— Огонь! — крикнул лейтенант Колесов.

И одновременно в трех местах, в три прохода, полетели гранаты. Они взрывались вместе с вражескими минами, взрывались, освобождая путь бойцам.

— Ура! — И сквозь еще не рассеявшийся дым, во тьме, оглушенной внезапными дерзкими взрывами, по трем проходам ринулись к высоте пулеметчики.

Бегущий во главе своего отделения младший сержант Алексей Глухов увидел, как немецкий пулемет заговорил из-за двугорбого бугра. Он бил как раз с седловины этого бугра. Сколько раз случалось в детстве, играя в казаки-разбойники, босой Алешка Глухов скрытно подбирался к этому «верблюжонку» днем. Теперь же ночью он первый кинулся, первый достиг седловины и не просто бросил, а перебросил гранату через бугор, чтобы она угодила в углубление, в котором только и мог закрепиться вражеский пулеметчик.

Этот взрыв гранаты и оборвавшийся голос пулемета подхлестнули растерявшихся и уже пятившихся гитлеровцев.

Вот уже Глухов оказался там, куда только что перебросил гранату. Вот он развернул немецкий пулемет и начал косить убегавших…

А лейтенант Виктор Колесов уже перебегал от одного трофейного пулемета к другому. Он поставил своих пулеметчиков к этим исправным, действующим пулеметам.

— Сейчас опомнятся и пойдут в контратаку! — на бегу пояснял он, а сам уже оказался около двух трофейных минометов. — Так, и это в дело! Спасибо, что и сорок ящиков патронов оставили — будет чем обороняться. Ну как пригорок, а? Глухов, как пригорочек?

Лежа у своего «максима», он встречал огнем контратакующих.

Когда первая контратака была отбита, бойцы стали глубже врываться в землю.

А с рассвета гитлеровцы снова устремились к высоте. После восьмой контратаки, потеряв до батальона пехоты, враги оставили надежду штурмом вернуть высоту.

— Спасибо! Спасибо, лейтенант! — сказал по телефону комбат. — Вижу, вижу, что высота твоя. Рад, что жив! А какие у тебя потери?

— Семь раненых.

— Продержишься до вечера?

— Продержимся!

— Ну, добро! — И комбат, выйдя из землянки, глянул на высоту, перевел взгляд на безмерные дали, еще находившиеся в руках противника, помрачнел. Сколько будет еще таких безымянных высоток, сколько таких штурмов, сколько крови и смерти, прежде чем они сбросят врагов с родной земли, как сбросили их ночью с этой высоты…

Смерч

На броне танка идти в атаку… Она прохладна и, когда кладешь руки на темную, чуть шероховатую сталь, успокаивает. Танк вынырнул из рощи. Роща темна. Облетела почти вся. Редкие звезды, как листья, висят на обнажающихся ветвях.

Вот грозная машина набирает скорость, и ночная звезда зависает на стволе орудия.

Рядом с Виктором Колесовым — Дышко и Лихачев. Опытные автоматчики. Он еле видит их силуэты, их автоматы.

Обо всем сказано. Сказано коротко, строго и ясно: немцы переправились через Дон, весь день атаковали наши позиции, а сейчас Виктору Колесову поручили разведку на танке, может быть, разведку боем. Дышко и Лихачев на всякий случай придерживают ящик с гранатами, который втащили на броню: разведка разведкой, а без боя не обойтись.

Танк развивает большую скорость. Покачивает лейтенанта на «стальной высоте». Надо разведать расположение и огневые средства противника. Это значит: ночью увидеть их в действии. Ну, а если превратить разведку, даже разведку на одном танке, — в бой! Ведь ночью особенно не разберешь — сколько машин атакует.

Колесов сосредоточенно думает: «Успеет ли наша пехота изготовиться, если мы на танке сумеем ворваться в расположение врага?»

Дело отчаянное. Но иного пути нет. Надо, надо ворваться!

— Ты ведь левша, — в ухо кричит Колесов Дышко.

Дышко кивает. И показывает гранату, зажатую в левой руке.

— Лихачев, обеспечишь справа!

Лихачев что-то кричит в ответ.

Энергия мчащегося танка вливается в людей, прильнувших к броне.

Виктору чудится, что и он не в гимнастерке, а в броне, он сейчас неотделим от мощи танка.

Главное — не теряться!

Они двигаются все быстрее, навстречу огню, неизвестности. Как покажет себя механик-водитель Георгий Кылымник?

