А вот бобровый рукав - дело другое. Шерсть бобра необыкновенно плотна, густа и, главное, водонепроницаема. Человек, прикасающийся во время работы к воде или мокрым предметам, рукава своего бобрового не замочит. Вот в этом-то и заключается смысл бобрового или другого водяного животного рукава, рукав же из шкуры сухопутного животного непрактичен.

О тигре на Руси тогда только слыхали, а область племени «севера» была полна бобрами, он всюду изобиловал. Об этом свидетельствуют и прямые исторические данные, и названия местностей до сих пор: Бобрик, Бобровицы, Бобровое и т. д.

В одежде русских того времени шкуры бобра играли немалую роль: мех его был практичен в носке и доступен для всех.

Наконец, текст «Слова» смыслом своим заставляет нас немедленно отбросить «тигровое» толкование: ведь Ярославна собиралась утереть омоченным в Каяле бобровым рукавам раны Игоря.

Совершенно ясно, что рану нужно вытереть чистым, плотным мехом бобра, который сыграет только роль переносчика воды, а мех тигра, смоченный, в воде, прежде всего отдаст ране всю грязь, набившуюся между волос.

Конечно, в XII веке в медицине особенно не разбирались, но лечить раны умели, ибо раны были обычным явлением.

И здесь упоминание бобра является поразительно точной, исторически верной деталью, ибо только тысячу раз про мытый к воде мех бобра, а не иного животного, был пригоден для вытирания раны (о, фальсификатор «Слова», - ты был гениален!).

Этот пример довольно ясно показывает, как глубоко различно понимают «Слово» натуралист и филолог. Для филолога бобровый рукав - это только аксессуар одежды и все, смысл речения для него остается книгой за семью печатями, для натуралиста - это жизненная деталь, сцепленная железной логикой с излагаемым. Автор «Слова» неспроста сказал «бебрян рукав», и, конечно, те, кто считает «Слово» хвалебной песнью, никогда не поймут его.

Оба упоминания о белке нам кажутся чрезвычайно сомнительными. Многие в «растекашеться мыслию по древу» (17) усмотрели упоминание о белке. Предполагалось, что «мыслию» - это испорченное во время переписки «мысию», а «мытью» в некоторых местах называют белку.

Это совершенно абсурдное предположение; с предположениями об описках можно доказать все, что угодно.

Трудно поверить, что критическая мысль современного исследователя может так легко поверить, что «мыслию» - это «мысию», а «мысию, - это «мышию» в Псковской губ. А ведь рядом упомянуто «мыслено древо», образ древней поэтики, существовавший и у скандинавов и разъясняющий «мыслию» самым исчерпывающим образом.

В другом месте упоминание о «белке» «более точно и определенно: «емляху дань по беле от двора» (331). Но и здесь еще вопрос является ли «бель» - белкой, сходство - это еще не доказательство, называют же в Москвe француженок с именем «Blanch» - «Белка». Если же мы обратимся к старинным источникам, то увидим, что нашу белку называли то векшей, то веверицей.

Но не только эти номенклатурные соображения заставляют нас отбросить белку, - против нее внутренний смысл фразы. Шкурка белки «по ценности почти ничто и теперь, а прежде, когда ее было больше, она изобиловала. Достаточно указать, что в гривне насчитывали 1000 белок.

Ясно, что певец, говоря о дани со двора «по беле», хотел указать на всю тяжесть ее, но белка - это буквально грош. В некоторых источниках мы находим, что «белью», по-видимому, называли зимнюю шкуру горностая. Но и цена горностая в те времена была невысока. Значит, «бель» - что-то другое, тем более, что горностай и сейчас на Украине не так уж редок.

Вернее всего, «бель» - это соболь. Могут возразить, что соболь на юге не водится. Однако, если принять во внимание, как быстро соболь был уничтожен в западной Сибири и на Урале, можно с достаточным вероятием принимать, что 800 лет тому назад он водился и в области племени «севера». Вероятно, он был редок и ценен, поэтому-то дань «белью» и была тяжка.

Переходим к птицам. В «Слове» упоминаются: сокол (16 раз), орел (2 раза), лебедь, соловей (по 5 раз), галка и ворон (по 4 раза), гоголь и сорока (по 2 раза), гусь, чернядь, дятел, чайка (до 1 разу), зегзица (ласточка? Кукушка?) - 1 раз, сомнительно указание о филине.

Упоминание орла (19, 133), что орел «шизый» и это «орли клектом до кости звери зовуть», интересно в том отношении, что автор знал какого цвета бывают орлы и что орлы «клекочуть» («звукоподражательный» глагол), наконец, слетание орлов со всех сторон перед боем - верная, характерная картина того времени. Автор «Слова» Верен природе, - это не кабинетный ученый или поэт гостиных.

Упоминание сокола (23,32, 79, 166, 308, 384, 389,477, 507, 705, 708, 751, 752, 755, 756, 762) довольно трафаретно, образ этот очень обычен в древней поэзии, однако певец раскрывает этот образ и с совсем другой стороны (477) - «коли сокол в мытех бываеть, высоко птиц взбиваеть, не дасть своего гнезда в обиду».

Прежде всего, что такое «в мытех»? Перелинявший, возмужавший, вошедший в полную силу и половозрелый сокол называется соколятниками «в мытех». Значение этого слова окончательно не выяснено. «Мить» - означало линьку. Сокол в момент линьки слабеет, теряет свою силу, сидит, нахохлившись. Из контекста ясно, что речь идет о соколе, наоборот, в полной мощи, перелинявшем.

Такой сокол защищает свое гнездо от всех врагов, отгоняя всех пролетающих птиц около гнезда, не исключая и орлов, нападает он и на человека, подбирающего к гнезду (что известно нам по личному опыту).

И здесь сравнение очень метко, и удачно: великий князь Святослав со своими серебряными сединами сравнивается с зрелым соколом, который «не даст своего гнезда в обиду». «гнездо» - это его любимые «сыновчя» - Игорь и Всеволод, его двоюродные братья, но значительно моложе его.

Святослав, готовясь стать на защиту их, к новому походу, и обращается к другим князьям со «златым словом».

Этот образ совершенно оригинален и неповторим, и уж, конечно, не мог он родиться в головах тех кандидатов в «фальсификаторы», которых перечисляет проф. Мазон, - все эти кандидаты ничего не смыслили в соколах и соколиной охоте, - ведь это ·был конец XVIII века! А соколиная охота в сущности умерла с царем Алексеем Михайловичем.

Не менее удачным является в руках певца и избитый образ лебедя (вернее, лебеди, ибо лебедь в древности был женского рода: «лебедь белая» и т. д.) (24, 33, 127, 295, 706). Пальцы Бояна сравниваются с десятью соколами, струны - со стадом лебедей. Сокол, настигающий лебедя и бьющий его, заставляет его петь («лебединая песня»), сравнение очень живо и картинно.

Вот Игорь вступил с войском в землю половецкую, - «половци неротовами дарогы побегоша к Дону великому, крычать телегы полуночи, рци, лебеди розпужени» …

Перед наступающими русскими половцы в ужасе бегут в разные стороны непроторенными дорогами, т. е. по бездорожью; скрип их телег в полночи, словно крики испуганных лебедей.

Тот, кто слышал крик испуганной стаи лебедей, поймет, какой яркий образ дан певцом, как схвачено сходство скрипа телег с скрипом лебедей. Не раз, подкрадываясь к лебедям и зная отлично их крик, мы в первое мгновение, слыша неожиданно крик, схватывали себя на мысли: «откуда здесь телеги», - так велико было сходство.

Такой образ (телеги скрипят точно лебеди) мог возникнуть только в голове человека, для которого природа - раскрытая книга. И уж, конечно, не поймет этот образ ни проф. Мазон, ни комментатор А. Югов, считающий, что кричат «раздираемые, терзаемые лебеди» (кем раздираемые? Почему терзаемые? Где, по какому поводу?). И уж если говорить о терзании, то терзается терпение читателей, вынужденных читать нелепицы.

Не менее картинно и плескание широкими лебедиными крыльями (295); к сожалению, понять это место исчерпывающим образом мы не можем, ибо оно, по-видимому, несколько испорчено при переписывании.

Наконец, точно и реалистично, что Игорь во время бегства, которое происходило долиной Донца, кормился лебедями и гусями (706), - эта птицы, ныне почти исчезнувшие на гнездовании на Украине (на пролетах обычные, еще в прошлом столетии часто встречались здесь, а во времена Игоря, конечно, изобиловали). Беглецам Игорю, и Овлуру не было времени заниматься охотой за мелочью, - они добывали гусей и лебедей.