Изменить стиль страницы

— Какой такой, понимаешь, информацией? Не на-адо, перестаньте. Зачем из меня идиота лепить! Да я вижу, что это какой-то наглый, бессовестный шантаж, а вы просто… зарвавшийся шантажист!.. Попрошу сейчас же очистить помещение! — закончил он преувеличенно требовательно и бодро.

При этих словах, вопреки ожидаемой реакции, лицо сидевшего в кресле еще больше смягчилось и он, откровенно улыбаясь, произнес:

— Ну вы меня и развеселили… Премного благодарен. Но скажите, наичестнейший вы наш Павел Васильевич, и для чего же мне вас шантажировать-то? Мне это вроде бы как-то не к лицу. В отличие от вас я такими вещами не занимаюсь. Так ведь, Галактион?

— Знамо дело, для вас это занятие никак невозможное, — неуклюже буркнул парень в клетчатом пиджаке.

— Вот видите. А я что говорил! А ты с этим согласен, Тарантул? — обратился сидевший в кресле к очкарику с пухлым портфелем.

— Я точно также нисколько не сомневаюсь, что сказанное вами заслуживает абсолютного доверия. Я бы сказал, что иное просто исключено. В то же самое время не могу не заметить, что произносимые этим субъектом слова не стоят даже и блошиного укуса, потому как этот самовлюбленный и спесивый индюк большой трус, похабник и лжец. — При этих словах Бородкин нервно задергал левым плечом и еще больше покраснел. — И я считаю своим долгом заявить, что его надо бы, пожалуй, как следует проучить.

— Что такое, что такое, — с испугом в глазах затараторил Бородкин, — вы это бросьте! Это вам не какая-то там шарашкина контора. Это передовое государственное предприятие, понимаешь, а я ответственное должностное лицо… Да вы знаете, что за это будет? — и он попытался еще раз прорваться к двери, но от подставленной ноги Галактиона споткнулся и рыбкой полетел на обшарпанный паркет.

От сильной боли Бородкин болезненно сморщил лицо и, схватившись за правую коленку, увидел рядом еще какого-то рыжего мальчишку-пионера, участливо наклонившегося над ним.

— Дяденька, — проникновенно проговорил мальчишонка, — я-то ведь знаю, что дальше произойдет, а вы вот даже себе и не представляете, — и он глубоко и печально вздохнул.

— Тарантул, позаботься, чтоб за дверью напрасно не беспокоились, а ты, Аллигарио, пожалуй, можешь и начинать, — спокойно пробасил неизвестный, закуривая сигарету. — Пускай этот надутый ответственный прохвост прочувствует на своей шкуре, как других запрягать. Да смотри, не загони, а не то помрет невзначай. Его черед еще не пришел.

Не успел Бородкин даже ничего и сообразить, как мальчишка накинул ему на голову неизвестно откуда взявшуюся уздечку, вспрыгнул на спину и, больно ударив сандалиями по ребрам, азартно и визгливо прокричал:

— Но-о, поехали!

Павел Васильевич от такого неприкрытого хамства аж даже и речь потерял, затем, конечно же, взбрыкнулся, пытаясь сбросить с себя нахаленка, набрал полные легкие воздуха, чтобы прокричать «Я тебе, рыжая морда, покажу поехали», но вместо этого, встав на дыбы, разразился зловещим ржанием. В тот же миг стены и пол куда-то исчезли, вместо них под ногами замелькала пожухлая трава вперемежку с валежником, пересыпанные пожелтевшими листьями, а покуда хватало взгляда, виднелись высоченные елки, березы да другие большие деревья. Тут он скосил разгоряченный глаз прямо под ноги и к своему недоумению и ужасу разглядел мелькающие лошадиные копыта. В следующий же миг от поразившей его неожиданности он даже осел, снова привстал на дыбы и испуганно захрапел. И только тут он отчетливо понял, что, как ни странно, превратился в мчащегося по лесу коня.

Юный же наездник, умело натянув поводья, больно саданул по бокам шпорами и тоненьким визгливым голоском надрывно закричал:

— А нну не балуй, чертяка, аллюр!..

