Я еще раз достала камеру, чтобы заснять при утреннем свете песчаное взморье. Встав с валуна, я побрела к кромке прибоя. И тут…
Тут мне в глаза вдруг бросились какие-то полупрозрачные колючки, шевелящиеся на песке. Что-то ползло у меня под ногами. Вглядевшись, я рассмотрела маленького сухопутного крабика - сиоманэки. Оглядевшись вокруг, я заметила, что буквально весь пляж покрыт ползущими сиоманэки. Крошечные, коричневые, с голубоватой спинкой… Они ползли к морю, шевеля сверкающими клешнями.
Сэнсэй, их было несметное множество! И все они, перебирая клешнями, направлялись к морю! Словно совершали некий магический ритуал, ритуал поклонения морю, морской воде. У меня невольно стеснило грудь. Так вот где они, старые ама!… Над песком уже начинал дрожать раскаленный воздух.
Голос в трубке прервался. Я тоже молчал. Я словно воочию видел песчаный пляж и ползущие полчища крабов. Внезапно в голове сложилась первая строка хайку:
Сиоманэки…
Сиоманэки…
Несметные полчища крабов
Приветствуют волны.
Сиоманэки… Те же иероглифы, взятые по отдельности, обозначают «прилив сладостных воспоминаний». Но ведь у них есть еще и третье значение! На языке поэзии словом «сиоманэки» называют весну.
Вернувшись в гостиную, я некоторое время бездумно сидел у жаровни. Правое ухо онемело и горело из-за того, что я слишком долго прижимал к нему телефонную трубку.
Очнувшись, я заметил, что жена куда-то исчезла. Должно быть, ушла за покупками.
Когда я ухожу из дому, то всегда сообщаю об этом жене. А она и не думает отчитываться, куда и насколько уходит.
В горле пересохло. Я пошел на кухню, вскипятил воды, заварил чай и вернулся к котацу. Отхлебнув глоток, я рассеянно смотрел на струйки пара, поднимавшиеся над чашкой. Перед глазами промелькнула картина: на песке сверкали клешни ползущих сиоманэки…
Bocho by Kiyoko Murata
Copyright © Kiyoko Murata
© Г. Дуткина, перевод ну русский язык, 2001
Марико Охара
Психогинки [24]
1
До позапрошлой пятницы Братец Врэгги и Крошка Сбрен предавались любви во всевозможных позах.
Они занимались этим на экранах ста миллиардов телевизоров, заполонивших весь город и не позволявших себя выключить: хочешь не хочешь - смотри.
О Братце Врэгги было известно, что он внушительного роста: двадцать два с половиной сантиметра. Он ходил в механических доспехах, из которых повсюду торчали шестеренки, болты, пружины и трубки.
Крошка же Сбрен носила лиловое кимоно из шелковой кисеи, которое она, впрочем, при встрече с Врэгги по большей части немедленно сбрасывала, обнажая белоснежную керамическую плоть.
А когда все сообразили, что это вообще-то вроде как нехорошо, она уже была беременна.
Животик этой девятнадцати-с-половиной-сантиметровой транзисторной прелестницы начал распухать, как у пузатого китайского бога счастья. Должно быть, Крошка Сбрен, такая фарфоровая на вид, на самом деле была все-таки резиновая. По крайней мере, большинство сходилось на том, что ее надувают воздухом. А впрочем, очень может быть, что и Врэгги, и Сбрен - это только изображения, и ничего больше.
И вот наконец во всех без исключения жилых комнатах, во всех без исключения торговых заведениях, на каждой без изъятия стене, во всех неисчислимых кинескопах Крошка Сбрен мощно разродилась.
Родила она младенца мужского пола ростом двенадцать миллиметров, похожего на червяка.
Младенец появился на свет, кажется, в прошлый четверг, но моментально вырос и превратился в мальчика.
Во всем миллиардном городе не было равных этому мальчику - при взгляде на него просто перехватывало дыхание.
- Я люблю тебя.
- И я тебя.
- Правда?
- Правда.
- Ты меня любишь?
- Я тебя люблю.
