Таковы меры предосторожности, принимаемые на всех судах, следующих в условиях плохой видимости. Они просты и обычны, как включение стеклоочистителя на ветровом стекле автомобиля во время дождя.
Капитан Каламаи не забыл также позвонить по телефону вниз, в машинное отделение. Достаточно было сказать: «Идем в тумане», — и механики знали, что им делать. Существуют два способа снизить скорость хода судна: можно сократить подачу пара в турбины или уменьшить давление пара в котлах. На «Андреа Дориа» придерживались последнего. Уменьшать давление пара и сжигать при этом меньше топлива оказывалось дешевле. Однако, в случае возникновения непредвиденных обстоятельств, это сокращало мощность машинной установки и ухудшало маневренность судна, так как чтобы поднять давление в котлах, требовалось куда больше времени, чем открыть перекрытые сопла.
Во всяком случае принятые на «Дориа» меры по снижению хода были всего лишь символической данью требованию, предусматривавшему убавление скорости в тумане. Давление пара в четырех котельных установках, приводивших в движение турбины, было уменьшено с 40 до 37 килограммов на квадратный сантиметр, в результате чего скорость судна сократилась немногим более чем на один узел. Стрелки машинных телеграфов на мостике и в машинном отделении продолжали указывать «полный ход вперед». «Андреа Дориа» шел в тумане со скоростью не 23, а 21,8 узла.
Правило 16 Правил для предупреждения столкновения судов в море содержит положение, определяющее скорость хода в тумане. Оно гласит:
«Каждое судно или гидросамолет, когда он рулит по воде, во время тумана, мглы, снегопада или сильного ливня, или при любых других подобных условиях, ограничивающих видимость, должно идти умеренным ходом, тщательно сообразуясь с существующими обстоятельствами и условиями плавания».
Под понятием «умеренный ход» подразумевается скорость, при которой судно в состоянии остановиться на воде в пределах расстояния, равного половине существующей дальности видимости. Придерживаясь подобного толкования, можно предположить, что если два судна, идущие навстречу друг другу, могут остановиться на половине расстояния существующей видимости — столкновение невозможно. В случае полного отсутствия видимости судно должно застопорить машины или идти самым малым ходом, необходимым лишь для обеспечения управляемости, по крайней мере до тех пор, пока видимость не улучшится. Однако как до опубликования Правила 16, так и в последующее время подобным образом в открытом море поступали редко.
Капитаны судов, поставленные перед выбором — доставить пассажиров и груз в порт по расписанию или в целях безопасности снизить скорость, неизменно предпочитали идти на риск — следовать в тумане полным или почти полным ходом, так как своевременное прибытие всегда было мерилом способностей капитана. Ведь каждый, попав в туман, может застопорить машины и ожидать день, два, целую неделю, причиняя убытки компании и вызывая недовольство со стороны пассажиров и грузоотправителей. Но только умелый капитан способен из рейса в рейс приводить невредимым свое судно в порт по расписанию. Нельзя было считать, что, продолжая идти в тумане полным ходом, «Андреа Дориа» поступал безответственно. Это был своего рода сознательный риск, неизбежный, по мнению капитанов, как неизбежно превышение водителями скоростей, установленных на автострадах для автомобилей.
В машинном отделении лайнера усилили вахту. Около каждого огромного штурвала управления двумя турбинами поставили по одному человеку, готовых по команде с мостика в мгновение ока застопорить судовые машины или дать задний ход.
Пассажиры не могли судить, какие меры предосторожности были приняты, а какие нет. Тех, кто бездельничал у трех плавательных бассейнов, перемена погоды вынудила разойтись по каютам, чтобы заняться укладкой оставшихся вещей. Основной багаж с упакованными вечерними платьями и костюмами стюарды еще днем вынесли из кают и сложили вдоль правого борта прогулочной палубы, чтобы ускорить на следующий день разгрузку у причала. Свой прощальный обед и бал капитан уже дал накануне. Никаких приемов в последний вечер плавания не намечалось, предполагалось предоставить пассажирам для отдыха спокойный вечер.