Секретарь Павла Васильевича увидела, как из кабинета ее шефа вышел мужчина, который как-то незаметно успел туда мимо нее прошмыгнуть, с ровным пробором в волосах точно посередине головы, державший в руке старенький пухлый портфель, очень вежливо раскланялся, выложив при этом на стол перед ней целую упаковку импортной жевательной резинки, и, мягко улыбнувшись, произнес:

— Уважаемый Павел Васильевич в аккурат сейчас разучивает старинный восточный комплекс дыхательных упражнений для поддержания своего драгоценного здоровья и концентрации энергии. Он велел передать, что категорически просит минут пятнадцать его не беспокоить, — и с этими словами он быстро удалился.

А в то же самое время в кабинете генерального директора происходили следующие события.

Незаметно докурив сигарету и все время посматривая на экран телевизора в надежде наконец-то увидеть интересующие его кадры, Орлов в самом благодушном расположении духа после некоторых незначительных колебаний собирался-таки поставить размашистую подпись на известном проекте приказа. Он уверенно потянулся к чернильному прибору, взял авторучку, и тут как раз в начавшихся городских новостях объявили о сенсационном репортаже телеведущей Марины Румянцевой.

Хозяин кабинета, радостно вскинув брови, подумал, что это уж точно о нем и полностью переключился на голубой экран. Но уже после первых же фраз ужасно картавящей тележурналистки понял, что речь пойдет о каких-то странных и загадочных событиях, произошедших позавчера вечером в районе волжской набережной. О чем он слышал, естественно, впервые.

Девушка интригующе сообщила, что первым предоставляет слово одному очень информированному очевидцу и, можно сказать, прямому участнику этих необъяснимых событий, который наблюдал все своими собственными глазами и сейчас с радостью желает поделиться впечатлениями с остальными жителями родного города. После чего в кадре на фоне знакомых окрестностей набережной появился плавающий в воздухе старенький помятый костюм с голубоватой рубахой и черной потасканной кепкой, которые, при образном смелом мышлении можно было предположить, были надеты на их невидимого обладателя. Точь-в-точь, как в отдельных эпизодах фильма «Человек-невидимка» по рассказу Уэлса. Девушка заинтересованно задавала вопросы, а костюм с кепкой, кривляясь, как-то странно мяукали и мурлыкали.

На первый взгляд можно было подумать, что это просто юмористическая передача, но телеведущая с самым серьезным видом продолжала плясать вокруг плавающей одежды и, обращаясь с экрана к воображаемым зрителям, давала пространные пояснения. Ситуация была более чем комичной. Не удержавшись от нахлынувшего смеха, директор прыснул и беззвучно затрясся телом, и в то же самое время чернильная капля, висевшая на самом кончике застывшей в воздухе ручки, мгновенно сорвалась с пера и плюхнулась прямо на премиальное число, стоявшее против фамилии Бородкина.

Орлов, бросив ручку на место, потянулся за носовым платком и принялся вытирать заслезившиеся глаза, а упавшая капля, расплывшись, съела полностью цифры намечаемой премии.

Если бы кто-нибудь сейчас внимательно вгляделся в очертания чернильной кляксы, а в особенности через увеличительное стекло, то непременно бы обнаружил, что она удивительно похожа на профиль Мефистофеля. Случайность это или нет, я сказать не берусь. Уж как тут фантазии вашей заблагорассудится, выводы делайте сами.

И тут трансляция внезапно прервалась, появилась заставка с видом Волковского театра, а через некоторое время диктор поставленным голосом, предварительно извинившись перед телезрителями, невозмутимо сообщил, что по техническим причинам репортаж прерывается. О времени выхода его на экран будет сообщено дополнительно. Снова появилась заставка с театром, и тут же зазвучала старая запись арии Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст» в исполнении знаменитого Шаляпина. Низкий, потрясающе красивый голос певца мощно гремел, возвещая о том, что сатана там правит бал, а глупые людишки, гонимые алчностью и жаждой наживы, как и прежде, продолжают упорно гибнуть за драгоценный металл.

Выключив телевизор, весь еще красный от разбиравшего его смеха, Орлов попросил секретаря позвать к нему председателя профсоюзного комитета и секретаря парткома.

Буквально через самое короткое время улыбчивая Верочка послушно доложила, что председатель профкома скоро будет, а вот самого Шумилова она пока найти не смогла, но наказала немедленно разыскать.