В мае 1896 года, во время своей коронации и Москве, Николай II пытался во второй раз войти в контакт с народом и столь же неудачно, как и в первый раз. Рок, тяготевший над судьбой этого монарха отмечан трагическими событиями это царствование.

Все помнят, как коронационные торжества были омрачены катастрофой, очень похожей на ту, которая имела место в Париже в связи с организацией народных гуляний в 1770 году по случаю бракосочетания Людовика XVI. В обоих случаях беззаботность власти, которая организовывала торжества, привела к аналогичным последствиям: громадная толпа, собравшаяся в огороженном месте, достаточно широком, но с плохо устроенными входами и выходами, была внезапно охвачена паникой, что привело к огромному количеству человеческих жертв.

Московская катастрофа, детали которой я имел тогда же случай узнать, неправильно толковалась и освещалась. Д-р Диллон в книге, которую я столь часто цитировал, утверждает, что ужасная катастрофа произошла в тот самый момент, когда императорская чета заняла свои места, приветствуемая военным оркестром, игравшим национальный гимн, и когда "полсотни миллионов голосов криками приветствовали самодержца Святой Руси и его супругу". Автор утверждает, что император показал себя совершенно безучастным к этому бедствию и что оно не помешало серии обедов и балов, которые происходили при дворе и в иностранных посольствах до самого окончания празднеств.

В действительности произошло следующее. В это время я был русским представителем при Ватикане, и, так как папа Лев XIII был представлен на торжествах чрезвычайным посланником Аглиарди, князь Лобанов, русский министр иностранных дел, просил меня прибыть в Москву.

В Москве я остановился у моего кузена Муравьева, который был в то время министром юстиции, и каждый день я виделся с дядей моей жены, графом Паленом, которому была поручена роль главного распорядителя на торжествах. Понятно, что я имел исключительный случай знать мельчайшие детали празднеств и всего, что происходило за это время даже во внутренней жизни двора.

Катастрофа произошла в очень ранний час дня и задолго до того, как император и его двор должны были прибыть на место торжеств. Через несколько минут после катастрофы мой кузен вызвал меня по телефону и, рассказав мне о случившемся, просил сопровождать его на место катастрофы, где он обязан был быть по должности.

Даже теперь, по прошествии двадцати двух лет, я не могу без содрогания вспоминать зрелище, которое я увидел, прибыв на Ходынское поле, где должно было состояться празднество. В ожидании министра юстиции, который должен был произвести первое расследование, все сохранилось в своём первоначальном виде, и тела убитых, числом свыше трёх тысяч, грудой лежали перед помостом, на котором раздавались подарки.

Я провёл большую часть дня на поле и возвратился в город только вечером.

Я не имел случая видеть императора в течение нескольких дней после катастрофы, но через Муравьева, графа Палена и других лиц из придворных кругов я был хорошо осведомлен о всех деталях того, что происходило в Кремлевском дворце в связи с катастрофой. Ввиду этого я могу засвидетельствовать, что Николай II был опечален происшедшим, и первым его порывом было приказать прекратить празднества и удалиться в один из монастырей в окрестностях Москвы, чтобы выразить своё горе.

Этот план был предметом горячего обсуждения в кругах царской свиты, причём граф Пален поддерживал этот план и советовал императору строго наказать виновников, не считаясь с положением, занимаемым лицами, ответственными за происшедшее, и прежде всего великого князя Сергея, дядю императора и московского генерал-губернатора, в то время как другие, особенно Победоносцев и его друзья, указывали, что это может смутить умы и произведет дурное впечатление на принцев и иностранных представителей, собравшихся в Москве. Они говорили также, что публичное признание ошибки, совершенной членом императорской фамилии, равносильно умалению монархического принципа. Эти последние советы – увы – возымели большой успех, как это случалось и позже. Празднества продолжались. На этот день был назначен бал во французском посольстве в присутствии императорской четы и всего двора.

Посланник маркиз де Монтебелло и его жена, пользовавшиеся большой любовью в русском обществе, зная, что происходит в Кремле, ожидали, что императорская чета не будет присутствовать на празднестве и предполагали отложить бал. Однако он состоялся, и я отчётливо вспоминаю напряжённость атмосферы на этом празднестве.

Усилия, которые делались императором и императрицей при появлении их на публике, ясно были видны на их лицах.

Некоторые порицали французского посла за то, что он не проявил инициативы в вопросе об отмене бала, но я могу удостоверить, что маркиз и маркиза были вынуждены склониться перед высшей волей, направлявшейся прискорбными советами, о которых я уже упоминал.

Граф Пален, бывший министр юстиции в либеральное царствование Александра II, хорошо известный своим независимым характером и прямотой, был лично назначен императором рассмотреть дело и найти виновных.

Благодаря близкому знакомству с ним я имел возможность день за днём наблюдать за результатами следствия, и я был удивлен той странной несогласованностью в работе различных ведомств, которая существовала в России.

В этом случае народное празднество, которое должно было собрать около миллиона человек, организовывалось двумя различными ведомствами – генерал-губернатором Москвы, великим князем Сергеем, и графом Воронцовым-Дашковым, министром императорского двора, из которых каждый взваливал вину за происшедшее на другого. Было установлено, что если великий князь Сергей и не является единственным виновником катастрофы, то во всяком случае он должен нести ответственность.

Граф Пален не колеблясь потребовал его наказания, но встретил сильное сопротивление со стороны других великих князей и ультрамонархической партии.

В конце концов некоторые из его подчиненных подверглись ответственности, а великий князь продолжал управлять древней столицей, население которой наделило его кличкой "князя Ходынского", в память события, приведшего благодаря его небрежности к катастрофе.

Этот печальный инцидент, которым сопровождалась коронация императора, рассматривался общественным мнением как дурное предзнаменование для царствования и для собственной участи императора.

Несколькими днями позже произошел другой инцидент, который остался почти не замеченным, но произвел большое впечатление на императора.

Я сам присутствовал при этом инциденте. Как камергер императорского двора я был назначен вместе с другими шестью камергерами поддерживать императорскую мантию, которую император надевал во время ритуала вручения ему скипетра и державы перед возложением на голову императорской короны. В самый торжественный момент церемонии, когда император подходил к алтарю, чтобы совершить обряд помазания, бриллиантовая цепь, поддерживающая орден Андрея Первозванного, оторвалась от мантии и упала к его ногам. Один из камергеров, поддерживающих мантию, поднял её и передал министру двора, графу Воронцову, который положил её в карман.

Все это произошло так быстро, что не было замечено никем, кроме тех, кто находился близко к императору. Как я уже говорил, я был в их числе и в настоящий момент являюсь единственным очевидцем этого инцидента, оставшимся в живых. После церемонии всем, кто видел это, было приказано не говорить об инциденте, и до сих пор он не был никому известен.