Еще один путь к тому, чтобы поскорее получить отдачу от вложенных средств, — временное приторможение некоторых строек при чрезмерно большом их количестве. Законсервировать одни, а за этот счет форсировать возведение других предприятий и начать получать от них продукцию — неплохое решение проблемы, но, увы, тоже ограничиваемое конкретными условиями. Если бы, например, в 1938–1941 годах мы не строили сразу много крупных объектов в разных местах страны, то не имели бы после начала Великой Отечественной войны необходимого производственного задела, и тогда оборонная промышленность могла бы оказаться в прорыве.
В СССР конца 60-х годов около половины производственных мощностей приходилось в их балансе на долю новых объектов. Как же быть? Выход мы искали в комплексном и синхронном введении в эксплуатацию сопряженных звеньев каждого объекта. Хуже всего было с химической промышленностью, где комплексный ввод предприятий в действие являлся редким исключением. Но ревизоры посылали тревожные сигналы и с других участков: с металлургического завода (одна домна работает на сырой руде вот уже пять лет, вторая — в два раза меньше), с машиностроительного завода (нет пропорциональности между развитием заготовительного и механосборочного отделов) и т. д. Лучше всего, конечно, было бы считать единицей готовой продукции у строймонтажных организаций пусковой комплекс с полным охватом его составных частей. Но добиться этого было очень трудно.
Ряд непроизводительных расходов возникал из-за бездумного отношения к делу у местных руководителей. Запрашивают на обучение большого отряда, допустим, шелкомотальщиц несколько десятков тысяч рублей. Хватит ли этой суммы? Уверенно отвечают: «Хватит!» А потом из-за недообученности работниц теряют миллионы. Часто приходилось спорить с Госпланом, порою намечавшим одновременный ввод в действие добывающих предприятий и перерабатывающих. Что же получалось? Деньги мы отпустили, завод уже возведен, а сырья еще нет. Ясно, что сначала следует построить добывающее предприятие, а перерабатывающее возводить с некоторым запозданием.
Иногда запутывала дело невозможность выразить производственную программу в натуральных показателях. Строительная организация сообщает: вынуто 2 тысячи кубометров грунта, вставлено 5 тысяч квадратных метров оконного стекла, уложено 7 тысяч квадратных метров паркетных полов, протянуто 10 тысяч погонных метров канализационных труб. Как это сложить? Поневоле переводится все на рубли. Тогда строители нарочно начинают использовать более дорогие материалы. Стране — убыток, а они вроде бы лучше работают. За такие «фокусы» виновных жалеть не следует. Помню, как строго были наказаны лица, ответственные за то, что при сооружении «второго Баку» в Башкирии отдельные геологи-разведчики для повышения показателей бурили лишние скважины.
Товарищи на местах постоянно жаловались, что неточно оплачиваются сходные работы. Оно и не мудрено. Тут копают землю глиняную, а там — песок; тут встречаются подземные воды, а там их нет; тут роют в горах, а там — на равнине; тут климат теплый, а там — холодный и т. д. Практически невозможно наметить столько расценок, сколько встречается в жизни различных естественных и искусственных сочетаний конкретных условий. Это — объективное противоречие, окончательный выход из которого не был найден ни тогда, ни позднее. Но задача заслуживает внимания, ибо упирается в замену административного решения экономическим контролем. А ведь именно по данному пути должна развиваться экономическая реформа. Легче решать задачу, если речь идет, допустим, о зональных ценах на сельскохозяйственную продукцию. В 30-е или в еще более ранние годы, когда мы вынужденно очень торопились, порою приходилось сначала создавать новое, а уж потом думать о четком финансовом обеспечении мероприятия.
