«Пахолики»[140] набирались, видимо, как из числа иностранцев, так из местного свободного населения или холопов, следовавших за русскими всадниками.

Тактика была аналогична польской, но, поскольку гусарские роты не находились на постоянной службе, а распускались после определённого промежутка времени, проведённого на границе, и заменялись новыми формированиями, то, естественно, выработанные общие навыки забывались без регулярных тренировок, а вновь созданные роты не всегда собирались в своём прежнем составе. Всё это намного снижало боевую выучку кавалеристов.

К середине XVII в. на Руси насчитывалось 6 гусарских полков, в среднем по 400 всадников в каждом (319, с. 70), в подавляющем большинстве набранных по той же схеме и из того же социального слоя, что рейтарские. Правда, в 1654 г. был случай, когда в русскую армию вступило около 1000 польских гусар генерала Килски (319, с. 70). Что побудило их предать своё государство в разгар войны, остаётся загадкой.

В результате массового переселения украинских казаков на русские земли (1651 г.) после их разгрома Яном II Казимиром под Берестечком (1651 г.) и последующего мирного Белоцерковного соглашения (1651 г.), их стали селить на южных рубежах России. Приток профессиональных воинов побудил правительство передислоцировать уже не нужные на юге гусарские роты на запад и северо-запад, к границам Польши и Швеции. Но в войнах с этими государствами (1654— 1656 гг.; 1656—1658 гг.) неудачных для России, гусары не выказали особой доблести, значительно уступая своим противникам. В результате пять из шести имевшихся полков были расформированы, остался только один из 352 всадников под командованием Никифора Караулова (319, с. 71).

Впоследствии этот полк продолжал нести службу на западной границе и лишь однажды принял участие в Крымских походах (1687 и 1689 гг.).

Перечисленные «новые» виды кавалерии существовали параллельно с поместной конницей. Переяславский наместник И. И. Чемоданов, находившийся с дипломатической миссией в Венеции (1656—1657 гг.), характеризует русскую кавалерию того времени следующим образом:

«У Великого Государя нашего, у Его Царского Величества, против его государевых недругов, рать собирается многая и несчётная, и строенье многое, различными ученьи и строеньем.

Перво устроены многие тысячи копейных рот гусарского строю; а иные многие тысячи — конные с огненным боем рейтарского строю; а иные многие тысячи устроены драгунским строем;…

А низова — сила Казанская, Астраханская и Сибирская и иных многих государств его Царского Величества, собирается многая несчётная рать и бьются конные, лучным боем. А Большего и Меньшего Ногаю татарове, и башкирцы, и калмыки — бьются лучным же боем».

«А донские и тараские, и яицкие казаки бьются огненным боем, а запорожские черкасы бьются лучным и огненным боем.

Государевых городов дворяне, и дети боярские, и всяких чинов люди — те бьются разными обычаи, лучным и огненным боем, кто к которому бою навучен.

А Его Царского Величества полку спальники, и стольники, и стряпчие, и дворяне московские, и жильцы — те бьются своим обычаем; только у них бою, что под ними аргамаки резвы, да сабли у них Бостры; на которое место не приедут — никакие полки против них не стоят» (159, с. 151—152).

Как ни стремилось русское правительство повысить боеспособность армии, этого нельзя было достигнуть теми мерами, которые оно принимало. Конница ничего не могла сделать в боях с организованными, обученными, находившимися на постоянной службе профессионалами Европы. Пожалуй, из всего состава кавалерии лишь казачьи части могли оказать достойное сопротивление врагу, но и они были недостаточно обучены и вооружены для отражения сплочённых атак немецких, шведских или польских кавалеристов.

И. Т. Посошков в написанной им книге «О скудости и богатстве» (конец XVII — начало XVIII вв.) даёт царю Петру I следующие, верные на его взгляд, советы по обустройству армии и, в частности, конницы, одновременно характеризуя её состояние на тот период:

«И к таковой огнестрельной пехоты да устроить конных бойцов, хотя одну тысячу человек таковых, чтоб на коне скачучи или рысью бегучи, стрелять могли по цели вперёд себя и на обе стороны и назад себя, то таковая и одна тысяча заменит у дела паче десять тысяч».

