Последние слова я просто проорал, ну нет у меня харизмы Высоцкого:

- "Первый, второй. Первый, второй...", - и уже в полной тишине сказал:

- Вот это и есть песня-образ.

- Жестокая правда, - высказался полковник, - так оно и было и это не забыть. Никому и никогда.

Помолчали, думая, каждый свое. Даже мальцы прекратили галдеж. А я думал о том, как он жестоко ошибается: мало того, что забудут, будут еще и воспевать, как подвиг. Бывшие граждане СССР.

- А это на ваш суд Степан Степанович, - и начал негромко петь в постепенно воцарившейся тишине. Даже не петь, а просто делиться мыслями со слушателями: "Всего лишь час дают на артобстрел, всего лишь час пехоте передышка, всего лишь час до самых главных дел..." - Степыч окаменел, а я продолжал эту... исповедь, - ...Ведь мы не просто так, мы штрафники, нам не писать "Считайте коммунистом".

Дожидаться обсуждений я не стал, а не снижая возникшего накала сопричастности, запел:

- "На братских могилах не ставят крестов

И вдовы на них не рыдают...", когда прозвучала последняя строфа, - "На братских могилах не ставят крестов... Но разве от этого легче?!"

То Теточкин потрясенно спросил:

- Это тоже он? - И сам себе спросил, - как же он все это вместе, в себе одном носит?

А Валентин Алексеев резюмировал , как журналист:

- Он поет для всех. Поэтому будет популярен, пока жив. Как минимум.

- В самую точку, Валя. Вот Булат Окуджава... он интеллигент до мозга костей и рефлексирует в каждой второй своей песне. Юрий Визбор, наоборот, адреналинщик. Его песни воспевают людей риска: альпинисты, горнолыжники, моряки, геологи, летчики... А Высоцкий для всех. Простые слова, обычные мысли и все в нерв. Каждый берет в его песнях то, что ему нужно. Что задевает струнку в его душе. Как вы считаете, Василий Григорьевич, с точки зрения психологии?

- Какая здесь психология, это вне науки. Это высокое искусство. Феномен. - Ответил профессор и конечно он был прав.

Уже в конце наших посиделок ко мне подошел Деменьтев:

- Как оно Иван, все приходит на круги своя... если верить в переселение душ. Теперь ты на своем месте?

- Так точно, товарищ подполковник, - бодро выпятил я грудь и уже спокойно добавил, - спасибо за поддержку.

- Какая поддержка, у тебя такая опора наверху, что или генералом станешь или расстреляют. На всякий случай, - вполне серьезно сказал он. - Слушай, если я приду домой к этому артисту-певцу, с парой литров и не буду конспирироваться, он меня примет?

- Расскажете про свою служебную загогулину, конечно что можно и он сам не отстанет от вас. Он же коллекционирует людей, человеков, это по его песням видно.

- Уж больно ты мудр, двадцатичетырехлетний Иван Иванович Новиков. Но я рад, что ты... снова в строю, - и ушел.

Встреча с Ван Ванычем оставила в душе осадок. Он обиделся, на то что я пошел в армию, а не в спортивную роту "Динамо" . Как оказалось, в сборной по дзюдо всерьез рассчитывали на меня в предстоящем олимпийском году. Еще он мне рассказал, что пошел устойчивый слушок о восстановлении его на должности главного тренера сборной СССР по дзюдо. Это из хорошего. Но вот то, что зачетным борцом в тяжелых весах оставался только Федор Варламов, успевший стать чемпионом Европы, в то время, как Петр Столбов уходил с татами. Было плохой новостью. Ван Ваныч прочил Петра на должность второго тренера сборной и теперь ему нужен был, борец в тяжелые веса. Еще один зачетный тяж. Он даже обрадовался, когда увидел, что я скинул шесть килограммов. Значит держал форму, однако, как в аптеке рассчитал Семенов. Но мое решение не возвращаться в большой спорт, было окончательным и это его не обрадовало. На что я предложил ему попробовать Саню, так как тот обязательно выскочит за год выше девяносто килограммов.

- Саня будет, свободен целый учебный год , так как он уже подогнал весь учебный материал под выпускные экзамены, - уговаривал я тренера. На что Ван Ваныч только неопределенно хмыкал.

- Вот вы во сколько лет, встали у штурвала торпедного катера? - привел я последний довод.

