замурлыкал тенор, забыв о том, что его голос — народное достояние, —

Сначала все шло хорошо. Заветные места оказались свободными от местных конкурентов. Рыба гуляла по дну непугаными табунами. Красовский впал в оптимизм и официально объявил, что идет на побитие рекорда по карасям.

Умудренский же, рыболов поневоле, предпочитал рыбу в копченом, соленом и фаршированном виде. Он сидел, ухватившись за удочку обеими руками, и пожирал глазами поплавок. В глубине души Умудренский был доволен, что ни у кого не клюет. Это уравнивало в правах его, новичка, и опытного удильщика Красовского.

— Лучше пескаря в руки, чем кита в море, — нервно бормотал Маломедведицын, водя удилищем.

За час великого сидения только Поплавок вытащил микроскопическую рыбку.

А рыба в реке бродила толпами. Она все время ходила вокруг да около крючков, не проявляя почему-то горячего желания к их заглатыванию. Умудренскому движения рыбьих ртов казались зевотой. И от этого ему захотелось спать.

«На данном этапе любовное отношение к удилищу для меня самое дорогое! — подбадривал себя Умудренский. — Не дай бог заснуть! Расположения лишусь!»

— Хватит! Я перехожу на ловлю голавлей и вызываю всех на соревнование! — хлопнул себя по коленке тенор. — Но голавль берет в основном на муху. Вот, глядите, сидит муха… Я ее… есть! Теперь на крючок, так…

И только крючок канул в воду, как удилище забилось в конвульсиях. Раз! Рыбешка, словно струйка ртути, мелькнула в воздухе.

— Все, более или менее, ясно, — сказал Поплавок. — Но мух что-то маловато… Их скорее менее, чем более…

— Я достану, — радостно сматывая удочку, проговорил Умудренский. — Я, персонально, пойду в Горелово и наберу там целый килограмм мух.

— А почему именно ты? — спросил Поплавок.

Но Умудренский уже обдумал все — он не боялся упреков в подхалимаже.

— Кому же еще? — невинно переспросил он. — Товарища Красовского все знают — проходу не дадут. Товарищ Маломедведицын опять же человек грандиозной популярности. Вам я бы не советовал: все-таки почти засекреченный работник, не будет ли тут притупления бдительности с вашей стороны? Вот и выходит, кроме меня — некому. Улавливаете мою мысль?

— Улавливай мух, да поскорее! И лучше более, чем менее, — одобрил идею Поплавок. — Быстро! Понял?

Но Умудренский, делая вид, что спешит, уже взбирался в гору.

На душе у него было радостно: не придется сидеть с удочкой в руке и ударять лицом в грязь. Охоту за рыбой Умудренский считал монополией малолетних бездельников и скучающих ответработников. Находясь в промежуточной стадии, о «с удовольствием взялся за оперативное задание, где, как ему казалось, он сможет сверкнуть талантом.

— Дам сейчас мальчишкам в деревне по двугривенному, — рассуждал Умудренский, — и тысяча отборнейших мух обеспечена! А я буду тем временем попивать холодное молочко в тени яблонь.

Тропинка шла через поле. Вдали краснели крыши Горелова. Где-то вверху, казалось в самой стратосфере, пели жаворонки. Столько красоты было в этом полевом приволье, что даже хладная душа Умудренского умилилась.

«Плохо же мы знаем природу, — думал он. — Сидишь в городе, занимаешься сложными проблемами, а природу как-то не замечаешь… А вот ведь какая красота кругом… Эх!.. Ух!.. Ах!..»

Если бы Умудренский обладал феноменальной памятью, то он обошелся бы без междометий. Он просто вспомнил бы частенько мелькающие в субботних номерах газет «Уголки фенолога».

— Вот это да! — восторгается обычно наивный читатель после прочтения очередного «угла». — Вот это отобразил!