«И таковым воинам (конным — В.Т.) подобает и ружье самое доброе и цельное и имел бы конный воин ружья при себе фузею, да пару пистолетов длинных, да коротышков карманных пару ли, да копейцо при седле самое острое иметь под ногою, ратовище аршина в три или в полчетверта. И таковым воинам подобает носить одежды красная, понеже они огнестые люди, яко огонь малой многие древеса пожигает, тако и сие» (108, с. 49—50).

«Такожде если бы Великий Государь изволил и конницу учинить огнестрельную такую, чтоб скачучи на кони прыткостию, по цели били из длинного ружья саженях в 20, а из пистолей в 5 саженях».

«А у нас, государь, в Руси обретаются такие стрельцы в низовых городах и в сибирских странах, что, скачучи на копи, из длинного ружья в цель бьют и заряжают. Только пистолетного стреляния не знают, и если таких стрельцов конных научить и пистолетной стрельбе и шереножному строению, то кому бтакая конница не страшна была?» (108, с. 252).

«Такожды и у конницы надобно, чтоб были вначале копи добрые и кормом довольные, и ружье у них было б доброе и цельное. И скачючи на кони, заряжать и в цель стрелять умели б, сабли б были стальные, а не из простого железа кованы, чтобы они были остриём против доброго ножа. Копьи б были подобны бритве, а древки б твёрдые, и присадка б была твёрдая ж, и кто с ним ездит, владеть бы им умел, и сами б пищею и одеждею и всякими потребы довольны» (108, с. 266).

Подавляющее большинство конского поголовья Россия по-прежнему получала от восточных народов, в частности из Средней Азии. Настоящей селекционной работы по выращиванию и разведению отечественных пород налажено не было. Ею в какой-то мере могли заниматься на «конюшенном дворе» в Москве или в частных конюшнях крупных боярских вотчин; но этого было недостаточно. Русь постоянно нуждалась в покупке новых лошадей. Каждый год сюда гнали многотысячные табуны из Казанского и Астраханского ханств, а также от черемисов, киргизов, мордвы и т. д.

Покупка коней строго контролировалась государством. Продавцам предоставлялись многочисленные льготы и разрешалось беспошлинно торговать в наиболее выгодных местах: Тобольске, Тюмени, Перми, Москве и др. (71, с. 35).

На Руси степных лошадей называли общим термином — «бахматы», о чём написано у Боплана и у Гваньини (84, с. 198). Это были низкорослые лошадки с крупной головой, широкой шеей и узкой грудью, лохматые, с густой гривой, пышным хвостом и длинной шерстью на щётках. Ценили их за неприхотливость, удивительную выносливость, хотя в скорости бахматы, конечно же, уступали среднеазиатским скакунам.

Самыми дорогими и красивыми из среднеазиатских коней считались аргамаки. Об этой породе писал Герберштейн:

«Ведь когда я участвовал в подобной забаве (охоте — В.Т.) в первое посольство, то видел гораздо больше лошадей и красивее; в особенности той породы, которую мы называем турецкой, а они — аргамак (19, с. 222).

Вероятно, речь идёт о конях арабских или современных ахалтекинцах; впрочем, существовала и другая порода — туркменские лошади, называемые «иомуд» (259 т. 2, с. 173). Такие кони шли под седло богатым боярам и царю. Из-за дороговизны, аргамаков на Руси было немного и по той же причине их вряд ли использовали в бою. Породистых лошадей берегли, седлали лишь в особых случаях.

Известны были в Московии также кони, называемые «текинцами» и «карабирами». Скорее всего, эти породы появились в результате скрещивания арабских и турецких особей с местными степными (259 т. 2, с. 173, 175). То были типично боевые кони, довольно распространённые на Востоке и в России, но в численном отношении они всё же уступали бахматам.