- Хорошо, я попробую, - почти сдался Ваныч. И у меня сразу улучшилось настроение, как и у него. Кажется.

Его благородие, младший лейтенант Иван Иванович Семенов, приплелись домой под самое утро. И потому имел со мной вполне серьезный предметный разговор:

- Иван, извини, что я лезу своими грязными лапами в ваши с Ксюхой скоропалительные отношения, но... воспитанники этого детского дома, мне как родня. Задурить молодой девке голову, с твоей фактурой, очень легко и просто. А что дальше?

- Как у нее я не знаю, а у меня серьезно. Очень серьезно, с первого взгляда.

- Тогда давай все делать по уму, а не у всего детдома на глазах. Понимаешь меня? - Спросил я у него и добился утвердительного кивка. - У тебя сколько суток отпуска?

- Пять, осталось четверо суток и трое суток дороги.

- Вот, неделя. План простой, берешь Ксюху и летите в Крым. У Сани там есть дом, в селе Морском. Это под Алуштой, туда вас любой таксист, из аэропорта Симферополь, довезет за полтора часа. С билетами я сегодня же договорюсь.

И договорился, небезызвестная Розалия Иосифовна Вайсберг, оставила мне пару контактов. Одним из которых, по имени отчеству Марк Юрьевич, я и воспользовался. Обошлось мне это в обещание отдать ему на реализацию несколько ювелирных гарнитуров, подобных выставленному мной в салоне Худфонда. А так как, они у меня были в наличии, еще в старых, наработанных запасах. то проблема с отлетом влюбленной парочки была решена моментом.

Уже через пару часов я вез Ивана и Ксению в аэропорт на командирском козлике. Так как имел на это право, будучи вписан в путевку вторым водителем, еще в Школе. На обратном пути мне пришлось заскочить в небольшой магазинчик, по тещиной наводке. Там мне, всего за двойную цену продали, по двести граммов ниток мохера, четырех разных цветов. Это был обещанный подарок Марье Федоровне за подгонку формы. Думаю она это сделала не в крайний раз. Надеюсь, по крайней мере.

Я же, не в пример Семенову, ночевал дома, если это можно было так назвать. Елена решила компенсировать каждую мою ночь, проведенную с Армией и воплощала это в жизнь с пунктуальностью ученого и фантазией искусствоведа. Да так рьяно, что мне даже показалось будто уже возмещаются и будущие ночи. Но спецназ не сдается. Мамочке-теще, которая опять сделалась покладистой и ласковой оставалось бы только радоваться гармонии в семье. Зять круглые сутки с женой и детьми, ан нет. Подслушал я их разговор с Еленой:

- Лена, а не чересчур ли вы с Иваном стараетесь. Третьего ребенка захотела?

- А что, мама, я не против.

- Ну, а как же докторантура?

- Мне ребенок в институте не помешал. За что спасибо тебе, мамулечка. В аспирантуре тоже не помешал, спасибо всей нашей семье и в докторантуре не помешает.

- Доченька, но Ваня сейчас на службе. Саню, я слышала, вызывают на тренировки с олимпийской сборной. А я так хотела заняться переводами Жоржи Амаду. У него есть просто блестящие произведения и еще меня попросили писать текстовки для "Фильмоскопа".

- Мама это же отлично, а я тебе еще и помогу. Толенька пойдет в ясли, Таня уже большая и поможет нам.

- Ты, как-будто все уже решила?

- Еще нет мамочка, но ты в любом случае не волнуйся. Все будет хорошо.

Вот такие пироги...

Через пару дней позвонил в Институт Физики Роману, поговорили о том, о сем. Он передал мне приветы от ребят. Сожалел, что не смог прийти на встречу, так как был в командировке. А заходить позже не счел нужным, потому как сам бывал в краткосрочном отпуске и знает, что время в нем летит галопом. Добавил, что не удивлен моим жизненным выбором, ведь и правда есть во мне, что-то такое... портупейное. Посмеялись.

- Ну все, будь здоров, привет всем. Не забывай нас. У меня здесь Галина вырывает трубку.

- Иван, я сейчас подвизаюсь на общественной работе, в профкоме Лаборатории колебаний. Тебе выдали талон на приобретение мотоцикла, еще по нашей старой заявке. Помнишь? Так я его еле отбила у желающих, чуть с руками не отрывали.