Любовная драма, попросту говоря - сериал, была ужасно скучная. И драмой-то ее называть смешно. Никаких тебе переживаний. Так, обмен репликами. Добро бы еще просто банальными. А то вообще ничего похожего на разговор, даже самый заурядный.
- Хорошие цветочки, правда?
- Тебе идут.
- Давай поедем на остров купаться.
- Мы лучше запустим змея и полетим на нем вместе. Потому что я тебя люблю.
- Я тебе подарю кое-что.
- Подари мне себя. Распластайся поверх змея, как картинка, и подари.
Сидят вот так, глаза в глаза, и говорят все это.
Внизу строчка: «Данные», и из нее видно, что пульс у обоих учащается.
В общем, можно догадаться, что они друг в друга влюблены. Если, конечно, домыслить за них много чего.
- Вода, смотри, прозрачная, как в ванне.
- Сними кимоно.
- Еще не жарко.
- А хочешь, тебе сейчас станет знаешь как жарко.
- Что мы с тобой, в гейшу играем, что ли?
- А давай побросаем мячик: кто промажет, тот первый и раздевается.
Минут через пятнадцать после этого прилетела первая ракета.
Прикрывающая город противоракетная система спохватилась и пришла в действие. Но весь город защитить не удалось.
Шрамы, оставшиеся от военных действий полувековой давности, так и не зарубцевались. Из-за того, что некоторые участки ЕЕ мозга погибли, до сих пор время от времени происходят страшные катастрофы.
Самый ужасный ущерб, нанесенный тогдашним военным столкновением, - это то, что ОНА тронулась умом.
Бросание ракет вместо мячиков продолжалось дня три, после чего на экранах миллиардов телевизоров опять развернулся прежний сериал.
- Ну ладно. Я проиграла. Раздеваюсь.
Крошка Сбрен, служившая ЕЕ экранным воплощением, принялась неторопливо развязывать широкий пояс кимоно.
Кимоно было полупрозрачное, так что формы и без того просматривались, но во всеоружии наготы Сбрен оказалась хороша сверх всякой меры.
После этого более чем две недели парочка вполне бесстыдно предавалась любовным радостям, втянув весь город в водоворот возбуждения. Люди, машины, звери, птицы и ящерицы, враги и друзья, кроты, и киты, и коты, и самозванные боги - словом, все зрячие создания уткнулись в свои кинескопы.
То есть была запущена программа моделирования любви.
Эта программа предназначалась для вторжения, она требовала непременного ответа и навязывала известного рода отношения.
Было совершенно ясно, с кем ОНА разговаривает и с кем вступает в связь. Это был компьютер цитадели недавнего противника - Братца Врэгги, и находился он в сибирской тундре.
В результате, надо полагать, каких-то процессов, недоступных пониманию обычных людей, два эти существа полюбили друг друга, довели дело до брака и даже завели ребенка.
И должно быть, смотрели на все это не только жители Токио, но и обитатели Северной Сибири.
В комнате номер 8875, на самом верхнем этаже восьмидесятивосьмиэтажного небоскреба, жил мальчик-волк, с каждым днем он подрастал, и чем дальше, тем чаще у него вставал дыбом его волчий загривок. Что -то он такое предчувствовал - что-то нехорошее. А нехорошие предчувствия всегда сбываются.
Предчувствие и сбылось, да еще как сбылось, вопреки всякой вероятности.
Ребенок, росший не по дням, а по часам на экранах миллиардов телевизоров, постепенно стал походить на этого мальчика.
Шансов на это было ровно один на миллиард, но из всего населения города ОНА выбрала именно его.
Лицо у него числилось по разряду «трансформированная волчья морда типа А», шерсть была черная, глаза серебряные.
Мальчик- волк в полном одиночестве лежал свернувшись на мягком диване из овечьей шкуры, тускло освещаемый экраном телевизора.
За огромным окном висела огромная, похожая на декорацию луна.
Жить на самых высоких этажах высоченных домов считалось модным. Мальчик-волк выиграл свое жилье в лотерею. Похоже, с ним вообще всегда, с самого рождения, случалось невероятное.