— Дверь там, — я ткнула пальцем в означенное. — Вы красивы, — преуменьшила. Мужчина, расположившийся на кровати, безупречен. — Но у меня свадьба тут на днях намечается, жених катастрофически ревнив, — и не совсем психически нормален, но второе я вслух не произнесла.

— О свадьбе я и пришел поговорить! — инкуб подтащил к себе вторую подушку, взбил ее и подложил под локоть. — Хочу к алтарю тебя повести.

— Вы мне отец родной?! — я подскочила. Странный темный. На солнышке перегрелся.

— Именно! — воскликнул красавчик.

— Что «именно»? — я тряхнула головой и непонимающе посмотрела на инкуба.

— Я твой отец! Лотариназ Ллеверлин. В прошлом известный актер зерофильмов, сейчас законный муж Богини Любви Афродиты и сам Бог разбитых сердец по совместительству.

Мамочки! Я сползла на пол. Двадцать шесть лет росла безотцовщиной, а тут на тебе… Полный комплект: папаша Бог, мачеха Богиня… И я… Так себе — неудачное стечение обстоятельств!

— Доченька? — новоявленный отец свесился вниз головой с кровати. — Что с тобой? Ты меня слышишь? — он скатился на пол, вцепился в меня и потряс, словно большую плюшевую игрушку.

Слышать-то слышу, но ума не приложу что делать. Это с пять лет папы очень нужны. Сказку на ночь почитать, лук со стрелами смастерить, конструктор помочь собрать, мальчишке из соседней пещеры руки ноги переложить и язык вырвать, чтобы не обзывался, а в двадцать шесть мне половина семейной ячейки зачем? Он мое сердце разбитое склеивать будет? Спасибо, но мужчине я его не доверю! Подруги, мороженное и мелодрамы по десятому слезоточивому каналу зеровидения справятся с деликатной задачей лучше.

— Азриэль, — папа заглянул мне в глаза, под веки, в нос, в ухо и попробовал раз жать зубы, но я как раз немного пришла в себя от радостной встречи с отцом и почти убедила себя в необходимости броситься инкубу на шею, но опасалась свернуть ее нечаянно. Она на вид хлипковата, а я сильная.

— Лотариназ, не надо! — для острастки я клацнула зубами. Красавчик (мне было еще трудно называть его папой даже в мыслях) отдернул руки и натянуто улыбнулся. Мы молча посидели пять минут, после чего одновременно выразили мысль пойти в ресторан при отеле и выпить чего-нибудь способствующее установлению семейных отношений.

Я откопала в чемодане участницы реалити-шоу парадно выходной купальник и направилась в ванную. Переодеться, умыться, волосы из неприличного веника в приличную косу заплести и капельку подумать. В голову настойчиво лезла мысль о побеге. Если надавить на жалость и чувство вины инкуба, то я получу отличного сообщника с обширными возможностями. Но испытывает ли Лотариназ жалость и вину? Это-то я и собиралась за ужином выяснить.

Мы спустились в ресторан. Служащие женского пола, не зная предистории, смотрели на меня с завистью, а папочке посылали мимикой и жестами недвусмысленные намеки. К слову, он не обращал на них никакого внимания. То ли все прочие женщины по сравнению с Афродитой меркли, то ли инкуб стал разборчивее в связях.

Мы сели в дальний угол. Мало света, много сигаретного дыма и пустые столики рядом. Сделали заказ и стали ждать нечто с непроизносимым названием. Лотариназ рекомендовал блюдо местной кухни. Сказал на потенциал хорошо влияет. Только я не совсем поняла о каком потенциале он говорил.

Я задала несколько наводящих вопросов, чтобы выяснить истинные причины появления темного в своей жизни. Он мастерски ушел от прямых ответов. Промямли что-то про старость, сентиментальность и желание отмечать праздники за одним столом со всеми родственниками. Угу, никакого стола не хватит всех его детей вместе посадить. И денег на подарки!

Нам принесли заказ. Я вдохнула аромат блюда, сглотнула голодную слюну и замерла с вилкой в руках. С моего места отлично просматривался вход в ресторан. На небольшом пространстве перед рядами столиков стояли и крутили головами, надо полагать в поисках меня, две женщины. Одна высокая жгучая блондинка с чернильной кожей, а вторая огромная троллиха, затянутая в кожаный купальный костюм с заклепками, подчеркивающий выдающиеся мускулы.

