ее человек с трудом бы узнал знакомого. И продолжал яростно мести, пока последние подпольщики не скрылись за поворотом. Две смутные тени на какое‑то время сблизились.

 — Поскольку ты и сейчас упомянул ее имя, я хочу наконец знать, что она из себя представляет, — спокойно и веско проговорил Волох. — К тому же именно от тебя...

 — Одно могу сказать, — быстро отозвался пекарь, — она далеко не из тех бабочек, которые, по–твоему, беззаботно порхают по жизни… Это я так прозвал ее, хотя слово еще ничего не значит…