Изменить стиль страницы

Если митрополит отчасти соответствовал великому князю, (хотя и зависел от него), а епископ — князю отдельной земли, то боярству в церковной сфере соответствовали монастыри, становившиеся в это время крупными земельными собственниками. Монастырская земля не дробилась по наследству, как княжеская или боярская, и поэтому монастыри быстро богатели. Епископами и игуменами крупных пригородных монастырей нередко бывали богатые знатные люди, связанные с. придворными кругами, получавшие богатые вклады и ведшие княжеское летописание. Монастыри вели торговлю и занимались ростовщичеством.

Все звенья церковной организации принимали активное участие в политической жизни, в феодальных усобицах и классовой борьбе. Христианская формула «рабы да повинуются господам своим» находила широчайшее применение в условиях обострения социальных конфликтов.

Все перечисленные составные части русского феодального общества находились в развитии, в непрерывном движении и в различных сочетаниях образовывали враждующие между собой блоки и группы.

Князья создавали и поддерживали дворянство для борьбы против крестьян и бояр. Крупное боярство стремилось при посредстве боярской думы ограничить самодержавие князей и одновременно с той же целью оказывало давление на дворян, оттесняя их на задний план. Возможно, что желание создать свои резервы военных и дворовых слуг толкало боярство на возрождение холопства, которому уделено так много места в Пространной Русской Правде. Иные холопы вели торг как от имени господина, так и от себя. Результатом конфликтов боярства с закрепощаемым крестьянством явилось переселение закупов в укрепленные дворы феодалов, что явствует как из Русской Правды, так и из археологических данных о дворах XII в.

Города бурлили в мятежах. «Черные люди» городских посадов одинаково терпели и от боярства и от купечества. Их неожиданными союзниками оказывались могущественные князья, всегда готовые поддержать ту силу, которая могла быть направлена против боярства. И ремесленники и купцы объединялись в свои «братства», «обчины», в корпорации, близкие ремесленным цехам и купеческим гильдиям Запада.

Классовая борьба вспыхивала то в форме прямых восстаний, то в завуалированном виде антицерковных ересей.

В каждом княжестве, сообразно особенностям его исторического развития, складывалось свое соотношение сил, а на поверхность выступало свое особое сочетание охарактеризованных выше элементов. Так, история Владимиро-Суздальской Руси показывает нам победу великокняжеской авторитарной власти над земельной аристократией к концу XII в.

К началу XIII в. стал более явственным неудержимый процесс дального дробления внутри княжеств, выделение мелких удельных княжеств-вассалов. Новый половецкий натиск 1170—1180-х годов, эпохи Кобяка и Кончака, застал еще только начало этого губительного процесса. Лучшие люди Руси, вроде автора «Слова о полку Игореве», прекрасно понимали, что перед лицом степной угрозы необходимо полное единение всех сил как внутри отдельных земель, так и крупных княжеств между собой.

Создание крупных экономических областей, преодоление замкнутости феодального натурального хозяйства, установление экономических связей города с деревней — все эти прогрессивные явления, уже хорошо заметные в русской жизни XII–XIII вв., не поспевали за катастрофическим распадом недавно сложившихся полнокровных и сильных русских княжеств.

Татаро-монгольское нашествие 1237–1241 гг. застало Русь цветущей, богатой и культурной страной, но уже пораженной ржавчиной феодальной удельной раздробленности.

Героическое время совместной борьбы с печенегами и половцами уже миновало, единого военного резерва уже не было, и Русь оказалась в одинаковом положении с другими феодальными государствами — державой хорезмшахов, Грузинским царством, не сумевшими организовать отпор несметным полчищам Чингисхана и Батыя.

Татаро-монгольским нашествием закончился большой и яркий исторический период в жизни русского народа. Этот период не был забыт народом, его вспоминали как время расцвета, побед и блестящего международного положения.

В богатой истории Киевской Руси и русских княжеств XII–XIII вв. народ черпал уверенность в своих силах и будущей победе.

Источники

Источники по истории русских феодальных княжеств XII–XIII вв. достаточно обильны и многообразны. Хороший и подробный обзор их сделан в солидном коллективном труде, созданном под редакцией В. В. Мавродина: «Советское источниковедение Киевской Руси» (Л., 1979), где авторы обоснованно понимают под Киевской Русью не только период с IX по начало XII в., но и начальную фазу феодальной раздробленности до начала XIII в., что обосновано ими в другом, тоже весьма полезном издании[529].

Большой интерес представляют дошедшие до нас грамоты XII–XIII вв., часть которых отражает отдельные сделки между феодалами, а некоторые из них дают широкую картину целого княжества, как, например, грамота (Устав) князя Святослава Ольговича Новгородской епископии 1137 г., определившая долю церкви в княжеских доходах и перечисляющая села и погосты Новгородской земли вплоть до Северной Двины и даже до Пинеги и верховий Вычегды[530].