Рублем контролировали не только через Наркомат финансов. В этом направлении действовал и Госбанк. Он не сразу отошел от механического, обезличенного подхода к предприятиям и лишь постепенно внедрял дифференцированное отношение к хорошо и плохо работающим. Первая большая попытка учесть в кредитах качество труда на заводах и фабриках была предпринята 9 мая 1939 года, когда Экономический совет при СНК СССР своим постановлением обязал Госбанк шире применять кредитные санкции к тем, кто работает плохо, и поощрять добросовестных. Второй серьезной попыткой на данном пути явилось постановление ЦК КПСС и союзного Совмина от 21 августа 1954 года «О роли и задачах Государственного банка СССР». В нем предлагалось учитывать обобщенные показатели деятельности предприятий, особенно состояние их оборотных средств и выполнение заданий по росту накоплений и снижению себестоимости продукции. Для плохо работающих вводился особый режим расчетов, а отличившихся поощряли льготными кредитами. Дело облегчалось по мере рационализации структуры наших банков. В 1957 году к Госбанку перешли функции ликвидированного Торгбанка, а через два года — Сельскохозяйственного и коммунальных банков. Еще позднее, когда я уже ушел на пенсию, из системы Министерства финансов изьяли сберегательные кассы и тоже передали их Госбанку. В 60-е годы у нас остались только три банка — Государственный, Внешней торговли и Строительный. Таким образом, осуществлялась линия на централизацию социалистического аппарата счетоводства.
Все это имеет немалое значение в связи с экономической реформой. Государство — главное орудие построения коммунизма — при создании его материально-технической базы стремится лучше использовать кроме моральных стимулов такие рычаги воздействия, как финансы, кредит, премии, рентабельность производства, прибыль и проценты. Довольно долго мы мудрили с процентами за кредит. Если свободные, денежные средства предоставлялись банком, то проценты взимал он; если, наоборот, хозяйственной организацией, то уже банк ей доплачивал. Значит, дело упиралось в единство активных и пассивных операций кредитной системы, а мешала разноголосица при объяснении социально-экономической сущности процентов. Одни рассматривали их как регулятор всего денежного хозяйства, другие сужали их смысл до уровня средства перераспределения национального дохода, способа возмещения банковских расходов, надбавки к кредиту, метода снижения себестоимости продукции и пр. Как ьидно, здесь смешиваются понятия общеэкономические и понятия чисто ведомственные, технические; сущность явления подменяется определением его целевого предназначения. Мне казалось, что ближе к истине стоят те, кто определяет проценты как цену кредита. Справедливость этого положения я пытался доказать оппонентам практически. Как известно, всякая цена подвержена колебаниям вокруг стоимости изделия, а колеблется она под влиянием спроса и предложения. Наркомат финансов не мог прямо вмешиваться в деятельность банков, но па спрос и предложение кредита активно влиял. И после каждого нашего соответствующего крупного мероприятия банкам приходилось изменять цену кредита, варьируя проценты.
Впрочем, интенсивное снижение платы за кредит началось только с 1 января 1955 года, когда были введены самые низкие процентные ставки за все годы. А до того на протяжении 19 лет в основном сохранялись правила, предусматривавшие б процентов годовых за просроченные ссуды, но 4 процента — за ссуды временные и плановые, 2 процента — за расчетные кредиты. Поскольку мы широко пользовались административными рычагами воздействия, стимулирующая роль процентов была на заднем плане. Конечно, перемена порядков относительно только процентов ничего не могла дать. Требовалась увязка с иными регулирующими методами. Необходим был целый комплекс экономических реорганизаций. Поэтому в принципе я относился к роли процентов довольно хладнокровно и во время обсуждения этого вопроса в Совнаркоме, а потом в Совмине СССР просто стремился нейтрализовать различные фантастические предложения кредитников, чтобы они не дергали нашу финансовую систему. Когда Лев Толстой написал свое евангелие, кто-то заметил: «Раньше было четыре евангелия — от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. А теперь появилось пятое — от Льва, и нужно оно так же, как телеге — пятое колесо». Примерно сходным образом относился я в 30-е и 40-е годы к предложениям варьировать проценты. Если вся экономическая система пока еще действует по-другому, какой смысл заниматься деталями?