— Ясный жаркий денек, — проговорила Сойка. — Хороший восходящий поток, но облачных дорожек не будет — воздух поднимается слишком высоко, никакой крышкой не прихлопнешь.

Бурая равнина кончилась, начались розовато-оранжевые пески, смятые спиралями и черточками растений — темных-темных, так что казалось, будто зелень обведена фиолетовой каймой. Потом потянулись цепочки скал, таких же красно-оранжевых, что и земля, изрезанных расщелинами, где таилась бездонная тьма.

Они с Сойкой летели весь день и садились передохнуть и поесть всего три раза — там, где можно было надежно спрятаться под деревьями. Чем дальше они оказывались от Райского кряжа, тем чаще снижались: Сойке надо было проверить курс по ориентирам. А потом находили термик и взмывали обратно к нижней границе облаков.

— Следи за их формой, особенно за отношением высоты к основанию, — советовала Сойка, когда они направлялись к нагромождению кучевых облаков. — Держись подальше от слишком высоких и узких — они могут быстро переродиться в грозовые; это ты и сама видела в бурю. Кроме того, берегись облаков с широким основанием — там слишком сильные течения, можешь не справиться. Если тебя засасывает в облако и никак не выбраться, ты попадаешь в «белую комнату». Вот когда восходящие потоки тебе совершенно ни к чему.

Сначала Пери заметила тени. Они летели над просторной буро-зеленой равниной, справа тянулся скалистый кряж. И вот к востоку от кряжа Пери увидела бегущую по земле ломаную линию пятен. Она посмотрела наверх. Над тенями мчался ряд пушистых облаков с плоскими основаниями.

— Сойка! Сойка!

Сойка повернула голову.

— Да-да. — Она направилась прямо к цепочке облаков. Пери последовала за ней, стараясь держаться вровень. — Лети сзади и справа, — велела Сойка. — Здесь придется лететь дельфинчиком — так это называется. То есть замедляйся, когда тебя несет течением под облаками, и разгоняйся в бороздах холодного воздуха между ними. Главное — сохранять высоту. Тут надо потренироваться.

И вот они оказались под облаками — порхая, словно пушинки одуванчика. К западу громоздился каменный драконий хребет, ниже изгибалась длинная неровная тень. И перед Пери тоже тянулась линия — долгие километры высоченных термиков. Это дурманило почти как стекляшка — именно о таком полете Пери всегда мечтала: когда мчишься безо всяких усилий, несешься над землей, и нет этому конца.

Вдали засияла ярко-синяя брешь между гребнем скал и белым облаком.

— Впереди голубая дыра, — сказала Сойка. — Надо же, нам везет, можно перепрыгнуть на следующую дорожку.

Попав в провал нисходящего течения, Пери словно полетела вниз на американских горках, все быстрее и быстрее, а потом поймала термик, подскочила выше и слегка замедлилась под следующей дорожкой.

— Боже мой! — восхитилась Сойка. — Только погляди! Никогда такого не видела.

Пери несло вверх сильным теплым течением. Над ними тянулся чуть изогнутый облачный валик — плотный, а вовсе не рыхлый, как приземистые облачка, которые они видели раньше. По обе стороны от Пери и Сойки на той же высоте проходили длинные облачные цилиндры, беленькие, гладкие, словно толстые макаронины, аккуратно разложенные на голубой тарелке.

— Полосатое небо, — сказала Пери.

— Ну прямо зубная паста, а? Самой не верится. Посмотри, какие ровные края!

Это был полный восторг – но через час облачные дорожки все-таки кончились.

— Смотри-ка, небесные боги благоволят тебе сегодня, — заметила Сойка. — Как новичку. Довольна?

Пери кивнула.

— Еще бы. Ведь можно всю жизнь летать — а такого не увидеть.

Внизу появились следы человеческого присутствия — свежие шрамы от лени и небрежения. При виде одного из них — мертвой плотины гидроэлектростанции — Пери бросило в дрожь. В земле под ними зияла огромная жуткая яма. Ниже обвалившегося края разломанной плотины, на высохшем дне бывшей реки валялись массивные куски бетона, ощетинившиеся стальной арматурой — словно разбросанные великанские кубики. По бетону тянулись потеки ржавчины — точь-в-точь запекшаяся кровь.

