— И вообще, — добавил Бран. — Я же не шут какой-нибудь, чтобы перед людьми нагишом скакать.

Он помолчал, а потом со вздохом произнес:

— Но в общем, все верно, вышло очень глупо. Теперь все будут думать, что я врун.

— Знаешь, — сказала Улла. — По-моему, сейчас не стоит об этом беспокоиться. Беспокоиться надо о твоих ранах. Зачем же ты это так запустил, а? Ты что, не знаешь, что у медведей когти ядовитые?

— Они не ядовитые, просто грязные… Но ты права, тут я тоже сглупил. Понимаешь, вчера, после охоты, я еле сюда дополз. И все равно ночь уже была, сил не было этим заниматься. А сегодня твой отец меня позвал. Я подумал, ему действительно что-то от меня нужно. Ну, а потом… ты сама все видела.

Она молчала. Ее лицо было непроницаемо, по нему Бран ничего не мог прочесть, а мысли… почему-то ему не хотелось лезть в ее мысли. Почему-то именно с ней это казалось ему предательством.

— Я понимаю, — выговорила Улла. — Давай-ка, я тебе помогу это снять.

— Я и сам в состоянии.

— Будет очень больно, — возразила Улла. — А так быстрей получится. Ты, может, стесняешься? Не стесняйся. Я тут всех лечу, и все давно к этому привыкли.

— Ну… ну, хорошо.

Сцепив зубы, чтобы не стонать, Бран начал стаскивать рубаху. Руки девушки, маленькие, но сильные, помогали ему. Одежда присохла к ранам, и несколько раз Улле пришлось крепко дернуть ткань.

Когда все закончилось, Бран едва перевел дыхание. Улла рассматривала его спину. Бран неловко повернулся. Все, что удалось разглядеть — несколько глубоких ран, избороздивших кожу на плечах. Правый бок был черно-фиолетовым от огромного кровоподтека.

— Ужас, — Улла хмурилась. — И все воспалилось. Ты просто сумасшедший! Если вдруг еще раз с тобой что приключится, зови меня, даже среди ночи. Разве можно так с собой? Ты мог бы от этого умереть!

— Но не умер же, — скосив глаза на рваную царапину, пересекающую грудь, Бран поморщился.

— Ладно, погоди, я сейчас. — Вскочив, Улла пропала в темноте. Стукнула дверь. Бран натянул плащ на плечи, скорчился, подтянув колени к груди, трясясь от озноба. Мысли туго поворачивались в отяжелевшей голове, неодолимо клонило в сон. Он боком повалился на истертую шкуру и закрыл глаза.

Через минуту его растолкала Улла. Он долго не мог понять, чего она хочет, пока она не заставила его сесть. Подбросив в костер поленья, принялась обрабатывать раны у него на теле. Бран сидел, до крови закусив губы, и только конвульсивно дергался, если ее руки причиняли уж слишком сильную боль.

Наконец Улла закончила работу.

— Ну, вот, — сказала она. — Будем надеяться, все обойдется. Теперь ложись, вот сюда, на простыню.

Бран лег, едва дыша. Улла закутала его в покрывало, а сверху набросила медвежью шкуру. Склонилась так близко, что он увидел, как блестят ее темные глаза.

— Теперь поспи, — прошелестел ее голос. — Я здесь буду, рядом, а ты спи. Все будет хорошо.

Усевшись подле очага, она суковатой палкой пошевелила тлеющие угли. Искры взметнулись вверх и растаяли в темноте. Девушка завернулась в меховой плащ и застыла без движения. Казалось, в таком положении она может провести часы и дни.

Бран почти не помнил, как прошла ночь, как минул день — а следом еще ночь, и новый день, а потом еще и еще… Когда жар спадал, и лихорадка отпускала, он видел, что в темноте светит костер, а у огня сидит Улла. Оранжевое пламя скупо освещало ее маленькую фигурку. Выныривая из бреда, Бран останавливал на Улле взгляд. Она казалась единственно реальной среди бесконечных запутанных кошмаров, которые владели его мозгом. Некоторое время Бран следил за ней, а потом опять проваливался в сон, который тянулся, поглощая душу, и которому не было конца.

Он пришел в себя в один из дней.

Было тихо, сквозь щель в стене сочился тусклый луч. Стояла полутьма, и огонь в очаге не горел. На полене рядом примостился человек. Склонив голову, он что-то мастерил, то и дело поворачивая к свету. Хоть и не сразу, Бран узнал в нем Хелмунта.

