— Папочка! — Ева вывернулась из его объятий и вытаращилась на отца. — Я трахалась с Дьюсом с восемнадцати лет! Я хотела трахнуть его еще, когда мне было шестнадцать! Может, я даже хотела его, когда мне двенадцать было! Кто знает! Что я точно знаю, так это то, что я была влюблена в него с пяти лет! Давай, смирись уже с этим! И не смей стрелять в него, или я пристрелю тебя!

Кокс захлопнул рот рукой и отвернулся.

Мик закатил глаза.

Челюсть Проповедника отвисла.

Вот же… дерьмо. По крайней мере он знал, что ее чувства к нему все еще ярко горели, но тем не менее… Вот дерьмо. У него не особо получалось ладить с отцами его сук. По какой-то причине они всегда недолюбливали его, и один вот, стоящий напротив, дважды по нему стрелял.

— Не смей, твою мать, стрелять в меня снова, — прорычал он. — Я ни черта с ней не делал, когда ей было двенадцать. Все это дерьмо, которое случилось в ее шестнадцать лет — это не моя вина. Я был пьян, она едва не трахалась с пряжкой моего ремня, и ее сиськи дергались прямо перед моим лицом, в общем — что за нахуй? Я всего лишь ебаный человек. И во всей этой ебанутой ситуации я виню ее сиськи. Но каждый раз, когда я трахал ее, она блять уже была старше восемнадцати. Так что никакой ебаной стрельбы. В этот раз я выстрелю в ответ.

— Тактичность, Президент, — пробормотал Кокс, — тебе ее слегка блять не достает.

Ева и ее старик вытаращились на него.

— Вот ты серьезно это все сейчас сказал моему папочке?

Он посмотрел на нее сверху вниз.

— А что? Это ты гребаная тупица, сдавшая нас обоих. В любом случае — это та самая ебаная правда.

— Ебаная правда? — проговорил Проповедник — Да я уже знал, что она добровольно повисла на тебе тогда, ебаный ты придурок. Это не меняет того факта, что ты позволил себе шестнадцатилетнюю девчонку.

— Пап, — сердито прошептала Ева, — сколько лет было моей матери, когда ты сделал ей меня?

Проповедник перевел взгляд на Еву.

— Дьюсу сорок восемь, Ева! Мне пятьдесят пять! Тебе не кажется, что это блять слегка ненормально?

— Сколько ей было лет, пап?

— Шестнадцать ебаных лет, — сказал он мрачно, глазея на нее.

Черт. Похоже, у его старика и Проповедника было общее дерьмо. По крайней мере, он к их ебаному клубу любителей малолеток не принадлежал. Ну, уже что-то. Кажется.

— Ага, — обратилась она снова к нему, — а сколько лет было тебе?

— Ева!

— Папа!

— Мне было двадцать четыре, — прорычал он.

Скрещивая руки на груди, она приняла заносчивую позу.

— Ха, — сказала она. — Интересненько.

— Да, — ответил он тем же тоном, — охуенно интересненько. Твой старик был ебаным идиотом, влюбившимся в подсевшую на наркоту бродяжку, сдавшуюся и в страхе бежавшую после того, как она дала тебе жизнь! Действительно, это охуенно интересненько! Я не проводил достаточно времени с ней, любя ее, заботясь о ней, хотя знал, сколько дерьма на нее вывалили родители, и все женщины, что были после нее, просто блять согревали мою постель и ничего больше! Прости блять, что не хочу того же дерьма для моей малышки!

Глаза Проповедника заблестели на полпути этого откровения, и сейчас слезы свободно текли по его щекам. Все не отводили глаз. Проповедник не плакал. Проповедник хладнокровно убивал. И все же все видели то, что видели.

— Уже неважно, я все равно облажался, малышка, — прохрипел Проповедник. — Не замечал, насколько все было плохо с Фрэнки, пока не стало слишком поздно. Втащил тебя во все это дерьмо, сам того не понимая. Давно уже должен был сделать что-то с Фрэнки, ему нужна была помощь. Должен был держать тебя подальше от него. Должен был хоть что-то блять сделать.

— Неважно, — прошептала она, — он не выберется в ближайшее время, и он получает все, что ему необходимо.

На этих словах Мик отвернулся и побрел вглубь коридора. Его парни желали Фрэнки смерти. Он хотел его смерти. Но Ева и Проповедник любили Фрэнки. Он понимал это.

