Натуре Боливара было свойственно умение максимально мобилизовываться в трудные моменты. Как-то он признался: «Я чувствую, что мои душевные силы возрастают, крепнут и всегда стремятся соответствовать масштабам опасности. Мой врач мне говорил, что опасность питает подъем моих душевных сил и позволяет мне сохранять трезвость мысли. Сотворив таким, небеса погрузили меня в бурю революции, с тем чтобы я смог полностью реализовать предназначенную мне особую судьбу».[95] Наверное, невозможно найти критическую ситуацию в жизни Боливара — а их было великое множество, — которая бы не подтвердила правильности этого психоаналитического вывода, сделанного самим Освободителем.
Из новой ситуации, складывавшейся в Европе, Боливар сделал несколько выводов. «Испания, уже освобожденная от французов…, вновь обратит свой взор к Америке», — писал он в феврале 1814 года. Для нейтрализации связанных с этим опасностей необходимо попытаться, во-первых, представить в истинном свете правое дело венесуэльских патриотов победителям Наполеона, с тем чтобы вызвать их сочувствие, и, во-вторых, «завоевать Англию на нашу сторону».[96]
В связи с намеченными мирными переговорами между союзными державами (Россия, Пруссия, Австрия) и Наполеоном в Шатильоне (Франция) Боливар предложил конгрессу Новой Гранады совместно направить в Европу дипломатического эмиссара, поручив ему добиваться от участников Шатильонской конференции признания прав молодых независимых государств Америки. Эта ответственная миссия была возложена на доктора X. М. Реаля. Добравшись до Европы, Реаль развернул активную пропаганду в пользу испано-американских патриотов, и ему удалось заключить несколько сделок о военных поставках для них. Однако в главном миссия потерпела неудачу: Реаль не был допущен на конференцию в Шатильоне. В Европе период революции и наполеоновских войн сменялся эпохой торжества легитимизма, и дипломаты коронованных особ Европы не желали иметь дело с посланцем американских мятежников. Не удалось ему также в соответствии с полученными инструкциями добиться официального признания своего дипломатического статуса со стороны Англии или хотя бы встретиться с министрами сент-джеймсского кабинета.[97]
Несмотря на неудачу миссии Реаля, Боливар продолжал настойчиво искать бреши в англо-испанском союзе. В мае 1814 года он решил направить в Лондон новую миссию и назначил инспектора артиллерии П. Г. Лино де Клементе и полковника Хуана Робертсона чрезвычайными дипломатическими представителями Венесуэлы в Англии. Следует отметить, что уже в это время Боливаром была разработана система критериев для выбора достойных дипломатических представителей свободной Венесуэлы. В 1813 году он следующим образом сформулировал свои основные требования: «Помимо образованности и безграничного патриотизма дипломат должен обладать изящными манерами и необходимыми качествами для ведения переговоров с дипломатическими представителями сильного государства или просвещенного королевского двора, твердым характером, позволяющим защищать достоинство народов, чьи интересы ему доверены, и действовать так активно, как это нужно для решения возложенных на него задач в кратчайший срок».[98]
В инструкциях Клементе и Робертсону, подписанных министром иностранных дел Тебаром, им поручалось добиваться дипломатического признания Венесуэлы, убеждая английского короля и его правительство в больших политических и экономических выгодах этого шага для Англии. Обращает на себя внимание разработанность аргументации и детализации поручений. По мнению Боливара, только будучи свободной от цепей колониального рабства, Америка сможет гарантировать, что в этой части мира не будет ни господства Испании, ни экспансии Франции. Такое положение отвечает интересам Англии и позволит ей пользоваться всеми благами прямой торговли с Америкой. В инструкциях была поставлена задача убедить английское правительство воздействовать на Испанию, с тем чтобы последняя признала независимость Венесуэлы или, по крайней мере, согласилась на прекращение военных действий. Подчеркивалась важность получения английской военной помощи для скорейшего окончания войны на Американском континенте.
