«ДОКТРИНА МОНРО»

Назначив в 1819 году Мануэля Торреса представителем Колумбии в США, Боливар возобновил интенсивную кампанию за дипломатическое признание Колумбии северным соседом. С большой выдержкой, тактом и настойчивостью Торрес выполнял поставленную перед ним задачу. Он считал США «естественным союзником» латиноамериканских стран и вплоть до своей смерти в сентябре 1822 года систематически направлял государственному департаменту ноты, содержавшие подробную информацию о событиях в Южной Америке и укреплении позиций республики Великая Колумбия. Перебравшись в Вашингтон из Филадельфии, где он долго оставался, прикованный болезнью к постели, Торрес в ходе неофициальных встреч с государственным секретарем Дж. К. Адамсом и президентом Дж. Монро аргументированно доказывал им выгодность для США дипломатического признания Колумбии и других молодых государств, завоевавших независимость. В частности, в декабре 1820 года он предложил Адамсу начать переговоры о заключении договора о дружбе, торговле и навигации. Такой договор заложил бы основу для оборонительного союза двух стран, необходимого для нейтрализации угроз «Священного союза».

Министр иностранных дел Гуаль из Боготы поддерживал усилия дипломатического представителя Колумбии в Вашингтоне. Так, он направил членам правительства и Конгресса США текст Конституции Великой Колумбии и другие законодательные акты. Эти документы должны были убедить США в том, что республика Великая Колумбия прочно встала на ноги и является демократическим государством.

Давала ли результаты такая дипломатия Великой Колумбии — сказать определенно трудно. Однако, принимая во внимание обстановку в США в то время, можно считать ее своевременной и действенной. В 1822 году президент США препроводил все ноты Торреса членам Конгресса вместе с предложением правительства рассмотреть вопрос о признании южных соседей. Некоторые исследователи полагают даже, что Торрес своими беседами навел президента Монро на мысль провозгласить его знаменитую доктрину.[273]

В Соединенных Штатах многие понимали невозможность вечно придерживаться нейтралитета в отношении бескомпромиссной схватки между Испанией и ее колониями в Америке. Эта политика уже принесла им немало выгод. Однако опоздать с ее пересмотром означало понести серьезные потери в борьбе за влияние в Латинской Америке. Широкое распространение получил памфлет «Письмо к Джеймсу Монро относительно современного положения в Южной Америке», появившийся в 1817 году. В нем осуждалась «чрезвычайно осторожная» политика администрации и выдвигалось требование официального признания восставших испанских колоний.

Впечатляющие победы армий Боливара и Сан-Мартина поставили перед внешней политикой США в практическом плане вопрос о дипломатическом признании молодых независимых государств, освободившихся от господства Испании и Португалии. Вокруг этой проблемы в правительстве, Конгрессе и среди общественности США в начале 20-х годов развернулась острая борьба. Множество факторов оказывали воздействие на расстановку политических сил в США.

Объективно США, как и Англия, были заинтересованы в ликвидации испанского и португальского владычества в Америке, поскольку для их товаров и капиталов открывался новый огромный рынок. Это делало их противниками политики «Священного союза», защищавшего незыблемость власти монархов. Между Лондоном и Вашингтоном происходил интенсивный обмен мнениями относительно возможности проведения согласованной политики в «испано-американском вопросе». На этом общность интересов США и Англии кончалась.

Латинской Америке суждено было стать ареной длительного соперничества двух англосаксонских держав. Донесения дипломатических агентов, направленных Вашингтоном в испанскую Америку, полны бесконечными сетованиями по поводу активного проникновения английских товаров в страны континента и роста политического влияния Англии. США в то время было трудно тягаться в экономическом и военном отношении с «владычицей морей» Великобританией. В первой половине 20-х годов объем английского экспорта в Южную Америку в четыре-пять раз превышал аналогичные показатели США. По мнению сторонников активной внешней политики США, в таких условиях следовало взять реванш на дипломатическом поприще в этой части мира и опередить Англию и другие державы в официальном признании независимости латиноамериканских стран.

Администрация Адамса — Монро не торопилась, однако, с принятием решения. Она проводила зондаж позиций Англии и Франции, направляла к южным соседям неофициальных дипломатических агентов для ознакомления с положением на местах, передавала в Конгресс поступавшие от агентов доклады о ходе войны за независимость в испанской Америке и т. д. Адамс в своих мемуарах объяснял такую политику не отсутствием желания помочь южным соседям, а необходимостью убедиться в прочности положения новых правительств, возникших в этой части мира. В ежегодном послании о положении в стране, направленном Конгрессу в конце 1821 года, президент Монро уделил войне за независимость в испанской Америке всего несколько строк. Он сообщил о значительных успехах патриотов и выразил надежду на скорое окончание войны. Правительство США видит свою задачу в том, заявил Монро, чтобы путем «дружественных советов» помочь Мадриду заключить мир со своими бывшими колониями.[274]

Выжидательная позиция Белого дома в немалой степени была обусловлена также остротой внутриполитической борьбы в США между промышленным Севером и рабовладельческим Югом. Позднее противоречия между ними привели к гражданской войне. Представители рабовладельческих штатов яростно сопротивлялись признанию молодых независимых государств Латинской Америки, где предоставляли свободу рабам-неграм.

Затяжные дебаты по этой проблеме происходили в Конгрессе США. Председатель палаты представителей Генри Клей и его последователи не жалели красноречия, доказывая необходимость нормализации политических отношений с южными соседями. Такая акция, говорил Клей, адресуя свои слова противникам давно назревшего шага в Конгрессе США и за его пределами, откроет для американского бизнеса новый перспективный рынок и обеспечит ему пальму первенства в эксплуатации огромных природных богатств этого региона. Таким образом, заключил он свою известную речь в конгрессе в марте 1818 года, «признание независимости испанской Америки является делом первостепенной важности».[275] Конгрессмены горячо аплодировали Клею, но голосовали против его предложений. Так, первое предложение Клея о выделении средств на содержание американского посольства в Буэнос-Айресе было отклонено 115 голосами против 45. Только когда португальский королевский двор первым встал на путь признания латиноамериканских стран и дальнейшая затяжка в этом вопросе могла обернуться против интересов США, американский Конгресс 4 мая 1822 г. принял решение ассигновать 100 тыс. долл. для финансирования дипломатических представительств в независимых государствах Американского континента, что рассматривалось как официальное заявление о признании тех латино-американских стран, которые способны эффективно осуществлять свой суверенитет.[276] Практическая реализация этого решения затянулась на ряд лет.

Государственный секретарь Адамс, заняв после Монро пост президента и отслужив свой срок, удалился от дел и последние годы жизни посвятил писанию мемуаров. В его многотомном сочинении содержатся интереснейшие свидетельства участника событий того времени. Есть там и описание торжественной процедуры возведения Белым домом дипломатического эмиссара Боливара в ранг официально признанного поверенного в делах Колумбии. Это описание выдержано в умильно-пасторальных тонах. По словам Адамса, Мануэль Торрес был так стар и болен, что еле держался на ногах и не мог без посторонней помощи передвигаться. Тем не менее он прибыл 17 июня 1822 г. в Белый дом и был представлен президенту Монро, усадившему его рядом с собою. Если верить Адамсу, Торрес говорил об историческом значении дипломатического признания республики Колумбия великой северной демократией. Монро, в свою очередь, выразил пожелания процветания Колумбии и так растрогал своим добрым отношением Торреса, что последний разрыдался от счастья.[277] В воспоминаниях государственных деятелей на склоне лет многое видится в розовом свете.