Ты не можешь просто взять и выключить чувства, как сраный светильник. Он знал это. Он пытался так сделать. Он пытался любить свою жену, и он пытался перестать любить Еву. Не сработало ни одно, ни другое.

В общем, Фрэнки все равно надо было грохнуть.

— ЕВА! — Ками влетела через двери, как ураган. Ками оттолкнула его с дороги, схватила Еву за плечи и заорала на нее.

— Ты ебаная идиотка! Почему ты не сказала мне, что он делал? Бога ради, Ева, тебе не надо было трахать его! Ты представляешь, сколько грязи я вытерпела от этого заносчивого козла? Тонны, Ева, ТОННЫ! Я бы бросила его в ту же минуту, как узнала!

— У Фрэнки не было времени в запасе! — крикнула Ева в ответ. — Чейз не встречался со мной, пока Фрэнки не загремел в одиночку!

Дьюс пришел в ярость. Этот говнюк не просто сыграл на ее любви к Фрэнки, он загнал ее в угол.

Взгляд Проповедника метался между Ками и его дочерью.

— Ева, что за херню несет Ками?

Они обе игнорировали его.

— Ох, Ева, — заплакала Ками. — Я убью его! Ты слишком хороша и слишком неиспорченна, такой человек, как Чейз, не заслуживает даже слегка коснуться твоей красоты!

Если Ками продолжит плести все это слащавое дерьмо о его женщине, то когда-нибудь она вполне может ему понравиться.

— Как ты узнала? — прошептала Ева.

Ками раздосадовано засмеялась.

— Он пришел домой двадцать минут назад, информируя меня, что наш брак окончен, — она фыркнула. — Можешь поверить в это? Я ему, мол, — какой брак-то? И засмеялась над ним. Он разозлился, сказал мне о тебе, сказал, что вы вместе, что ты беременна его ребенком, но не упомянул ничего о Фрэнки. Но я была уверена, УВЕРЕНА, что ты никогда не прикоснешься к нему без серьезной на то причины! И я знала, что причина эта — ФРЭНКИ! Ты избегала меня месяцами, Ев, вся эта одежда, макияж, ебаный Джимми Чу… Я же не тупая!

— Я спрошу еще раз, Ева, — прогремел Проповедник, — о чем блять говорит Ками?

Он смотрел на Еву.

Она была беременна.

Его женщина была беременна. И это был не его ребенок.

Все взгляды были прикованы к Еве, но она смотрела только на него, черт блять побери ее глаза, и он не мог отвести взгляда. Он даже моргнуть не мог.

— Мне жаль, — прошептала она.

Он моргнул.

— Ками? — сказал Кокс негромко, его голос был непривычно тих. Он повернул голову к своему Дорожному Капитану.

Ками, впервые заметив Кокса, вскрикнула и попятилась. Затем он увидел маленького мальчика за ее спиной, которого та подталкивала назад. Ева вскочила рядом с ней, создавая стену.

— Подожди, — Ками прошептала, поднимая ладони вверх, — ты не понимаешь.

Сбитый с толку, он посмотрел на разъяренного Кокса, затем обратно на мальчика, жутко напуганного, мечущегося у ног Евы и Ками.

И к нему пришло понимание происходящего. Маленький засранец выглядел в точности, как большой засранец.

— Блять, — пробормотал он. Вот теперь начинались проблемы. Было две вещи на свете, о которых Кокс по-настоящему заботился. Клуб. И его дочь. Если бы он знал, что у него есть сын, то мальчик бы тоже присоединился к этому короткому списку.

— Что я не так понял? — прошипел Кокс. — Я не так понял, что этот гребаный ребенок, стоящий позади тебя, около четырех лет и выглядит в точности, как я? Я недопонимаю, что я трахал его мать тридцатью разными способами в то ебаное воскресенье, когда я блять последний раз видел ее, что было, погоди, когда это было, сука? Пять ебаных лет назад? Что из этого я не понимаю?

Проповедник загородил Ками.

— Ты несешь такое дерьмо о матери мальчика прямо при нем, что уже достаточно плохо. Но эта мать — часть семьи клуба, значит, и мальчик тоже, а в моем ебаном клубе никто не позволяет себе поливать дерьмом мою семью.

— Отъебись, Демон, — сплюнул Кокс. — На тот случай, если ты не заметил, это мой ебаный ребенок!

— Да, говнюк, я нахуй заметил. Трудно не заметить, когда он выглядит, как твоя копия.

— А давайте все сейчас блять заткнутся? — заорала Ками. — Он не знает о тебе! А ты его только к черту пугаешь!