Видный русский мыслитель Н. А. Бердяев в книге «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» (1916), чья книга имелась в личной библиотеке Есенина, рассуждал: «Почти с равным правом можно говорить о божественном происхождении человека и о его происхождении от низших форм органической жизни природы». [1026]
Есенин не был одинок в своих поисках телесной образности. Его товарищи и соратники по имажинизму В. Г. Шершеневич и А. Б. Мариенгоф выпустили книги « Я жму руку кому » и « Руки галстуком ». В 1920-е годы члены петроградского Воинствующего ордена имажинистов написали книги с «телесными составляющими» названий: « Коромысло глаз » В. Ричиотти (Л. О. Турутович), « Длань души » С. Полоцкого.
По «статистическому» наблюдению современного исследователя имажинизма И. В. Павловой, «в одной только книге В. Шершеневича “Лошадь как лошадь”, содержащей 55 стихотворений, образ губ/рта встречается более 40 раз». [1027] И. В. Павлова рассуждает: «Видимо, именно этим стремлением к чувственному познанию мира, к его ощупыванию, пробованию на вкус можно объяснить обилие образов в стихах имажинистов, где так или иначе возникают губы (рот) – деталь человеческого тела, наиболее чуткая и восприимчивая…». [1028]
Однако именно в обращении к Есенину его друг В. Г. Шершеневич риторически вопрошал, усматривая в творчестве поэта разнообразные инварианты тела как некий всеобщий критерий: «Откуда же такая любовь к жизни? От ощущения своего тела и физиологического естества мира. Для того, для кого гроза, заря, трава нечто абстрактное, – в этих явлениях только дух, для тебя – мясистое существо ». [1029] На «телесную образность» в творчестве Есенина также повлияли представления старообрядцев и сектантов о душе и теле человека.
Многоаспектность поэтики телесности у Есенина
Внимание Есенина к человеческому телу как к предмету творческого рассмотрения и объекту поэтизации хорошо просматривается в многоаспектных его проявлениях. Это изобилие разнообразных те лесных наименований, огромное число описаний органов тела и телесных деталей, использование типовых фольклорных и литературных мотивов с те лесными образами, выстраивание сюжетных линий с ними . Все это «телесное богатство» разбросано по художественным текстам и авторским документам Есенина. В подсобных материалах (в черновиках и набросках, фрагментах и подготовительных схемах и т. д.) также в большом количестве встречаются «телесные термины». Например, в «стихомашине» (1925), представляющей собой записи слов на отдельных листках, из 32 слов (из них имен существительных – 20) четыре оказываются наименованиями частей тела: «руки», «зубы», «кости» и «голова» (VII (2), 104–105).
Названия частей тела в произведениях Есенина просматриваются уже на уровне заглавий (встречается редко) и заглавных первых строк ряда стихотворений (частотность большая). Названия частей тела в заглавиях выступают всегда в двойном качестве: на первый план выходит другой, приоритетный смысл, который, тем не менее, оказывается производным от телесной сути: например, «Ус» (II, 22 – 1914) – фамилия донского казачьего атамана – Василия Родионовича Уса , реального исторического лица, предшественника и сподвижника Степана Разина (см. комм.: II, 294).
В заглавных первых строках стихотворений интересно увидеть приоритеты поэта в выборе телесных органов (по нисходящему количеству), отвечающих замыслам автора: это глаза (3), руки (3), сердце (2), голова (1), волосы (1), брови (1), ноги-«ляжки» (1). Если рассматривать обобщенного есенинского человека сверху вниз – от головы до ног, то он представлен следующими телесными частями, выведенными в заглавных стихотворных строках: голова – «С головы упал мой первый волос …» (IV, 491 – строки, записанные современниками, 1923); брови – «Вечер черные брови насопил…» (I, 199 – 1923); глаза – «Твой глаз » (VII (2), 61 – 1916), «Твой глаз незримый, как дым в избе…» (I, 102 – 1916), «В глазах пески зеленые…» (IV, 138 – 1916); сердце – «Слушай, поганое сердце …» (IV, 137 – 1916), «Глупое сердце , не бейся…» (I, 273 – 1925); руки – «Сказание о Евпатии Коловрате, о хане Батые, цвете Троеручице , о черном идолище и Спасе нашем Иисусе Христе» (II, 193 – 1912), «Не криви улыбку, руки теребя…» (I, 285 – 1925), « Руки милой – пара лебедей…» (I, 269 – 1925); ноги – «Вот они, толстые ляжки …» (IV, 275 – неоконч., 1919).