На мостике судна было тихо, но не совсем спокойно. По мере убывания дня полосы тумана стали встречаться все чаще и чаще, плотность их увеличивалась.
Лишь дважды в тумане появлялись просветы, и капитан Каламаи имел возможность отлучиться с мостика. Первый раз он спустился в свою каюту примерно в 4 часа дня, чтобы заняться просмотром судовой документации, а ближе к вечеру — чтобы переодеться — сменить белый летний костюм на синюю форму. Покидая последний раз каюту, он прихватил синий берет, который любил надевать ночью. Капитан Каламаи намеревался простоять всю ночь на мостике, чтобы самому вести свое любимое судно сквозь туман. Он распорядился принести на мостик легкий обед, состоявший из супа, небольшого куска мяса и яблока. Настроение капитана «Андреа Дориа» не омрачало никакое дурное предчувствие. На мостике все делалось по его указаниям. Все шло заведенным порядком.
«Огни слева!»
Когда 25 июля 1956 года третий штурман сверкающего белоснежного «Стокгольма» поднялся на мостик, чтобы принять вахту с 20 часов 30 минут и до 24 часов, судно всего семь часов тому назад покинуло Нью-Йорк. Теплоход прошел за это время около 130 миль. Направлялся он в Копенгаген и Гетеборг. Сравнительно небольшой пассажирский лайнер компании «Суидиш-Америкэн лайн», спущенный на воду в 1948 году, следовал через Северную Атлантику на восток, совершая свой сто третий рейс в этом направлении. Для третьего штурмана, поступившего на судно всего два месяца тому назад, этот переход был только четвертым пересечением Атлантики в восточном направлении.
Иоганну-Эрнсту Богислаусу Августу Карстенс-Иоганнесену, красивому, статному, хорошо сложенному, было всего двадцать шесть лет. При росте в один метр и восемьдесят сантиметров он весил восемьдесят семь килограммов. Его квадратные плечи и широкая грудь плохо вязались с выражением юношеской непосредственности залитого ярким румянцем лица, с нежной кожей и неоформившимися чертами. Длинные вьющиеся темно-каштановые волосы тонкими непокорными прядями падали на высокий гладкий лоб. У него был вид человека, лишенного всяких забот. Сходя на берег, он надевал один из своих грубошерстных спортивных пиджаков из твида, в котором он выглядел моложе еще лет на десять. Тогда, пожалуй, его легко можно было принять за игрока школьной футбольной команды.
Перед тем как принять вахту, Карстенс (так его обычно называли все) задержался в штурманской рубке, расположенной позади рулевой, чтобы по заведенному порядку ознакомиться с навигационной обстановкой. Бросив взор на разостланную на столе навигационную карту размером девяносто на сто двадцать сантиметров, он уточнил курс и приблизительное местонахождение «Стокгольма». Как всегда, от плавучего маяка «Амброз», находящегося у входа в гавань Нью-Йорка, и до плавучего маяка «Нантакет», поставленного на якорь за мелководьем у острова Нантакет, судно шло истинным курсом 90 градусов, иначе говоря, следовало точно на восток. Курс, обозначенный прямой линией, проведенной карандашом, не изменился со времени предыдущей (дневной) вахты Карстенса. В черновом журнале были сделаны обычные записи. Карстенс полистал несколько прогнозов погоды. Один из них обещал туман за плавучим маяком «Нантакет», однако для данного района в этом не было ничего необычного.
В рулевой рубке Карстенса тепло встретил старший второй штурман Ларе Энестром, который ввел его в курс повседневных дел вахты. Капитан находился у себя в каюте; радиолокатор, включавшийся по ночам, уже работал; других судов в пределах видимости и пятнадцатимильной зоны действия радиолокатора не было; ходовые огни были включены в 20 часов.
Курс все еще был 90 градусов. Энестром заметил, что, по-видимому, судно отклонилось немного к северу от курса. В 19 часов 11 минут он взял с помощью радиолокатора пеленг острова Блок, но не мог поручиться за его точность. До острова было не менее сорока миль.