— Ты просто прелесть, Кот.

— Ты тоже хороша, между прочим, — ворчит Котявая. — Могла бы стукнуть кулаком по… По чему там у вас можно стукнуть. Да хоть Лохматому по башке — ума бы прибавилось! И сказать: мол, сами идите в ваш магазин! А что ты? А ты их разбаловала!

— Ну, Матрица иногда заказывает доставку продуктов на дом, но это довольно дорого…

Этюд: «Фейспалм(10) Кота».

— Знаешь, Сонь, это уже ни в какие ворота. Вот что я тебе скажу.

— Да ладно. Они ведь всё равно не согласятся. Правда, может теперь Лохматый будет ходить туда сам, после твоего «принудительного выселения». Просто… Он говорит, что ему ужасно неуютно на людях. Говорит, что отвык. Что там — ну, снаружи — слишком много шума. И что это его угнетает. А мне его жалко. Что я, изверг, что ли… Хотя и обидно порой, конечно.

— Эх, братья! Счастья своего не понимают, бестолковые, — досадует Кот. — Я бы их мигом приструнила, не посмотрела бы, где им там неуютно. Ладно… Ты поступай, как считаешь нужным, Сонь. Ты ведь уже совсем взрослая. Сама должна решать, что и как. И вообще: тебе там не скучно, а? Тебе бы в институт хотя бы… Чего не пошла?

— Да я как-то… Не знала, куда. Сомневалась.

— Пошла бы в МАИ.

— …Что — тоже самолёты строить?! — ужасаюсь я. — Нет уж, слуга покорная, нам в доме двух безумных авиаконструкторов хватает с лихвой, чтобы ещё и мне к ним присоединиться.

— Ну это да, не поспоришь, — Кот садится на кровати, по-турецки поджав ноги. — Вообще, они для меня — как… Как философский камень. И нужен он, и где б его взять.

— В смысле?

— Ну, я ведь как рассуждаю? То есть, если я умерла, то зачем вернулась? Вот и думаю: для того, чтобы вас уму-разуму поучить, чтобы вы смогли жить нормальной человеческой жизнью, а не так вот, как сейчас…

— А чем плоха наша жизнь? — перебиваю я Кота. Она запинается и, кажется, теряет нить, — наверное, от удивления. Но за этим следует Этюд под названием «Кот негодует».

— Как это — «чем плоха»?! То есть, ты считаешь, что жить на балконе, как Лохматый — это нормально? Или как Матрица? Знаешь, что он там делает, ну, в Сети? Он меня ищет! Уже семь лет ищет меня! Сайт сделал, Бог знает что ещё! А родители? Это же вообще клиника! Ненормально же!

— Конечно клиника, — легко соглашаюсь я. — И ненормально. Но знаешь что, Кот? Не так уж и плохо. Серьёзно. Да — нормальной нашу жизнь назвать трудно. Но, с другой стороны: а зачем жить нормальной жизнью, если можно жить так, как хочется? Вот ты — жила так, как тебе хотелось, — правда же? Не сказать, чтобы нормально, — для «большинства», которое, по большому счёту, существует только в газетных статьях и статистике. Но жила, и жизнь твоя тебе нравилась, — ведь правда?

Кот молчит. Да, тут я её уела. Неужели ничего не возразит?

А она… Опять улыбается!

— Ну да. Ты права, Соня. Ты у нас вообще умница. Я же говорю — совсем стала взрослая… Да, всё верно. Я жила, как хотела. Был у меня, понимаешь, свой смысл жизни, — вот как у Матрицы сейчас. Насчёт Лохматого не уверена, кстати. По-моему, он просто погряз в комплексах. И вот это уже, согласись, не очень хорошо. А ты? Твоя жизнь — она тебе по душе? Родители — это всё равно клиника, но тут, наверное, уже ничего не поделаешь… А знаешь, что самое паршивое? Самое паршивое — понимать, что это я виновата. Если бы не я. Если бы я не жила так, как жила, то… Я бы не уехала тогда, семь лет назад, не пропала бы, не умерла. Больше того — если бы я не уехала раньше, десять лет назад. Помнишь, может?

— Помню. Но даже если и так: что проку винить себя в том, что уже случилось, Кот? Ты ведь никогда ни о чём не жалела.

— Да, не жалела. А теперь вот, после смерти — пусть и вероятностной, — жалею. Думала, не буду жалеть, но Лохматый, похоже, прав. Если бы не жалела, меня бы здесь не было. Просто… Всё могло бы быть иначе, понимаешь? Если бы не я…

— А мне кажется, что это не твоя вина. Вообще, винить кого-то глупо, я считаю. Что сделано, то сделано. Вот если бы родители не стали строить самолёт…

— О, систер, это ты глубоко копнула сейчас, — усмехнулась Кот. — И напрасно, я думаю. Они ведь из-за этого и познакомились, — из-за мечты, я имею в виду. Более того, все мы появились на свет, по сути, из-за этой же мечты. И обвинять их за то, что они мечтали, да ещё так мечтали, — неправильно. Мало кто умеет мечтать так, как они. Люди ведь мало о чём мечтают, тем более в их возрасте. То есть, о каких-то ценностях, о благосостоянии там, ещё о чём-то… Не знаю. Я лично всегда мечтала обойти весь мир, — ну, или хотя бы всю страну для начала. И ведь у меня получилось! Может, не полностью, но всё же. А они всё строят свой самолёт, строят…

— Не «самолёт», Котя. «Самолёты». Два. Они же ссорятся всё время. Они рассорились, когда ты пропала. Просто… Как-то не так всё у них пошло. Ну, мечта — мечтой, а дети — это всё-таки не просто так… Вот. С тех пор они строят два самолёта. И постоянно подтрунивают друг над другом, пикируются. Такая глупость, если вдуматься. Ведь папа — первоклассный двигателист, а мама всегда была лучшей в аэродинамике. Вместе — идеальная команда! А порознь — какой-то трагифарс, честное слово.

— Эх. Вот видишь, Сонь: выходит, и тут я получаюсь виноватой, — Кот невесело улыбнулась.

— А ты вернись, Кот. Просто вернись — и всё наладится, я уверена. И всё будет как прежде, и даже лучше. Ты только вернись…

Я осеклась. Осеклась, — потому что по её щеке пробежала едва заметная слезинка. А ведь она вообще никогда не плакала. И я, и братья, мы её за это уважали. А что было там — внутри у Человека-Праздника, Человека-Улыбки, Чеширского Кота? — об этом мы как-то не думали… Вот и сейчас.

— Прости, Котя, — но она улыбнулась:

— Ничего, Сонькин, всё пучком. Я же умный Кот. Я всё-всё понимаю. Честно. И вернуться тоже очень хочу… Ну, насколько этого может хотеть привидение.

Она встала и сладко потянулась — как самый настоящий Кот.

— Пора мне. Я немного устаю от этих наших «контактов». Уж не знаю, отчего и почему, но факт — вещь упрямая. А уж как после разговора с Матрицей устала! Хорошо хоть, когда пропадаешь… Это лучше любого сна. Потому что, гляди: сейчас ты есть, а потом — раз! — и нет тебя. Совсем.

Ой, и правда нет, замечаю я. Пропала.

Снова пуста моя белоснежная палата, и не торчит из пола инородным телом кургузая табуретка.

«Значит, и мне пора».