Среди персонажей произведений Есенина встречаются и такие, чьи фамилии образованы от названий частей человеческого тела : комиссар Лобок (III, 52 – «Страна Негодяев», 1922–1923).
Есенину присущи обращения к разным частям человеческого организма и к его душе как к самостоятельным персонам, что увеличивает их значимость и важность, возводит в ранг художественных персонажей: «Стой, душа ! Мы с тобой проехали // Через бурный положенный путь» (I, 215 – «Несказанное, синее, нежное…», 1925); «Глупое сердце , не бейся…» (I, 273 – 1925); «О сердце ! // Перестань же биться » (II, 246 – «Мой путь», авторизованная машинопись); «Слушай, поганое сердце …» (IV, 137 – 1916); «Так пей же, грудь моя, // Весну!» (II, 155 – «Весна», 1924). Есенин обращается к собеседнику, уравнивая его с собой: «Вот что, душа моя!»; «Слушай, душа моя!» (VI, 154)
Такой прием обращения персонажа к частям своего организма присущ фольклору. В частности, он является композиционным приемом в сказке про лисицу (сюжет «Лиса и дрозд»), убегающую от собак и обращающуюся к глазкам, ушкам, лапкам и хвосту.
Авторские филологические дефиниции поэтики телесности
Есенин создает оригинальную авторскую терминологию, облекая свои мысли не в привычные литературоведческие термины, но в придуманные им дефиниции, берущие начало в поэтике телесности . Так, в «Ключах Марии» поэт сформулировал определение одного из трех выдвинутых им способов художественной организации текстовой единицы – «образ от плоти » (V, 204). В статье «Быт и искусство» (1920) Есенин трансформировал полученные знания в мысль о том, что «мифический образ заключается и в уподоблении стихийных явлений человеческим бликам»; он употребляет понятие « плоть слова » (V, 217, 218).
В неопубликованном варианте воспоминаний М. Д. Ройзман привел высказывание Есенина о необходимости наполнять поэзию животворной влагой человеческого тела, что является главным принципом творчества, представленным иносказательно: «В стихах важна кровь (слово “кровь” подчеркнул), быт!». [1030] Есенин специально ввел метафору крови ради выражения ведущего принципа правильной жизни, рассуждая по логике «от противного»: «Нам нечего очень стараться, // Чтоб расходовать жизненный сок » (III, 70 – «Страна Негодяев», 1922–1923).
Поскольку художественную образность Есенин рассматривал как «телесность», то он критиковал устаревший в революционную эпоху образ Н. А. Клюева: «…он есть тело покойника в нашей горнице обновленной души и потому должен быть предан земле» (V, 211 – «Ключи Марии», 1918).
В «Быте и орнаменте» (1920) Есенин продолжил рассуждение о «лексико-семантической телесности» в рамках своей «телесной поэтики»: доказывал невозможность « слова … бестелесного » и утверждал « многорукое и многоглазое хозяйство искусства » (V, 216). «Многоглазость» искусства слагается из «взглядов» и «точек зрения» его представителей: «Мы ведь скифы, приявшие глазами Андрея Рублева Византию…» (VI, 95 – письмо А. Ширяевцу от 24 июня 1917 г.); « Для русского уха и глаза вообще Америка, а главным образом Нью-Йорк, – немного с кровью Одессы и западных областей» (V, 171 – «Железный Миргород», 1923); «Не я выдумал этот образ, он был и есть основа русского духа и глаза …» (V, 223 – «Предисловие», 1924).