—Прошу вас пожаловать ко мне, кукоана Аглае, но смею уверить, что порядка у меня больше, чем у многих женщин,

Аурика так широко раскрыла глаза, словно это при­глашение было адресовано и ей. Аглае, преследовавшая совсем другую цель, пошла на попятный.

—В моем возрасте уже не к чему интересоваться тем, как вы живете. Пусть поглядят другие, те, что помо­ложе.

—Я погляжу! — живо откликнулась Отилия.

—Прошу вас!— и Паскалопол умоляюще посмотрел на нее.

—Девушке одной приходить к мужчине не слиш­ком-то красиво, — резко сказала Аурика.

—Феликс тоже пойдет, — уточнила Отилия.

—Завтра я пришлю за вами коляску.

И на следующий день после обеда Феликс и Отилия в удобном экипаже проехали по проспекту Виктории от Дымбовицы почти до Белой церкви. Они вышли перед серым трехэтажным домом и прошли под аркой. Феликсу показалось, что Отилия хорошо здесь ориентируется. Под­нявшись по лестнице с кованой железной балюстрадой, они остановились на втором этаже у большой двери, эма­лированная табличка на которой гласила: «Леонида Па­скалопол». Дом этот, теперь малозаметный на фоне новейшей архитектуры столицы, в те времена представлял собой последнее слово комфорта — высокие комнаты и окна, широкие, увенчанные богато орнаментированными деревянными фронтонами двери, оштукатуренные под мрамор потолки. Стены были оклеены обоями в полоску, с потолка спускались электрические лампы под абажурами с плиссированной оборкой. Вестибюль был расписан хо­рошо выполненными, хотя и в несколько условной и хо­лодной манере, фресками на аллегорические темы. Две изображавшие детей мраморные статуи, гладкие и бле­стящие, точно навощенные, сторожили вход на лестницу. Отилия сильно нажала кнопку электрического звонка. По­слышались торопливые тяжелые шаги, и напомаженный и надушенный Паскалопол в просторном, дорогого шелка халате с длинным поясом открыл дверь. Лакей в полоса­той куртке учтиво ждал за его спиной. По знаку Паскалопола он исчез, и хозяин сам повел молодых гостей в свою квартиру. Внутреннее убранство ее показалось Феликсу гораздо более изысканным, чем можно было ждать от этого сдержанного, подчиняющегося условно­стям человека. Вместо кровати стояла громадная низкая софа, занимавшая добрую часть комнаты; она была по­крыта старинным великолепным турецким ковром спо­койных тонов свежей травы. Над софой, на обтянутой широкой кашемировой шалью стене висело старинное ору­жие — ятаганы, пистолеты с перламутровыми ручками, колчан с экзотическими стрелами. На турецком столике на большом медном подносе стоял кувшин восточной ра­боты. С потолка спускалось множество серебряных све­тильников различной величины. Вдоль стен, украшенных небольшими пейзажами Босфора, были расставлены ин­крустированные перламутром стулья с ножками в форме буквы икс. В кабинете помещался простой дубовый пись­менный стол, собранный при помощи деревянных шипов. На нем лежали книги для записей и стояла пишущая ма­шинка «Иост». На стенах были развешаны со вкусом вы­бранные картины: неаполитанская марина — старинная копия Сальватора Розы, подлинный Григореску, стороже­вая башня кисти Хуана Альпара и несколько других. В центре находился большой портрет одетого в мундир немецкой ассоциации студентов юноши с тонкими, рез­кими чертами смуглого лица.

—Это вы, правда? — спросила Паскалопола Отилия так, словно уже видела этот портрет.

—Да, я... В те времена, когда я был студентом в Бонне. Этот портрет написал один мой приятель итальянец, с которым я там познакомился. У меня есть и другие его работы, они в усадьбе, куда я его однажды пригласил.

—Хочешь посмотреть усадьбу? — спросила Отилия

Феликса тоном, который еще более укрепил его подозре­ния, что она уже бывала здесь.

Поняв намек Отилии, Паскалопол тотчас же открыл большой альбом с фотографиями. Здесь были изображе­ны: обширный помещичий дом (в румынском стиле, с га­лереей и аркой), озеро, породистые лошади и рогатый скот, конюшни, охотничьи собаки и многое другое; сним­ки были снабжены необходимыми пояснениями. Все это свидетельствовало о крупном состоянии о том, что хо­зяйство велось превосходно. В конце альбома находился ряд фотографий-визиток в коричневых тонах; греческие и французские надписи на них указывала, что они были сделаны в Стамбуле и Афинах.

