Готфрид кивнул, поднялся и ушел. Альберик закрыл лицо руками, будто бы молясь, тем самым давая понять следующему исповеднику, что он еще не готов выслушать его покаяния.

«А кому же буду исповедоваться я?» — подумал священник. И воспоминания, словно пророки Судного дня, вихрем завертелись в его памяти, унося Альберика в прошлое. Эти воспоминания были старыми врагами, ревностно хранящими его былые грехи. Вот рушится боевой порядок англосаксов в битве на реке Сенлак. Вот сквозь него пробиваются многочисленные всадники в доспехах и кольчугах; их лица скрыты под коническими шлемами с широкими защитными планками для носа. «Боец», боевой штандарт Уэссекса, обвисает, как крылья раненой птицы. Вокруг слышатся крики окровавленных воинов. Сердце Альберика вздрагивает: крут ближних рыцарей Гарольда Годвинсона трещит и рушится, словно дерево, пораженное молнией. Мужество покидает его подобно вину, вытекающему из треснувшего кубка.

«Трус!»

Это слово кнутом стегало душу Альберика и сейчас, и тогда, когда он бродяжничал с братом Норбертом. Анстрита стала просто свежим порезом на старой ране. Необычайно умная, знавшая толк в лекарственных растениях и травах, эта загадочная женщина шла в поисках истины тем же путем, что и Альберик, Норберт, Гуго и Готфрид. А вдруг все-таки была хоть какая-то возможность ее спасти? Впрочем, ей определенно было суждено умереть. Крестьяне в капюшонах и масках, воспользовавшись отсутствием хозяина поместья, ворвались в ее убогое жилище на окраине деревни и напали на нее. Одному лишь Богу ведомо, почему они это сделали. У кого-то умер ребенок. Всем не хватало еды. Кто-то видел какие-то знамения. Нужна была жертва, и Анстрита стала козлом отпущения. Она скрылась в этой церкви, моля Альберика о помощи. И он собирался ей помочь, видит Бог — собирался! Однако страх парализовал его. А вдруг Анстрита скажет, что он был сообщником в ее таинственных деяниях? Он поспешил укрыться в ризнице, однако толпа выбила задние двери и хлынула в церковь. Альберик спрятался в узкой, пропахшей ладаном нише, а тем временем озверевшая орда приволокла сюда Анстриту и подвесила ее над костром на самодельной виселице. Постепенно ее крики затихли. Господин Готфрид вернулся на следующей неделе, однако, несмотря на его гнев и гнев господина Гуго, злодеям удалось избежать наказания.

Громкий кашель вывел отца Альберика из задумчивости, и он отнял руки от лица. Перед ним стоял староста Роберт с гримасой нетерпения на подвижном лице. Он едва сдерживал свое раздражение. Священник подозревал, что Роберт имеет отношение к убийству бедной Анстриты, однако сомневался, что староста когда-либо в этом сознается. Как бы там ни было, а в глазах многих селян Анстрита была ведьмой, заслуживающей смерти, и потому ее убийство стало справедливым и богоугодным делом. За Робертом стояли остальные: Имогена, хорошенькая темноволосая вдова, которую госпожа Элеонора согласилась взять с собой в паломничество в качестве помощницы и попутчицы; кузнец Фулькер; Пьер Бартелеми, молодой горбун, которому в сырых и темных лесах являлись видения. За ним стояли еще несколько человек, включая Норберта, монаха-бенедиктинца и близкого друга Альберика. Однако Норберт не стал преклонять колени в исповедальне. Вместо этого он припал к земле подле колонны, а тем временем остальные бесцельно переминались с ноги на ногу. Они с нетерпением ожидали, когда священник закончит отпускать грехи и они смогут наконец полакомиться хлебом, вином и различными мясными блюдами, расставленными на грубых деревянных столах, где красовались также кувшины и графины. Сегодня они отпразднуют, а через неделю присоединятся к Раймунду Тулузскому, графу Сен-Жильскому, чтобы вместе с ним выступить в поход на Иерусалим. А тем временем исповеди и отпущение грехов шли своим чередом, хотя громкий шепот все больше и больше заглушался растущим гулом разговоров. Голодные глаза все чаще взирали на ломящиеся от яств тарелки, и люди уже начинали побаиваться за безопасность лошадей и вьючных пони, которых они оставили на привязи в церковном дворе возле кладбища. Наконец отец Альберик закончил отпускать грехи. Он поднялся на грубую деревянную кафедру, а присутствующие собрались вокруг него.

