— Правда? — обрадовалась Верунька.
Подхватила Настю Никитичну под руку, потащила в девичий табунок.
Ночь была тихая, луна еще не взошла. Смутно белели рубашки парней, уходящих во тьму. Они что-то переговорили между собой, примолкли, и вдруг грянула песня. До того прекрасная и совершенно незнакомая, что Настя Никитична остановилась, и табунок смешался на миг.
— Ах, простите, простите! — быстро извинялась Настя Никитична, боясь пропустить слова песни. Ей уже казалось, что она эту песню знала, а может быть, и пела, и в то же время ей было понятно, что нет, никогда она этой песни не слышала, да и слышать не могла.
— Девушки! — окликнула Верунька табунок. — «Младу»!
Запели дружно про свое, девичье:
Парни бросили первую песню, грянули другую, забивая девичьи голоса:
Девушки переждали и допели свою песню до конца:
Настя Никитична шла с певуньями в ногу, притихнув, как неумелая квакушечка. Слезы стояли у горла. Она радовалась, что девушки поют самозабвенно, не тревожат ее, молчащую, не видят ее непутевых, все же пролившихся слез. Ей показалось, что она вернулась из дальнего путешествия на родную землю, к родным людям…
Околицей вышли к большому, погруженному во тьму дому.
Верунька оставила Настю Никитичну, побежала куда-то, цепочка рассыпалась.
— Ключ на месте! — раздался голос Веруньки.
Дверь в дом отворилась.
В горнице пахло мытыми полами и восковыми свечами. Под потолком жеманилась затейливая люстра в пять рожков, но девушки, как и их бабушки, жгли свечи.
Рассаживались на лавках вдоль стен — занимали место — и стайками убегали на другую половину дома.
— Никогда, говоришь, не была на посиделках? — спросила шепотом Верунька.
— Не была. Спасибо, что взяли.
Верунька поглядела на Настю Никитичну, оценивая, и осталась довольна.
— Ты пригожая. Тебя сразу полюбят. Да уж и полюбили, видно.
— Илья Муромец, что ли? — засмеялась глазами Настя Никитична.
— Какой Илья! Финист.
— Это большой такой? Который танцевал плохо?
— Подожди! — сказала Верунька обиженно. — Ты сейчас поглядишь, как он танцует.
— Феникс ясное солнышко? — удивилась Настя Никитична.
— Финист! — поправила Верунька и немножко отвернулась.
— А почему Федорова на посиделки не ходит?
— А это для нее пережиток! Мы ее раз позвали, а больше — ни! — Верунька вопросительно и не без вызова поглядела Насте Никитичне в глаза: еще неизвестно, мол, что ты скажешь.
В горницу вернулись девушки, бегавшие на другую половину дома, в сарафанах, в кокошниках, в башмачках. Цветы по подолу сарафанов чистым золотом шиты, жемчугом. На кокошниках узоры выложены, опять же жемчугом.
— Наша очередь! — потянула Верунька Настю Никитичну.
Перебежали через сенцы. На другой половине — потолок низок. Вся горница сундуками заставлена. Девушки из сундуков достают наряды, облачаются.
— Бабушек наших все это, — объяснила Верунька. — Одевайся. Это тебе будет впору.
И действительно, все впору пришлось. И кофта продувная, и сарафан, и башмачки-поскоки.
Зеркало висело в углу. Подвела Верунька Настю Никитичну: поглядись.
Стояла в том зеркале Золотая Коса — земная краса, с темными, удивленными, запечалившимися глазами.
— Ай не приглянулось? — всполошилась Верунька.
Настя Никитична обняла девушку:
— Уж так приглянулось, что глаза на мокром месте. Какие одежды русские женщины променяли! А на что променяли-то?
— Побежали! Побежали! — торопила Верунька. — Пора парней песней приманивать.
Свечи тянулись язычками, ни шороха, ни шепота. Сверкало золото, мерцал жемчуг.
Вдруг узкие язычки свечей дрогнули, заметались — это вздохнули разом девушки и тихонько пожаловались:
В окна тотчас стукнули. В сенцах послышались шаги, дверь в горницу отворилась, вошли парни. В чем были в клубе, в том и пришли, только лица у всех теперь были закрыты черными кисейными платками.
Встали у дверей. Одна из девушек, постарше, на выданье, подошла к парням, пригляделась, нашла, видно, своего жениха, вывела на середину, и стали они кружиться и поводить руками, а музыкой была им песня.
«Еще завтра овин молотить», — пели ребята, а девушки после каждой строки подхватывали: «Так-так-так, молотить!»
Вышла следующая пара, и была другая песня.
Отплясавшие парни садились рядом с теми, кто их выбрал, и Настя Никитична заерзала: к ней очередь двигалась. Но тут игра переменилась, девушка-заводила вышла и спела такую песню:
Стали парни выбирать подружек. И нá тебе! Перед Настей Никитичной голову преклонил Финист. Лица под платком не видно, да плечи выдают, их и под шалью не спрячешь.
Настя Никитична охнула про себя, а куда деваться? Ноги слушались плохо, но парни дружно пели, рука у Финиста была ласковая, сильная, Настя Никитична совладала с робостью, закружилась в такт песне. Им пели хорошее:
Тут выскочил на середину кудрявый дружок Финиста да и крикнул:
Девушки и парни поднялись, пошли хороводом.
Хоровод разделил Финиста и Настю Никитичну, и Настя Никитична очутилась рядом с Верунькой. Танцуя, заметила: горница пустеет.
— Пора уходить? — спросила она шепотом.
Верунька вытянула Настю Никитичну из хоровода, о чем-то посоображала: