Альберт Михайлович уже находился в изрядном подпитии, но неугомонный его характер требовал продолжить эту приятнейшую для него процедуру. На кухонном столе среди скромной закуски, состоящей из банки кильки, плавленого сырка, хлеба и обгрызенного соленого огурца, возвышалась больше чем наполовину уже опорожненная бутылка «Русской» водки. А рядом на полу среди всего этого стеклянного царства посуды сидел и жмурился с белой грудью и такими же кончиками лап, а в остальном абсолютно черный, большой пушистый сибирский кот.

Главный экономист взял бутылку и налил себе еще около трети стакана. С сосредоточенно-бессмысленным выражением осоловело посмотрел на прозрачную жидкость, то выпячивая, то убирая нижнюю губу и хмуря все время сивые брови.

— Так… ну что… поехали, ребятки, — промычал он вслух, просветлев небритым лицом, — давайте махнем еще по чуть-чуть. Не… не… по чуть-чуть… А ты будешь? — участливо наклонился он к коту. — Поддержи компанию… А? Пушок? Чего молчишь? Кошачья морда… у-у! — отвернувшись от кота, заскрипел зубами Пронин.

Кот, не принимая грубости хозяина, мурлыча и перебирая передними лапками, умиротворенно посматривал на него своими громадными зелеными глазищами.

— Ну ладно, черт с тобой… Не хочешь, как хочешь… А я вот еще прополощу…

Поднеся неверной рукой ко рту стакан, он очень медленно выпил и, страшно сморщившись, долго нюхал изуродованный кусок черного хлеба. Затем зажевал огурцом и консервами.

— Слушай, а хорошо прошло… — икнул он громко, обращаясь к коту. — А ты зря, дурак, не хочешь… Так… ну а к девочкам в гости пайдем или не пайдем… а?.. — продолжал Пронин уже явно с московским акцентом. — А с-колько, — опять икнул он, — сейчас времечка-то?.. А? Эй ты, шерстяная морда, ну-ка иди сюда… Пайдем в комнату и пасмотрим на часики…

Он нагнулся, взял на руки кота и, покачиваясь и прилипая к стенам, направился в комнату.

— О-о… так уже пощи што двенадцать… — удивленный прошипел он, насупив мучительно брови. — Вот так фокус… от старика Хоттабыча! Нет, никуда я с тобой не пайду… Ты понял меня? — стал тормошить он за голову кота. — У-у хамелеоны!

Тот прекратил мурлыкать и принялся недовольно хлестать хвостом. Альберт Михайлович приблизился к трюмо и тупо уставился на свое помятое отображение, все время играя мышцами лица.

— Малодчики мы, а не лет-чики, — произнес он, опять икая, — и пашли-ка вы все… козлы… Хочу и выпиваю… А что, не имею права?.. — вдруг рассвирепел Пронин.

Кот зло заурчал от сильных объятий хозяина.

— Ма-алчать!.. А я говорю ма-алчать! — рявкнул экономист голосом пьяного диктатора. — Обалдеть можно!.. Плевал… я на ваши парт-комы, профкомы и всякую другую белиберду, — выдавил он, запинаясь, — и на вас, уважаемый Лев Петрович, тоже плюю… понял? Ты понял меня?.. Хочу и плюю… А к-то мне запретит?.. — выговаривал он, все больше пьянея.

И тут, набрав в рот слюны, он смачно плюнул прямо на зеркало. Густой и ядовитый плевок, попав двойнику экономиста точно в лоб, медленно пополз по переносице вниз.

