В РСФСР было создано большое и вполне современное производство почти всех витаминов и большинства антибиотиков. По своему качеству они соответствовали мировому уровню, а по стоимости были доступны всем слоям населения. В результате реформы производство антибиотиков упало к 2005 г. в 14,2 раза и почти не растет. На отечественном рынке они, как и витамины, заменены импортными препаратами.
В РСФСР было недостаточно развито производство медицинской техники, некоторые ее виды закупались за рубежом. Однако основная масса отечественной аппаратуры исправно служила в системе здравоохранения и составляла главную часть ее материально-технической базы. Во время реформы не произошло модернизации этого производства и освоения производства новой продукции на базе новых технологий, пусть и импортных. Производство было в основном свернуто.
За последние двадцать лет Россия резко отстала от современных стандартов в оказании высокотехнологичной медицинской помощи — мир ушел далеко вперед, причем даже бедные страны. Импортное оборудование, лекарства и материалы в России доступны не всем слоям населения, а отечественное производство медицинской техники было практически ликвидировано и восстанавливается медленно.
Вот примеры из доклада 2005 г. В современной медицине в массовом масштабе применяются кардиостимуляторы. В тот момент в Западной Европе и США число их имплантаций составляло 750 на 1 млн человек населения, а в РФ — 101. Единственная причина — нехватка средств. Имплантация дефибрилляторов спасала бы в РФ жизнь 200 тыс. человек в год, но этих операций делают лишь 5% от необходимых — тоже по финансовым соображениям.
Но это и значит, что произошло разделение граждан перед лицом вполне преодолимых угроз их жизни по принципу платежеспособности. Состоятельные люди могут оплатить имплантацию кардиостимулятора, а обедневшие — не могут.
В качестве способа преодоления этого провала правительство предлагает модернизацию здравоохранения. Так, 20 ноября 2008 г. премьер-министр В.В. Путин заявил: «Необходимо ускорить модернизацию в отраслях, ориентированных на человека. Сегодняшние инвестиции в образование, здравоохранение, социальную сферу — завтра станут нашим конкурентным преимуществом».
Эта сложная задача выдвинута в первой фазе тяжелого кризиса. В этот момент, при острой нехватке средств и тяжелом стрессе, который переживают люди и организации, «ускорить модернизацию» очень трудно. Главной задачей во время кризиса обычно становится сохранение систем в их целостности и подготовка к модернизации на ветви выхода из кризиса. Сохранение систем при дефиците ресурсов — особая задача, структурно иная, нежели развитие в стабильный период или программа модернизации. Понятно, что программа начиналась трудно.
Вот сообщение с сайта травматологов (2010 г.): «Строительство 15 федеральных центров высокотехнологичной помощи откладывалось и переносилось много раз. Из 4 центров травматологического направления построен единственный в Чебоксарах, “да и в том работать некому, питерцы вахтовым методом ездят проводить операции”, — говорят специалисты ЦИТО без диктофонов. Они же утверждают, что приходится выписывать прооперированных пациентов “в никуда”. В субъектах [Федерации] травматологов-ортопедов единицы. К примеру, в республике Тыва их на всю республику восемь человек. Кто и как будет “доводить” и реабилитировать прооперированных больных, не знает никто».
Однако в отчете Правительства РФ перед Государственной Думой в 2010 г. было сказано: «Потребность в высокотехнологичной медицинской помощи сейчас удовлетворяется на 60%, хотя еще несколько лет назад такие услуги были доступны только каждому десятому гражданину нашей страны».
Это заявление вызвало вопросы. Каковы параметры, индикаторы и критерии, с помощью которых сделан такой вывод? Речь ведь идет об измерении сложного и плохо формализованного явления, в описании которого все понятия размыты, — и вот, без всяких ссылок на методологию и методики, объявляется точный результат — 60%. Он вызывает большие сомнения. В каких документах и в какой форме вообще фиксируется потребность в медицинской помощи, которую медицинское учреждение не удовлетворяет по причине ее «недоступности»?