— Господь есть воин, — сказал священник нараспев, заглянув во вторую книгу Моисееву, Исход. — Поэтому и вы должны…

Описывая подвиги великих воинов Господних из Ветхого Завета, отец Альберик перешел с провансальского наречия на язык севера Франции. Элеонора, которая слушала, опершись на колонну, невольно вздрогнула, когда входная дверь громко хлопнула, прервав речь священника. Резко обернувшись, она увидела человека в короткой черной накидке, и гетрах того же цвета. На широких сапогах из бычьей кожи позвякивали шпоры. Из-под краев накидки выбивалась белая туника. На ремне, переброшенном через плечо, висели меч в ножнах, короткий колющий меч и нож. В первый миг Элеоноре показалось, что к ним пожаловал дьявол, чтобы вступить с ними в спор: коротко стриженный, с угрюмым лицом и умным взглядом, он, казалось, излучал глумление, затаившееся в глубине души.

— Меня зовут Бельтран, — сказал он на провансальском голосом громким, как у трубадура. Бросив на Элеонору иронический взгляд, он добавил: — Я — поэт и воин, но прежде всего я — посланник его превосходительства Раймунда, графа Тулузского, а также верный солдат Господа Бога и Папы. — Он взмахнул небольшим свитком, перевязанным красной лентой. — Я явился сюда по просьбе графа Раймунда, чтобы быть вашим предводителем.

— Но у нас уже есть предводитель, — указала Элеонора на своего брата.

— Тогда я буду его советником. — На лице Бельтрана расплылась улыбка. — Я также принес вам дубликат личного знамени графа.

— Мы уже принесли присягу Господу! — запальчиво воскликнул Готфрид. — Мы никому ничего не должны, и никакой господин не имеет права нам приказывать.

— Нет, вы меня неправильно поняли, — весело ответил Бельтран. — Граф предлагает вам защиту под своим знаменем. — С этими словами он расстегнул кожаную накидку и извлек золотисто-голубой флаг владетеля Сен-Жиля. — Я должен также проверить ваши запасы и снаряжение. Итак, — он поднял руку, — под каким именем вы выступите в поход?

— «Бедные братья храма Гроба Господня», — ответил Гуго, сделав шаг вперед. — Мы взяли эту идею из псалма, в котором говорится о желании прожить в доме Господнем остаток наших дней.

— Да, я знаю этот псалом.

Взмахнув знаменем, Бельтран резко бросил его Гуго. Тот поймал его и поднял высоко над головой. Церковь загудела радостными возгласами. Присутствующие, потрясая мечами, кинжалами, дротиками и топорами, выкрикивали: «Такова воля Божья!» и «Тулуза, Тулуза!». Пожав плечами, отец Альберик сошел с кафедры, и Гуго распорядился начинать празднество.

На следующее утро отряд «Бедные братья храма Гроба Господня» отбыл немного позже назначенного, и солнце уже успело высоко подняться над покрытыми травой склонами и вулканическими скалами окружающего ландшафта. Причиной задержки стала неожиданная смерть старосты Роберта, который, хватив лишку, упал в ручей и утонул. Это было достойное всяческого сожаления событие, ибо неподалеку находился пешеходный мостик, и непонятно было, какая нелегкая понесла Роберта через кладбище в темноте. Как бы там ни было, а его нашли в воде, лежащего лицом вниз. Отец Альберик скороговоркой пробормотал отпущение грехов, и Роберта поспешно похоронили под старыми тисами. Имогена, будущая попутчица Элеоноры, не преминула сделать едкое замечание, что Роберт уже находится в Новом Иерусалиме. Услышав это, отец Альберик мысленно помолился, чтобы это действительно было так, ибо кто-кто, а староста Роберт действительно заслужил милосердие Господа.

Часть 2. Склавония

День святой Лючии, 13 декабря 1096 г.