Как взволновала эта встреча Илью Шевчука, сколько сил придала ему горстка несломленных героев. Их мужество передалось и ему.

В ту же ночь Илья Шевчук бежал из лагеря. Он догадался спрятаться в городе, чтобы запутать следы погони. Сутки он скрывался под крыльцом дома, а ночью вылез и пошел на восток. В лесу, обходя топкое болото, он утопил военную одежду. В лесной сторожке ему помогли переодеться в старое крестьянское платье, и он пошел дальше.

Шел по лесам, сторонясь дорог.

Неожиданно он натолкнулся на деревушку, окруженную лесом. На окраине была прибита к столбу доска с надписью по-немецки:

Achtung! Nimm dich in acht Partisanen! [21]

Ниже по-русски было написано объявление, что немецкое командование разыскивает какого-то Кузью, за голову которого обещана большая награда.

Дождавшись темноты, Шевчук постучал в окошко крайней избы. Его впустил пожилой, угрюмого вида крестьянин. Хозяева накормили Шевчука досыта, ни о чем не расспрашивали.

— Товарищи, скажите, есть поблизости партизаны? — напрямик спросил Шевчук.

Хозяин ответил не сразу:

— Есть, а что?

— Не можете проводить меня к ним?

— Почему же? Проводим…

Пока хозяйка стелила гостю постель, старик оделся и ушел, сказав, что скоро вернется с нужными людьми…

Не успел подумать Шевчук — не попал ли он в ловушку, как в избу ворвались немцы, а за ними вошел хозяин дома, оказавшийся старостой.

На этот раз Илью Шевчука увезли далеко на запад, в немецкий город Эссен.

Долго везли в закрытых автобусах — не то ночь на воле, не то день. Повороты, спуски, подъем. Но вот остановка, злой собачий лай, отрывистые команды по-немецки.

Когда всех высадили, Шевчук впервые увидел эсэсовцев в черной форме с паучьей свастикой на красных повязках. Раздалась общая команда — снять шапки!

Никто из узников не понял, и всех стали бить палками по головам, по плечам. Распахнулись железные ворота. Всех построили в колонну по пять человек, и снова команда — бегом!

Тотчас собаки кинулись на пленников, рвали на них одежду, кусали за ноги.

В бане какой-то немец-охранник шепнул на ухо по-русски:

— Знаете, куда вас пригнали?

— Куда? — спросил Шевчук.

— Нацвайле.

— А что это?

— Что? — горько усмехнувшись, переспросил охранник. — Отец-мать у тебя есть?

— Есть.

— Забудь их. Я здесь сижу двадцать три года!

Поистине это был ад. Русских военнопленных били нещадно, заставляли выполнять самые тяжелые работы.

«Не старайтесь, все равно выживу», — упрямо твердил про себя Шевчук, вытирая кровь на губах. Он с первой минуты страстно, настойчиво искал возможность к побегу.

В лагере Шевчук подружился с французом, тоже военнопленным. Тот посоветовал перебраться во Францию, к маки — французским партизанам. Так и решили.

Их было пятеро: трое французов, Шевчук и поляк по имени Владислав. Тайком копили куски хлеба на дорогу, запасались брюквой. Шевчук из куска железа выточил себе нож, чтобы драться им, а если придется — перерезать себе горло.

Ночью выбрались из барака и по заранее намеченной тропинке направились к проволоке, опоясывающей лагерь.

Четверо уже проползли под колючей высокой изгородью, когда часовой с вышки заметил Илью Шевчука. Бежали во тьме, не зная куда. Трое потерялись или были убиты пулеметными очередями. Шевчук и Владислав укрылись в болоте. Сидели там до тех пор, пока утихла перестрелка и замолк свирепый собачий лай.

Через сутки осторожно двинулись через заболоченный лес. К счастью, скоро наткнулись на железнодорожную насыпь. Сидя в канаве, долго следили за движением поездов, старались угадать, какой из них направляется в сторону Франции. Наконец увидели во тьме эшелон с танками. Бросились к составу, вскарабкались на платформу и укрылись под брезентом, которым были накрыты танки.

Беглецы были уверены, что меньше чем через сутки будут во Франции, но они ошиблись. Эшелон следовал на восток. Так проехали всю Германию. На земле Польши распрощались с Владиславом, и тот, улучив минуту, спрыгнул на ходу.