—Это мои родственники, — объяснил молодым людям Паскалопол. — Во мне есть немного греческой крови. Но я покажу вам кое-что более интересное.

Вдоль одной из стен и даже над дверью тянулись за­пертые шкафы, которые напоминали изящные хранилища для документов. Паскалопол открыл несколько дверец, за которыми оказались полки, тесно уставленные книгами. Здесь были книги на немецком, французском и даже анг­лийском языках, серьезные труды по вопросам агрономии, ветеринарии, политической экономии, исторические и фи­лологические сочинения и очень много беллетристики. Фе­ликс с жадностью смотрел на полки, и это, видимо, по­нравилось Паскалополу. Отилия сразу же попросила:

—Вы обещали дать мне почитать немецкие ро­маны.

—Прошу вас! — сложив по своему обыкновению руки на груди, поклонился Паскалопол, готовый тут же выта­щить из шкафа груду томов. Но Отилия вдруг раздумала и, остановив его, сказала, что придет в другой раз. На одной из полок Феликс увидел разобранную на части флейту.

—Вы играете на флейте? — спросил он.

—Иногда, в свои счастливые часы. Я ведь в неко­тором роде человек богемы.

В ожидании чая Паскалопол предложил гостям при­сесть и начал — больше для Феликса, который, как он заметил, был несколько озадачен всем виденным, — рас­сказывать о себе. Наследник большого поместья, он имел возможность в молодости учиться, не преследуя никакой практической цели. Два года он пробыл на филологическом факультете в Германии, а потом, оставив филологию, стал изучать право в Париже. Путешествовал почти по всей Европе и еще до окончания университета женился, но овдовел ли он или развелся с женой — этого он не сказал.

—А ваша жена была красива? — крикнула из спаль­ни Отилия, которая, рыская повсюду, незаметно убе­жала туда и теперь подпрыгивала на софе, чтобы испы­тать пружины.

—Очень красива. Конечно, не так, как вы. Но мы с ней не могли поладить.

—Бедный Паскалопол! — посочувствовала Отилия, забыв прибавить «домнул».

Когда умер отец, Паскалополу пришлось взять на себя заботы о матери и об имении. Он оставил университет и вернулся в поместье, куда его призывали новые обя­занности.

—Но в свободное время я читаю и по-своему служу музам. А больше всего радуюсь, когда гляжу на моло­дежь.

Из спальни доносился стук выдвигаемых ящиков и ме­лодии модных песенок.

—Кстати, домнишоара Отилия, — крикнул Паскало­пол,— как дела в консерватории?

—У вас прекрасные сорочки, — ответила между дву­мя музыкальными фразами Отилия.

—Домнишоара Отилия большая шалунья, — сказал Паскалопол Феликсу.

Вышколенный молодой лакей в ливрее, походивший на расторопного слугу из поместья, доложил, что чай подан. В столовой Феликс мог лишний раз убедиться, что дер­жавшийся так скромно на улице Антим Паскалопол — человек весьма утонченных вкусов. Столовая была об­ставлена прекрасно подобранными друг к другу предме­тами различных стилей и эпох. Один из шкафов искусной работы, стиля Ренессанс, был куплен, по словам хозяина, в Нормандии. Деревянные вешалки в шкафах были уни­заны глиняными кувшинами из Ардяла и образцами по­суды Запада, среди которых имелось несколько подносов начала XVI века из Перуджии. Чай подали в японских тонких фарфоровых чашечках. Паскалопол достал из од­ного шкафа итальянскую аптекарскую банку XVIII века и дал молодым людям понюхать ее, — сюда был насыпан отборный восточный чай, который Паскалопол доставал где-то через особые каналы.

—Я знаю, что вам хочется конфеток, как маленьким детям, — смеясь, заметил Паскалопол и поставил перед Отилией другую аптекарскую банку.

Мягкие манеры помещика, его эпикуреизм, высокая культура очаровали Феликса и разожгли его тайные меч­ты. И невольно перед ним возникла лысая голова дяди Костаке, который склеивал своими толстыми губами ко­рявые сигареты и ронял повсюду пепел. Он очень хо­рошо понимал, что восхищает Отилию в Паскалополе, но всякий намек на более близкие отношения между девуш­кой и помещиком приводил его в уныние.