Еще больший исторический интерес представляет грамота (Устав) князя Ростислава Мстиславича Смоленской епископии, дающая более подробное перечисление разных видов феодальных повинностей. Эта грамота относится к 1136 г. (ранее ошибочно датировалась 1151 г.). Она тщательно и разносторонне изучена Л. В. Алексеевым, составившим и карты Смоленской земли[531].

Целый ряд феодальных дел и отношений отражен в берестяных грамотах Новгорода Великого[532]. Очень важным источником берестяные грамоты оказываются при сопоставлении с летописями, актовым материалом и позднейшими писцовыми книгами[533].

Для эпохи существования суверенных княжеств XII–XIII вв., выкристаллизовавшихся из Киевской Руси, по-прежнему важнейшим историческим источником являются летописи. В многочисленных трудах советских историков и литературоведов разносторонне рассмотрены как общерусские летописи, так и летописание разных княжеств[534].

В обширной и поневоле разноречивой литературе о русском средневековом летописании помогают ориентироваться два труда, посвященных библиографии и историографии летописания: это работы В. И. Буганова и Р. П. Дмитриевой[535].

Если X век оставил нам только летопись Киева, то XI век, когда государственное летописание в столице непрерывно продолжалось, добавил летопись Новгорода, нередко дававшую иную, местную оценку событиям и деятелям. В будущей боярской республике (с 1136 г.) явно просматривается интерес к жизни города, отрицательно оцениваются некоторые киевские князья. Возможно, что инициатором первой летописи «Господина Великого Новгорода» был новгородский посадник Остромир[536].

В XII столетии летописи продолжали вести и в Киеве и в Новгороде Но летописание перестает быть привилегией только этих двух городов и появляется почти в каждом крупном феодальном центре, что выражало самостоятельность отдельных княжеств[537]. Нам известны летописи «младшего брата» Новгорода — Пскова[538].

Смоленская летопись и интереснейшая полоцкая летопись были известны В. Н. Татищеву, получившему их на короткий срок и успевшему сделать только незначительные выписки[539]. Значительно лучше нам известно летописание Владимира и Ростова[540]. Летописи велись и в юго-западном регионе — в Галиче, Владимире Волынском и в Пинске[541].

вернуться

529

Советская историография Киевской Руси / Под ред. В. В. Мавродина. Л., 1978, с. И. Из более ранних работ можно указать: Тихомиров М. И. Источниковедение истории СССР. М., 1962, т. I.

вернуться

530

Щапов Я. Я. Древнерусские княжеские уставы XI–XV вв. М., 1976; Тихомиров М. Я. и Щепкина М. Я. Два памятника новгородской письменности. М., 1952; Карту расположения погостов см. в издании «История культуры древней Руси». М.; Л., 1953, т. ІІ.

вернуться

531

Алексеев Л. В. Смоленская земля в IX–XIII вв. М., 1980, с. 20–23; Он же. Домен Ростислава Смоленского. — В кн.: Средневековая Русь. М., 1976.

вернуться

532

Арциховский А. В. Археологическое изучение Новгорода. — МИА, 1956, № 55; Янин В. Л. Я послал тебе бересту. М., 1965; Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М., 1969; Горский А. Д. Берестяные грамоты как источник по истории земледелия в Новгородской земле XII–XV вв. — Вестник МГУ, 1969, № 3.

вернуться

533

Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина (историко-генеалогическое исследование). М., 1981.

вернуться

534

Приселков М. Д. История русского летописания. Л., 1940; Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947; Бережков Я. Г. Хронология русского летописания. М., 1963; Насонов А. Я. История русского летописания XI — начала XVIII в. М., 1969; Тихомиров М. Я. Русское летописание. М., 1979; Кузьмин А. Г. Русские летописи как источник по истории древней Руси. Рязань, 1969; Рыбаков В. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972.

вернуться

535

Дмитриева Р. П. Библиография русского летописания. М., 1962; Буганов В. И. Отечественная историография русского летописания. М., 1975.

вернуться

536

Рыбаков Б. А. «Остромирова летопись». — Вопросы истории, 1956, № 10, с. 46–59.

вернуться

537

Лихачев Д. С. Новгородские летописные своды XII в., 1944, т. III, вып. 2–3; Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962; Насонов А. Н. О русском областном летописании, 1945, т. ІІ.

вернуться

538

Псковские летописи. М.; Л., 1941–1955, т. I–II/Под ред. А. Н. Насонова.

вернуться

539

Татищев В. Я. История Российская. М.; Л., 1964, т. III.

вернуться

540

Лимонов Ю. А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967.

вернуться

541

Пашуто Я. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950; Насонов А. Я. История русского летописания, гл. V; Черепнин Я. Я. Летописец Даниила Галицкого. — Исторические записки, 1941, т. 12.