Когда Лютера спрашивали о реликвиях, он выходил из себя. Это было его любимой мишенью. „Сколько лжи несут о реликвиях! — говорил он. — Один утверждает, что у него есть перо из крыла Гавриила, а у епископа Майнского есть пламя из горящего куста Моисея. И как случилось, что восемнадцать апостолов похоронены в Германии, в то время как у Христа их было всего двенадцать?“

„Почему вы выражаетесь и пишете такими резкими словами?“ — спросил один студент.

Отодвинув скамью, Лютер ответил: „Ветку можно отрезать тупым ножом, но для того, чтобы срубить дуб, нужен топор“. Этот ответ заставил всех вопросительно взглянуть на него. Многие из его замечаний были настолько резкими, что чувствительные писцы неохотно записывали их. Но его резкие слова и грубые выражения были результатом того, что он жил в грубую эру.

„Что вы думаете о монахах?“ — спросил один из гостей.

„Монахи — это моль на шубе Всемогущего!“ — парировал он.

Многие из его замечаний были ответами на вопросы. Но не все. Обратив внимание на собаку, Тольпеля, чьи глаза остановились на нем, Лютер воскликнул: „Ах, если бы я мог молиться так, как эта собака смотрит на мясо!“ А обращаясь к собаке гостя, он отметил: „Если бы я так был предан молитве, как собака Петера своей миске, я мог бы выпросить у Бога все, что угодно. Звери ни о чем другом не думают и готовы целый день лизать миску“.

Зимой 1536 года, когда обстановка обострилась, пасторы и студенты прислушивались к словам Лютера. „Господин Филипп Меланхтон говорил о высокой стоимости жизни в этом городе и заметил, что студенту теперь нужно вдвое больше денег, чем десять лет назад. Мы видим это на опыте. Когда фермеры слушают, как пасторы жалуются на недостаток пищи, они (фермеры) говорят: „Ого, а раньше-то они обходились!“ На это я ответил: „Да, когда можно купить пятнадцать яиц за четыре медяка и бушель ржи за две серебряные монеты, они могли жить. А сейчас, когда все в три раза дороже…“[28]

Зимой 1539-40 годов у Кати случился выкидыш, и она болела много недель. По всей Германии ее многие вспоминали в своих молитвах, и Лютер проводил все свое свободное время у ее постели. Но для Кати наступил период отчаянья.

„Я беспокоюсь о детях, о тебе, о фермах и о наших постояльцах“, — признавалась она мужу.

„Неужели ты не веришь в Небесного Отца?“ — спросил Лютер, кладя холодный компресс ей на голову.

„Я верю, но…“

Ее очень беспокоил маленький Ханс. В кем сказывалась какая-то заторможенность, и каждый день она молила Отца о нем. Также ее беспокоил муж. Когда она чувствовала себя хорошо, она часто сидела в его кабинете, пока он работал и замечала, что ее присутствие сводило к минимуму его постоянную битву с депрессией. В то время он был занят написанием комментария по Бытию, который был основан на лекциях, начавших выходить в свет в 1535 году.

В Нимбсхене Кати мечтала стать такой же полезной для человечества, каким был Бернар Клерво. Затем, выйдя замуж, она считала, что сможет достичь этого, став хорошей помощницей мужу. Теперь, когда она не могла встать с постели, ей казалось, что эти мечты никогда не осуществятся.

Иногда она плакала по ночам до тех пор, пока не засыпала.

Со временем горячка прошла, и здоровье Кати стало восстанавливаться. И все же ее физическое тело было не настолько сильным, как воля. Тем не менее, движимая желанием помочь мужу писать так много, как прежде и наладить хозяйство, она заставила себя передвигаться по дому на четвереньках.

4 мая 1542 года Кати устроила празднования дня рождения Магдалены, которой исполнилось тринадцать.[29] Лютеры очень любили детей и до сих пор сохранились многочисленные письма Лютера к детям. Каждый вечер вся семья вместе с гостями устраивала богослужения. Они пели и вместе играли. Во дворе Черного монастыря была площадка, и Лютер часто отдыхал там, катая шары с Кати и детьми. Шахматы же были любимой настольной игрой.