«…Роями вьются пчелы и насекомые в расцветших вершинах лип. Желтый пламень махровых цветов зажигается утренним лучом на кудрявых макушках деревьев. И зноем пышет нежный аромат, и жужжат пчелы, словно мед закипает в зелени листвы, позолоченной цветочными венчиками и бледными крылышками прицветников»[1].

Или еще забористей:

«…Залихватским росчерком речистого голоска только один зяблик может так молодецки поставить восклицательный удалой знак, заключительный аккорд в конце своей нежнозвучной песенки. А его супруга дивит орнитологов несравненным изяществом и уютом оригинального гнезда-полушария. Само превосходство над гнездами других птиц, пожалуй, объясняется именно тем, что строительством занимается не он, а только она — радетельная клуша-наседка» [2].

…По мере приближения к селу мысли Умудренского приобретали все более практическое направление. Куда обратиться прежде всего? Первым строением оказалась свиноферма.

«Мухи обожают грязь, — рассуждал он, — следовательно, надо прежде всего зайти сюда. Свинья не выдаст — она любит грязь еще больше, чем насекомое…»

На ферме охотника за мухами встретил пушистый старичок. Седой пух покрывал ею голову и щеки. Из ушей, похожие на струйки пара, вились седые пряди.

— Комиссия или просто так? — осведомился старичок.

— Я, собственно, потребитель, — сказал Умудренский. — Мне бы мух. Улавливаете мою мысль? — и он даже пожужжал немного для пущей ясности.

— Или вы того, — весело сказал старичок, щелкнув себя по кадыку, — или вы этого, — он покрутил пальцами перед лбом.

— Могу дыхнуть, — мрачно ответил Умудренский. — Кроме варенца, сегодня ничего не пил. Просто для некоторых опытов научного характера… нужны мухи.

— У нас ферма, извиняюсь, не мушиная, а свиная, — вдруг рассердился старик. — И мух в свинарниках нету. Потому чистота — залог здоровья… А здоровая свинья — колхозу чистый доход. Понял, мил-человек? Ступай отсюда подобру-поздорову!

— Уловил вашу мысль, — печально сказал Умудренский и, грустно взглянув на чистенькие свинарники, пошел прочь.

«Хитрый дед наверняка принял меня за ревизора-инкогнито, — решил Умудренский. — Свинья — чистоплюй! Хо-хо? Так я и поверил!»

Искатель мух принадлежал к тому числу скептиков, которые с большей охотой верят в грязь, чем в чистоту. Их мало таких, сомневающихся во всем, но они еще есть. Глядя на солнце, они видят на нем только пятна, потому что смотрят сквозь закопченные стекла предубеждения. Такие люди примечают временный деревянный забор, но не хотят увидеть за ним стройку гигантского размаха и чудесной красоты.

Умудренский готов был поклясться самым для него дорогим, что от него умышленно прячут грязь в колхозе и утаивают желанных мух.

— Неужели есть такие деревни? — вслух размышлял Умудренский. — Впрочем, где-то читал я об этом. Не то Дедоевского, не то Пальцева произведение… Нет, меня не обманешь. Надо зайти в избу, завести деловой разговор и сразу предложить денег. А то на фермах, наверное, много народу, и каждый боится заработать при свидетелях частным образом… несколько рублей.

В первом же доме — он сразу активно не понравился Умудренскому своим подозрительно аккуратным видом и свежей крышей — старичок с мальчонкой, чистившие картошку, очень удивились незнакомцу.

— Здравствуйте — произнес Умудренский таким задушевным тоном, каким обычно разговаривал с начальниками, и быстро обшарил глазами стены. Лицо его сразу померкло: никаких признаков существования мух в комнате не было.

Ответив на приветствие, старичок и мальчик вопросительно посмотрели на незваного гостя.

Умудренский почувствовал себя неуютно.

«С чего начать? — засомневался он. — Так сразу вроде неудобно…»