Давно кончились продукты, мучила жажда, а воинский эшелон спешил на восток, мчался почти без остановок. Как-то Шевчук незаметно приоткрыл край брезента, чтобы осмотреться, и, к радости, понял, что состав уже на белорусской земле. Приближалась «опасная зона» — партизанские края. Для Шевчука они были желанными до боли. Для фашистов — вражеская сторона.

Теперь, решил Шевчук, пусть самая лютая смерть, но только не плен!

А гитлеровский эшелон, груженный танками, двигался все медленнее, словно прощупывал дорогу. Немцы боялись партизан и на одной из остановок усилили охрану эшелона. На площадку, где скрывался под брезентом Шевчук, кряхтя, взобрался немец.

Дул сильный ветер, с дождем и снегом. Вот-вот фашистский солдат, прячась от стужи, заглянет под брезент. Долго примерялся Шевчук. Сердце гулко колотилось в груди: одно неосторожное движение — и все могло погибнуть. Бесшумно подкравшись, он схватил гитлеровца за ноги и рывком свалил его. Шевчук тогда же спрыгнул с поезда и, сильно ударившись о шпалы, долго лежал, не в силах пошевелиться от боли.

Придя в себя, он с трудом отполз к лесу.

На родной земле уже наступили холода. Шевчук шел сквозь лес ночью, а днем спал где-нибудь в стоге сена. Когда спускались сумерки, он снова отправлялся в дорогу, если можно было назвать дорогой топкие болота, дикий лес да опасные переправы. На каждом шагу подстерегали его враги. Но он, точно одержимый, думал об одном и том же: «Лучше смерть, чем плен». И судьба будто подчинялась его железной воле, хранила воина.

Зима вступала в свою лютую пору, повалил снег, ударили морозы. Чем ближе подходил Шевчук к фронту, тем труднее становилось скрываться. По деревням рыскало гестапо. Искали какого-то Кузю.

Имя этого партизана было в лесных краях почти легендарным. Одни рассказывали, будто Кузя — командир целого соединения партизан. Другие уверяли, что он действует в одиночку и потому немцы не могут его поймать. Где-то Кузя поджег немецкий склад со снарядами. Где-то взял в плен гитлеровский штаб. «Кто же этот вездесущий Кузя?» — думал Шевчук, но не мог напасть на его след.

Три дня назад Илья Шевчук покинул последний крестьянский кров. Старая женщина, укрывшая его, рассказывала с таинственным видом: «Слышь-ка, вчера в Петушках сам Кузя был. Ей-богу. Вошел, сказывают, в избу, поклонился и говорит: „Здравствуйте, люди добрые! Прислал меня Михаил Иванович“. — „Какой Михаил Иванович?“ — „У нас один Михаил Иванович — Калинин. Он просил передать привет и сказать, чтоб держались стойко — идет на выручку агромадная армия. Так что фашистам скоро наступит каюк“».

Всякое рассказывали о таинственном партизане, но Шевчук думал: «Может быть, и не было вовсе никакого Кузи. Народ создал легенду о самом себе, о своей борьбе, о своих сынах-богатырях. Люди верили в избавление и ждали его».

Три дня Шевчук пробирался через густой лес. Должно быть, фронт был уже близко. Все чаще по лесным дорогам с ревом мчались немецкие машины, стрекотали мотоциклы, иногда доносились отрывистые команды. Приходилось сторониться дорог. За ночь, случалось, его, как медведя в берлоге, заносило снегом.

Зимний день угасал. Солнце заходило за лес и освещало лишь верхушки сосен, где на корявых лапах мерцал розовый снег. Было тихо. Лишь изредка где-нибудь бесшумно срывалась с ветки охапка снега и долго осыпалась снежная пыль.

Шевчук постоял с минуту, соображая, куда идти, и стал пробираться к темным елям, что возвышались невдалеке. Неожиданно он вышел на лесную дорогу. Она была пустынна. Оглядевшись по сторонам и не заметив никого, Шевчук хотел снова сойти с дороги, как из-за ствола березы навстречу ему вышел немец, закутанный в одеяло, из-под которого торчал ствол автомата. В ту же минуту из-за другого дерева — второй, в лисьей шубе навыворот. Шевчук услышал скрип шагов за спиной, оглянулся и увидел: сзади подходили еще двое.