Пери и Сойка пролетели вдоль пересохшей реки, похожей на след от ножа; она вывела их на пустошь, понемногу отступавшую под натиском солончака — его смертоносные белые каракули наскоро латали раны сырой земли, осевшие холмы, осыпавшиеся дамбы, прикрывали выветренные скелеты покосившихся домов, сараев, амбаров. Даже птиц не было видно — лишь иногда попадались вороны.

Прямо перед ними на горизонте блеснуло что-то странное — затейливое и неприятное одновременно. Широкие полотнища ярчайших цветов — Пери в жизни таких не видела, — темно-зеленые, будто нефритовые, полосы длиной и шириной в несколько километров вперемежку с ослепительно-розовыми и красно-коричневыми. Самое интересное, что у этих цветов не было ни малейших оттенков, ни намека на светотень. А когда они кончились, стало еще интереснее — земля внизу, докуда хватало глаз, была покрыта голубым. И это был не ровный голубой цвет, он дробился мозаикой огромных квадратов, тщательно выстроенных по тону и оттенку морской синевы — от почти белого и чистой бирюзы мелководья до глубокого ультрамарина.

Квадраты блестели на солнце, будто лакированные.

— Ну и ну, — протянула Сойка через некоторое время. — Видала я и зеленые ленты, и розовые — в последний раз, когда летала в эти края. Но голубые квадраты — это что-то новенькое.

— А я знаю, что это, — сказала вдруг Пери.

— Правда?

— Энди Сильвер. Точно.

— Что-что?

— Энди Сильвер, художница. Вы ведь наверняка ее знаете.

— Нет, откуда?!

— А, ну, я подумала… в общем, я подумала — она же самая знаменитая из художников-летателей. У Питера и Авис висят ее работы.

— Работы! — фыркнула Сойка. — Это соляные пруды!

— Да, это соль, но еще это произведения искусства. Я тоже раньше не видела голубых квадратов. Энди создает очень крупные работы, говорит, что предмет ее искусства — сама среда, в которой летают летатели. Или над которой. Я видела фильмы о ее работах — например, она окружала облака чем-то вроде разноцветных перьев: влетала в них и подкрашивала края. А краски брала у микроскопических морских водорослей, которые окрашивают океанские течения. Наверное, она жила здесь, пока делала эти голубые соляные квадраты — несколько месяцев, а может, и лет, одна в пустыне…

— Спасибо хоть не одичала в процессе, — недобро усмехнулась Сойка.

Пери не могла понять, как Сойка остается равнодушной к такой красоте. Сама она уже начала уставать, но теперь плыла словно в голубом сне. От жары голубые квадраты испарялись и покрывали ее тонкой пылью — Пери чувствовала горячую соль на губах. Пери плыла по воздуху, будто гигантский скат-манта в фильмах о природе, который скользит, раскинув крылья, в прозрачном тропическом море. Она парила и парила над переливчатой бирюзовой эмалью, будто голубизна подталкивала ее вперед, — парила, забыв об усталости, боли и страхе. Голубизна поддерживала Пери и Сойку, как термик, — может быть, от соляных прудов и правда получались термики, может быть, думала Пери, это и есть настоящая голубая улица, только она видимая и внизу, а не невидимая и наверху.

— Берегись, — сказала Сойка. — Проваливаешься.

Пери тряхнула головой, поскорее набрала высоту и полетела вровень с Сойкой, отметив, что при этом жертвует скоростью.

— Послеживай за собой, — посоветовала Сойка. Теперь они летели над лесистыми зелеными холмами. — На чем сосредоточишься, туда и влетаешь. Один мой знакомец врезался в одинокое дерево в поле — кругом было несколько гектаров открытого пространства, представляешь? А все потому, что сосредоточился на препятствии, которое надо обойти, — а ты должна сосредоточиться на том, где хочешь оказаться.

Они летели еще несколько часов, пока не стало смеркаться. Солнце склонилось к западу позади, залило деревья и луга внизу белым золотом, а земля и холмы впереди утонули в голубизне, синеве, багрянце. Пери сняла летные очки и сунула в сумку-пояс. Под ней проносились верхушки деревьев, мерно колыхались их кроны, сбрызнутые нежно-розовым пламенем от горизонтальных лучей заходящего солнца.