— Мама… Бабушка…

Святой кентавр, они же сейчас мой единственный шанс на спасение частью мозаики на полу ресторана сделают!

— Прячься! — выдохнула я.

— Что? — не понял Лотариназ. Он обернулся. — Знакомые лица, — пробормотал отец. А меж тем «лица» выяснили у метрдотеля, где мы сидим. Времени сбежать не осталось.

— Под стол лезь и ни звука! — шикнула я. Вскочила, обошла стол и запихала папашу под него.

Мама еще ничего. У нее от встречи с инкубом приятные воспоминания остались. Я, например. А вот бабуля… Лучшая охотница племени двадцать шесть лет за пронырой, который ее единственную дочку бросил, оставив с младенцем в подоле на пороге ее пещеры. Она его арканом, что на талии вместо пояса висит, скрутит и в Храм потащит счастье моей мамы устраивать и побоку ей нынешняя жена и папашкин статус в обществе.

Мама и бабушка остановились возле столика. В их взгляде читалось осуждение. В бабушкином особенно. По ее мнению мать позор племени, а я так вообще недостойна той толики толльей крови, что течет по моим венам.

— Ну? — бабуля вопросительно изогнула бровь. — Почему этот Принцишка не здесь с тобой, а в соседнем зале рыжей человечке на палец колечко одевает?

Я вздохнула.

— Мам, потише, не нападай на нашу девочку. Ей и так досталось. Мы ее поддержать приехали, а не жизни учить. Помнишь, что в прошлый раз произошло? — ба нахмурилась.

Я скривилась. Воспоминания не заставили себя ждать. Где-то года три назад я встречалась с режиссером с шестого развлекательного. Симпатичный тридцатилетний мужчина водил меня по ресторанам, покупал дорогие украшения и, не поверите, читал стихи. Замуж не звал, постель не предлагал, но я считала, что рано еще. Всего-то год знакомы были.

Родственникам такое положение дел быстро надоело. Сколько можно на застолье согласно тролльим традициям тратится без прибыли? Он, значит, жрет, а прибыли от него нет — одни убытки! Скупая бабушкина душа скоро восстала. Однажды мы к ним приехали, переночевали, а утром я в своей постели связанного режиссера обнаружила и ба, перед соседями окровавленной простыней трясущую. Мол, лишил, супостат, невинности девочку беззащитную. И это под покровом родного дома! Я дар речи снова обрела, когда священник в Храме Афродиты праздничное песнопение начал. Много чего тогда было сказано, разбито и разорвано. Я отстояла свое право выбирать, режиссер достоинство… отнюдь не в переносном смысле, бабуля право видеть меня хотя бы раз в год, а мама, как всегда, осталась в стороне, понимая — два таких разных мира примирить сложно.

— Я справлюсь, — буркнула я, проследив за последним кусочком деликатеса, исчезнувшем во рту бабули.

— Как твоя мать? — не унималась родственница.

— С тебя точно пример брать не буду. Дедушку опять в кладовке заперла? — поинтересовалась я.

— Сейчас! — воскликнула ба. — Соседки навострились магическую сигнализацию взламывать! А его в банк сдала. На хранение. Под проценты, — она пожала плечами, посмотрела на соус на тарелке, воровато осмотрелась и облизала ее. — Какие тут столы маленькие и низкие. Ноги не помещаются, — пожаловалась она.

Лопатки на спине встопорщились. Пальцы сжались на рукояти вилки. Костяшки побелели.

— Да что там такое лежит?! — возмутилась ба.

— Моя дамская сумочка, — процедила я сквозь зубы.

Заиграл оркестр. Певичка-нимфа затянула балладу о любви и ненависти, нагнетая обстановку. Мы трое переглянулись. Кто-то должен был начать действовать или проигнорировать небольшие нестыковки, устроившие под столом возню. Я наступила на инкуба и придавила его к полу. Он пискнул. Три раза. Очевидно, не я одна решила порядок под столом навести.

— Понятно, — протянула бабушка и отшвырнула стол.

— Извините, у вас, конечно, красивые ноги, но не соблаговолите ли вы их убрать с… — папа показал на область между бедрами, где устроилась бабушкина туфелька сорок шестого размера. Пятнадцатисантиметровый каблук грозил сделать брак отца крайне несчастливым.