Правда, командир танка лейтенант Матвей Окороков сказал:

— Ребята, Георгий не подведет. Он сквозь сталь чувствует, кто у него на броне. Только держитесь, когда ворвемся, крутиться придется, как чертям на сковородке.

А радист Степанчук только пожал руки всем: Виктору, Дышко и Лихачеву.

Танк мчится, а слова эти оживают, это рукопожатие еще продолжается. И поди пойми, что решает исход боя. Силой наполняют и Колесова, и его автоматчиков недавние взгляды танкистов.

Ночь! Темна, черна! Глянул в небо, а его нет: ни звездочки. И вдруг ракета.

И танк с ходу врывается в расположение противника. Колесов при вспышке ракеты видит, как стремительно разворачивают против них противотанковую пушку, и его граната точно летит в цель.

Главное — не теряться!

Танк утюжит окопы. Георгий ставит его так, что другая противотанковая пушка не может ударить: попадет в своих, а в это время слева поражает ее гранатой Дышко и хватается за автомат. А Лихачев «обеспечивает справа». Хорошо «обеспечивает»: уже отправил на тот свет третью противотанковую. Лихачев так увлекся, что на резком развороте, если бы не поддержал его Виктор, слетел бы и попал в лапы гитлеровцев.

Еще одну, четвертую, пушку просто придавил Георгий танком.

Потом он взял влево, к самому Дону. Фашист вырвал чеку из гранаты и замахнулся, но пули Колесова перебили ему руку.

Танк развернулся, и Виктор не увидел, а только услышал, как враг подорвался на своей гранате.

Танк проутюжил окоп, но, едва миновал его, как оттуда высунулась рука с гранатой.

И снова пули Колесова уберегли танк.

Окопы. Траншеи. Откатившаяся каска. Переломленный автомат, смятый лафет. Вздыбленная земля. Все вращается от бешеного движения танка. Пули звякают о броню и рикошетом разлетаются по сторонам. Танк разведчиков и вправду крутится, как черт на сковородке. Он — неуловим.

«А как там наши? — вспыхивает в мозгу. — Как пехота?»

Сквозь рев моторов доносится:

— Ур-рра!

Ураганное «ура!». Русское «ура!». Кажется, его слышат и в танке: танк утюжит окопы у берега, гремят гранаты.

И танк разворачивается, а пехота наша в ночной атаке уже сбрасывает врагов в Дон…

Во имя жизни

— Мы здесь! Но замаскироваться надо так, словно здесь нас нет, ни одного, — приказывал Колесов пулеметчикам, выдвинув их на фланг, чтобы огнем поддержать наступление пехоты.

Наступление должно начаться через несколько минут.

За эти минуты пулеметные гнезда еще глубже ушли в землю высотки.

— «Высотники», — пошутил рядовой Рудник. — То вы с Дышко и Лихачевым на верхотуре — на танке, то вон на той высоте, а теперь мы все вместе здесь окопались.

Лейтенант улыбнулся. Он всегда старался перед боем не только сосредоточить внимание бойцов на грядущем сражении, но и шуткой, прибауткой, улыбкой вернуть им доброе расположение духа, потому что война — работа, тяжкий, адский труд. И тут необходимы какие-то минуты отдыха. Вот почему он и сейчас сперва шутил, а потом предупредил:

— Вы фильм «Чапаев» видели? Так вот, если нашим удастся опрокинуть гитлеровцев и погнать их к высоте, приказываю не стрелять, не стрелять до тех пор, пока они не подкатятся вплотную. Пока я первый не начну…

Сперва противник ожесточенно огрызался огнем, ни на шаг не сходя с позиций.

Первые атакующие уже подбегали к вражеским окопам, прыгали в них. Завязалась рукопашная в окопах.

Пулеметчики напряженно следили за ходом атаки, нервно поглаживая пулеметные ленты, прицеливаясь и примеряясь, сдерживая себя. Вот новая лавина атаки хлынула и опрокинула противника. Вражеские заслоны еще прикрывали отход огнем, а основные силы гитлеровцев покатились назад по лощине к высоте, где ждали их наши пулеметчики.

Виктор Колесов видел, как в коротких сапогах, с засученными рукавами бегут они, топчут нашу землю. Впервые он физически ощутил боль нашей земли, наших трав, наших листьев, истязаемых сапогами чужеземцев. Следовало сосредоточиться на бое, на точном расчете. И, наверно, какой-то частью своего сознания лейтенант Колесов все это делал точно и привычно, но главная его забота была пронизана этой впервые прочувствованной болью, тоской оскорбленной Родины.