Подняв голову, раб уставился на Брана. Глаза, искрящиеся и острые, прищурились, чтобы лучше видеть в темноте. Миг — и по физиономии расползлась глумливая гримаса.

— О-о, — Хелмунт отложил работу в сторону. — Оклемался. С добрым утречком, значится, колдун.

Бран не ответил, не пошевелился, продолжая глядеть на него спокойно и равнодушно. Но такой ерундой Хелмунта, видно, было не смутить. Он продолжал болтать:

— Ух, и задал ты нам жару, колдун. Думали, ты уж того, кончаешься у нас. Но ничего, гляди-ка, выкарабкался. Признаться, я считал, что с вами, с колдунами, такого и вовсе не бывает, ну, чтоб кто мог вас поранить, или еще чего. А медведь здорово тебя помял, живого места не оставил. А конунг-то не верил! Видел бы ты его давеча, когда он приходил на тебя поглядеть, морда так и вытянулась, — Хелмунт хлопнул себя ладонями по ляжкам. Казалось, это веселит его до упаду.

Бран молчал, смутно припомнив, как его раньше раздражал этот тип. Однако теперь он был почти рад слышать его голос: живой голос живого человека, приносивший странное успокоение. Это в любом случае было лучше, чем призрачный бред, который так долго выматывал ему душу.

— Ты на привидение похож, колдун, — заявил Хелмунт. — Ну, оно немудрено, конечно. Повезло тебе, что Улла тебя откачала. Она ведь, колдун, дни и ночи не отходила от тебя, спать даже не ложилась. Если б не она, — Хелмунт покрутил косматой головой. — Если бы, парень, не она, лежать бы тебе сейчас в могиле.

— Полно болтать-то, Хелмунт, — прервал низкий женский голос.

Хелмунт вздрогнул, и глупая улыбка в тот же миг вползла на губы. Раб вскочил и поклонился, упершись ладонями в колени.

Около двери стояла Улла. Они не слышали, как она вошла. Кутаясь в малиновую шаль, девушка пристально смотрела на Брана.

— Ты ступай, Хелмунт, — велела Улла. — Ступай, отдохни, я теперь с ним сама побуду.

Ее голос прозвучал мягко. Хелмунт снова поклонился и выскользнул наружу.

— Не обращай внимания, — сказала Улла, когда за рабом закрылась дверь. — Он любит поболтать.

Она подошла, села рядом и ладошкой коснулась лба своего подопечного.

— Ну вот, — заметила она. — Жар совсем спал, и выглядишь гораздо лучше. Голодный? Есть будешь?

Губы Брана шевельнулись, но он не сумел произнести ни звука. Улла поняла его без слов.

— Хорошо, — девушка взяла с полу глиняный кувшин и налила воды в чашку. — Значит, после. Вот, попей, — приподняв Брану голову, она прижала чашку к его губам.

Он пил долго, переводя дыхание после каждого глотка. Потом, обессилев, отвернулся и закрыл глаза. Улла осторожно опустила его голову на шкуру.

— Теперь спи, — сказала она. — Скоро ты уже встанешь, а пока что надо спать.

— Улла, — шепотом позвал Бран.

— Да? — кажется, она удивилась, услышав его голос.

— Ска… скажи, сколько я… уже тут, — он облизал губы.

— Нынче шестой день, — отозвалась Улла.

— Шестой…

— Да, — она пожала плечами. — И что с того? Главное, ты жив, и ты поправишься. Случиться с каждым может, разве нет?

Бран не ответил.

— Да не беспокойся, — сказала Улла. — Ничего здесь не произошло, пока ты лежал. Если это то, что тебя тревожит.

Бран опустил веки — и снова поднял.

— Ну, видишь? — ему показалось, что она улыбнулась. — Волноваться незачем.

Она взяла кувшин и встала. Глядя на Брана сверху вниз, произнесла:

— Я уйду ненадолго. Не холодно?

Он двинул головой.

— Вот и хорошо. Постарайся уснуть, — она поправила малиновую шаль, — а я скоро.

Она пошла к порогу. Дверь, скрипнув, затворилась за спиной, и на миг Бран увидал полоску сероватого света с улицы. Потом опять сделалось темно.

Некоторое время он лежал с открытыми глазами, после его веки сомкнулись, и он сам не заметил, как уснул.

Глава 14

Когда Бран очнулся, в кузнице стояла полутьма, серый свет сочился сквозь щели между бревнами. Огонь в очаге не горел. За стеной мычала корова и раздавались отдаленные голоса.