Магдалена превратилась в привлекательную девушку и, будучи дочерью Лютеров, она стала центром внимания. Она привлекала взоры многих молодых людей. У нее были темные глаза, прекрасные ресницы, длинные вьющиеся волосы, хорошо очерченные губы, изящные руки и острый ум. Все вместе это делало ее точной копией матери.

Летом 1542 года Магдалена тяжело заболела.

Лютеры молились, проводили много времени у ее постели, созывали лучших докторов. Но она продолжала угасать. Поскольку они были очень близки с Хансом, они привезли его домой из школы в Торгау. Но это не помогло. Убежденный в том, что она не выживет, отец склонялся над ней и мягко спрашивал: „Леникен, малышка, тебе бы хотелось остаться здесь со мной, твоим земным отцом, но ты собираешься уйти к Небесному Отцу, правда?“

Шевельнувшись в своей узкой кровати и болезненно облизнув губы, Магдалена шептала: „Да, дорогой отец, как захочет Бог“.

Переполненный чувствами, не желая, чтобы Магдалена поняла его, человек, который победил императора в Вормсе, переходил на латынь. Между рыданиями, которые сотрясали все его тело, он бормотал: „Моя дорогая дочь! Дух действительно силен, а плоть слаба. О, как я люблю ее“.

20 сентября Магдалена скончалась в объятиях отца. Когда ее положили в гроб, Лютер заметил: „Эта кровать не подходит ей“. Когда пришел плотник с молотком и гвоздями, чтобы подправить крышку, он разразился слезами. Он кинулся было к двери, но вдруг остановился и обернулся. Обращаясь к плотнику, он сказал: „Убери молоток! В день воскресения она воскреснет“.

Позже, глядя на заколоченный гроб, Лютер добавил: „Ты воскреснешь и будешь сиять как звезда, да, как солнце… Я счастлив в духе, но плоть моя скорбит и никогда не утешится, разлука печалит меня сверх всякой меры… Я послал святую на небеса“.

Кати наблюдала за скорбящим супругом и замечала, что он тоже сильно сдает. Он больше не ходил, расправив плечи и высоко подняв голову. В глубине души она чувствовала, что Господь готовит ей новое задание: ей нужно поддерживать доктора, чтобы он мог закончить свои проекты. Каждый вечер она молилась: „Господь, помоги мне сделать так, чтобы его глаза просветлели, дать ему силу, чтобы он закончил свою работу“.

Ее особенно волновали лекции по Бытию, которые теперь превращались в монументальный комментарий.

Глава 16. Упадок

Когда выпал снег и установились санные пути, Кати стала с возрастающим беспокойством наблюдать перемены, которые постепенно ослабляли ее мужа. Казалось, она наблюдала за гибелью огромного дуба. Он продолжал мучиться, его терзала боль от камней, боль в ушах, головокружение, острая уремия — и сердце заметно сдавало. Бывали дни, когда у него совсем не отходила моча. Из-за катаракты он ослеп на один глаз. Кроме того, его волновали все текущие перемены. Когда Коперник заявил, что Земля движется вокруг солнца, он воскликнул: „Это богохульство!“

Появление в Виттенберге домов с дурной славой, постоянное пьянство среди жителей и роскошь, которой окружали себя некоторые представители церкви, вызывали в нем отвращение. „Не могу смотреть без отвращения, как современные девушки крутят юбками и выставляют напоказ шею!“ — бушевал он. Почти каждый день он стучал рукой по столу и, возвышая голос, уверял Кати в том, что второе пришествие Христа не за горами.

Как-то раз за ужином он пожаловался на жестокую головную боль. „У меня сейчас лопнет голова“, — стонал он и тер глаза.

„Ты уверен, господин доктор, что тебе это не кажется?“

Лютер схватился за голову. „Нет, Кати, мне не кажется“. Он закашлялся и следы жестокой боли появились на его лице. В задумчивости он произнес: „Я не умру неожиданно. Сначала я улягусь и буду болеть, но это не продлится долго“. Он застонал и закрыл глаза и сидел так, пока не прошел приступ боли. „Я устал от мира, а мир от меня. И я вполне этим доволен. Мир считает, что стоит освободиться от меня, и все пойдет прекрасно“.