Инструкции свидетельствовали о неустанной заботе Боливара об общеамериканских интересах. В случае если в Лондоне находятся дипломатические представители других районов испанской Америки, провозгласивших независимость, посланцам Венесуэлы предписывалось действовать с ними единым фронтом и не выдвигать на переговорах каких-либо предложений, не получив их согласия.[99]
Дипломатические эмиссары Боливара с первых же шагов столкнулись с непреодолимыми трудностями. Маклеан, губернатор английской колонии Сан-Томас, не только отказал им в просьбе помочь добраться до Лондона, но и грубо выдворил Клементе и Робертсона, несмотря на официальный характер их миссии. Такое самоуправство английских колониальных властей глубоко возмутило Боливара. Он лично написал ноту протеста и в мае 1814 года направил ее министру иностранных дел Англии. Последовавшее вскоре крушение второй венесуэльской республики помешало дальнейшему осуществлению миссии Клементе — Робертсона, так же как и реализации других намеченных шагов, в том числе направлению дипломатического представителя Венесуэлы в США.
К несчастью для патриотов, события развивались так, как предвидел Боливар. Известия из Европы о восстановлении феодально-абсолютистской монархии в Испании воспламенили воинственный дух роялистов в Венесуэле. Получив подкрепление в 1200 штыков, Монтеверде вынудил патриотов снять осаду Пуэрто-Кабельо, а затем перешел в наступление. Лишь мобилизовав все силы, венесуэльской армии, возглавляемой Боливаром, удалось в ожесточенном сражении у горы Барбула отбить атаки испанцев и заставить их отступить под защиту крепостных стен Пуэрто-Кобельо. Раненый Монтеверде передал командование гарнизоном испанскому маршалу X. М. Кахигалю. В этом сражении Боливар потерял одного из своих самых блестящих офицеров — молодого новогранадца Хирардота, который личным примером в критический момент, подхватив упавшее знамя, увлек солдат. В Венесуэле был объявлен общенациональный траур. По решению Освободителя Хирардоту посмертно присвоили почетное звание «Первого благодетеля родины». Сердце юного героя, которое Боливар лично доставил в Каракас, было с почестями захоронено в кафедральном соборе.
Пока республиканская армия сражалась с испанцами в центре страны, на равнинах Ориноко как лавина нарастала новая угроза. Испанскому авантюристу Хосе Томасу Бовесу, полугерою и полуконтрабандисту, как назвал его один из историков, осужденному в прошлом на восемь лет каторжных работ, удалось увлечь за собой жителей бескрайних венесуэльских степей — льянос, простирающихся от отрогов Анд на северо-западе и до лесов Гвианы на юго-востоке. Основное население этого обширного района составляли пастухи-индейцы, метисы и негры-рабы, обслуживавшие огромные стада крупного рогатого скота и табуны лошадей. Они славились как мужественные и выносливые наездники и отличные стрелки. Бовес соблазнял их посулами вольной жизни и богатой наживы, разжигал их ненависть к белым креолам-помещикам. Крестьянам и пастухам он обещал землю, а рабам-неграм — свободу. Многие пошли за Бовесом, восхищенные его личным бесстрашием, безразличием к роскоши, умением владеть конем, копьем и лассо, что так высоко ценилось в льянос. За несколько месяцев Бовесу удалось сколотить армию, состоявшую из 5 тыс. всадников и 2 тыс. пехотинцев, и двинуть ее на Каракас. Другой крупный отряд возглавил канарец X. Янес.
Историки нередко сравнивают Бовеса с такими героями испанской конкисты, как Кортес и Писарро, покорителями ацтекской и инкской империй, и называют его «гением зла», Атиллой степей. Свой путь головорезы Бовеса устилали горами трупов, безжалостно истребляя всех сторонников республики, устрашая мирное население кровавым террором.