В докладе Госдуме не сказано, каким образом удалось «за несколько лет» поднять «удовлетворение потребности» с 10% до 60%? Откуда взялись в России все эти «высокие технологии» — оборудование, материалы, квалифицированные специалисты? Как могло общество всего этого не заметить?
По официальным данным (2010 г.), «в 2010 году в РФ медики в 108 клиниках всех уровней смогут оказать ортопедическую и травматологическую помощь 44 734 больным» — это по всем видам ортопедической и травматологической помощи! А, например, эндопротезирование крупных суставов требуется ежегодно для 300 тыс. больных, но за год делалось, по данным 2005 г., 20 тыс. операций (6,7% от потребности).
Как говорилось выше, от болезней костно-мышечной системы в РФ страдают 18,3 млн человек (2010 г.), эти болезни наносят огромный экономический ущерб, не говоря уже о страданиях больных. Одним из важнейших методов лечения стало эндопротезирование крупных суставов. Этот метод уже не считается высокотехнологическим, однако требует высокого качества материалов, квалификации врачей и организации реабилитации пациентов. Как пишут врачи, «маленькая Чехия опережает нас по абсолютному количеству эндопротезирований». В США на 2030 г. прогнозируется проведение 572 тыс. операций по протезированию тазобедренного сустава и 3,48 млн — коленного сустава (несложно прикинуть, какова потребность в них в России). Может ли коммерческая медицина удовлетворить эти потребности?
В Интернете можно узнать расценки на протезирование тазобедренного сустава во всех клиниках мира. Вот, для примера: «Стоимость нормальной операции в нормальных условиях — от 200 тыс. рублей (в России, в РНИИТО, почти столько же в клинике Bharathirajaa, Chennai, Индия)». Почему в России делают эти операции около 7% тех, кому они необходимы? Потому что 93% не могут выкроить из своих доходов эти 200 тыс. руб. Если говорят, что эти операции уже доступны для 60%, то скорее всего значительные контингенты больных просто не учитываются.
Кроме того, модернизация технологии не сводится к приобретению «железа» — приборов и крупной аппаратуры. Нужен большой спектр современных инструментов и материалов, даже не всегда дорогих, — а для этого надо иметь современную компетентную службу, которая работает в контакте с врачами. Требуется и непрерывное образование самих врачей — модернизация их знаний.
Заведующий нейрохирургическим отделением Детской клинической больницы № 5 Петербурга А.П. Ляпин рассказывает: «Отличие сегодняшней медицины от прежней в том, что это медицина технологий. Понятие “длительность заболевания” вообще напрямую от них зависит. Допустим, после операции образовался дефект твердой мозговой оболочки, который надо закрывать. Если есть искусственная оболочка — пришиваешь, и все. Если нет — выкраиваешь, например, из бедра, теряешь время, пациент дольше находится в наркозе и тяжелее из болезни выходит. Логично — применять искусственную. Но в ОМС она не входит! А стоит 3 тысячи рублей. Трепанацию черепа можно делать час — фрезами и пилкой; или 10-15 минут краниотомом» [19].
Но главное в технологии вообще, — а в медицине особенно — квалификация, мотивация и этика тех работников, которые применяют инструменты, аппараты и материалы. Здесь в модернизации наблюдаются структурные деформации.
С. Соколов пишет: «Оптимизация работы коечной сети в проводимом виде закладывает под муниципальное здравоохранение большую бомбу. Узкие специалисты — это уникальный инструмент, они с пустого места не берутся. Если молодой человек окончил мединститут, прошел интернатуру по хирургии, то это не означает, что он стал хирургом. Его минимум лет 10 нужно готовить на рабочем месте. А на каких рабочих местах государство собирается готовить молодые кадры, если даже у основного врачебного состава в ходе оптимизации урезается все? Мы построим медицинские центры, мы обеспечим их современной аппаратурой! А где вы в будущем возьмете квалифицированные кадры?..