— Вот так-то, глу-боко-уважаемый Лев Петрович!.. Это вас совсем не украшает, — злобно напыжился Пронин, с шумом выпуская из легких воздух. — Попробуй только на меня еще поорать… Я тебе па-ару, старый козел!.. На кого… — взъерепенился он, кидая на пол рассерженно орущего кота. — Пашел вон, иждивенец!.. На меня орать? На Пронина?.. Не выйдет, хрен ты мар-жовый! Да я вас всех в бараний рог согну… Меня, Альберта Пронина унижать?! Не выйдет! — погрозил он в воздухе коротеньким пальцем. — А кто вам план… все показатели делать будет? А?.. Кто искажением отчетности займется? Передовики, вашу мать?! То-то же! Альберт, — тут он снова икнул, — Михайлович Пронин. Не майор Пронин, а экономист П-Пронин, умница… и вообще хороший мужик, — выдавил он на лице гримасу улыбки и хлопнул себя по большому животу. — Все, что выше пояса, все грудь! Понятно! А у вас и мозгов-то не хватает, чтобы план как следует сверстать… да получить за первое место знамена и премии… Слишком мелко плаваете, — посуровел он, — геморрой видно!.. Я ведь не дурак, Орелик Петрович, — нравоучительно продолжал экономист. — У меня, если что… для май-ора Пронина-то кое-что припасено… А вы как думали? Не хухры-мухры. И ваши грязные делишки с Абрамзоном Иса-ковичем мы знаем… У-у хамелеоны… Куда вы кран, ворюги, дели, а? А с-колько железа разного на сторону ушло?.. Пальцев на ру-ках… и ногах не хватит. Не выйдет, чуваки… Так дело не пай-дет! — погрозил он снова, щурясь в трюмо. — Может, и меня вы, Лев Петрович… хотите на парт-коме заслушать… и покушать? А?.. Не хотите… боитесь… То-то же… зюбы палолома… па-ло-ма-ете, — запинаясь, еле выговорил экономист. — Фу… — страшно сморщил он небритое лицо, сильно раскачиваясь на месте, — какие вы жадные… А я вот… жмотов с детства терпеть не магу-у…

И только он собрался повернуться, чтобы уйти, как вдруг его словно кто-то резко толкнул. Альберт Михайлович тяжко рухнул прямо перед собой, сильно ударившись о ножку стола.

От этой картины у секретаря парткома внутри аж все похолодело.

На лбу и носу у Пронина моментально выступил кровоподтек. От боли он сморщился, попытался сопротивляться, но, окончательно обездвиженный алкоголем, только заскрипел зубами, покорно обмяк и тут же заснул.

Глядя на угасающее зеркало, взволнованный последним неприятным фактом Валерий Иванович сначала заерзал на табурете, а потом вскочил: «Наверно, что-то надо предпринимать? Ведь мужик-то, возможно, того… так по-дурацки… такой сильный удар… со всего маху… может, чего и поломал себе… — быстро прикидывал он в голове. — Позвонить в милицию или прямо в „Скорую помощь“? Так. Ну и что я им скажу, когда спросят, откуда я это знаю, если звоню из своей квартиры? Могут подумать совсем не то… Да, если и приедут, кто же им откроет? Ломать дверь? А вдруг ничего этого и нет? И кто в самом деле поручится… — покосился он на умерший экран, — ведь потом стыда не оберешься, если все не так… Нет, звонить бесполезно. Будь что будет, а придется дожидаться завтрашнего дня. Может быть, страшного-то ничего и не случилось, а так… только ссадина, — прокручивая в голове увиденное, словно от собственной боли, поморщился Шумилов, — ведь Пронин все же крепкий мужик.»

Но теперь понятно, какой ценой достаются нам переходящие знамена, почетные грамоты и квартальные премии… А уж сколько правительственных наград получено? Самому генеральному к шестидесятилетию очередной орден прикололи, а к Дню машиностроителя еще целой группе. Сыплются, как из рога изобилия…

Да, кстати, ведь и на Пронина хотели послать наградные документы… Да-да… точно… такое предложение было, на глаза попадалось. Но, естественно, по моральным соображениям его кандидатуру тогда партком не утвердил. Только таких орденоносцев нам и не хватало! Хотя… Да что тут говорить, — размышляя про себя, махнул рукой Валерий Иванович, — многие другие совсем не лучше! Стоит только им навесить хорошие прилагательные, и на тебе, ну просто святые угодники получаются! Как с иконы какой сошли… ну чистые ангелы во плоти.

Вот взять хотя бы того же Лужина Николая Семеновича, начальника инструментального отдела. С виду такой солидный и по-доброму улыбающийся мужик. Орден «Знак Почета» только что заполучил. Ну рука не поднималась подписывать документы… Бывает, начнет выступать с трибуны, ничего не поймешь. Перескакивает с одной мысли на другую, такую ахинею несет! Стыдно слушать! А ведь начальник крупного отдела, сотни полторы людей в подчинении. Ну не дано… А все потому, что полная каша в голове и никакой тебе логики. А раз каша в голове — ждать на деле хорошего нечего. Уж будьте уверены! И говорят, тоже жаден, хотя ведь из простых деревенских парней. Еле-еле вечерний техникум в свое время окончил. А какие слова, какие фразы иногда выворачивает! Ну просто кладезь народной словесности! «…Самоим ездиить надо… инденция такая… на преспективу работаем… кажному… снесли в лаболаторию… свово начальника…» Тоже свой человечек у Льва Петровича. Над ним на совещаниях другие начальники открыто потешаются, а он не понимает. Рвет и мечет, лишь бы директору угодить…