— Ув-в-важьте, господа хорошие!

Бутыль шла по кругу.

[184]

— Однова живем! — орал, качаясь, сват. — Гуляй!

Бабы теснились вокруг невесты, заглядывали под фату, умилялись:

— Красавица!

Молодки и девки засматривались на жениха, ревниво сидевшего рядом с суженой, завистливо вздыхали.

А свадьба, похороводив, подняв пыль, опорожнив бутыль, уже валилась на телеги:

— По-о-ошел!..

Ни в одной деревне никому и в голову не пришло задержать веселую компанию.

А невеста, Лиза Ляндерс, и жених, Федя Кравченко, приглядывались, подсчитывали, записывали...

Впрочем, на всякий случай во всех телегах под сеном лежали автоматы и гранаты.

Через двое суток капитан Воробьев доложил, какие именно части расположились в интересовавшем штаб районе, какие номера у тамошних полков и какие у них опознавательные знаки.

Нам не удалось выяснить только номера полевых почт этих частей.

Это сделали позднее разведчики, «пробиравшиеся к родным».

Не менее успешно определили Воробьев, Петрунин, тот же Федя Кравченко и другие, какие именно части охраняют дорогу Брест — Минск.

Тут их выручил не самогон, а гусь. Обычный деревенский гусь, взятый «напрокат» у понятливой хозяйки.

С этим гусем, привязанным за лапку прочной бечевкой, разведчики засели под вечер на повороте железнодорожного полотна.

Завидев шедший по насыпи патруль, Петрунип выпустил птицу из рук. Гусь — птица домашняя, а потому он тотчас заковылял из леса к железнодорожной насыпи, к дому.

Немцы заметили гуся, остановились, замахали руками, посоветовались, сбежали с насыпи и стали окружать добычу.

Петрунин поволок гуся к себе. Тот орал, бил крыльями, но в сумерках гитлеровцы не могли различить, что гусак бежит от них задом наперед.

Подбадривая друг друга, гитлеровцы так увлеклись охотой, что не заметили, как очутились в крепких объя-

[185]

тиях партизан, и даже порывались высвободиться, чтобы схватить наконец птицу.

Рассказывая, какие лица были у немцев, разведчики покатывались со смеху.

А в местечке Остров наши люди очень аккуратно и, я бы сказал, красиво взяли в плен ефрейтора Хомбо, одного из солдат Барановичского аэродрома.

Ефрейтор Хомбо был неравнодушен к женщинам. Ему приглянулась одна молодка, и, как полагается бравому воину фюрера, ефрейтор принялся действовать нахрапом.

Несчастная женщина пыталась избегать встреч, но ефрейтор не отступал. Он стал являться в дом, где жили «избранница» и ее родители, приносил шнапс, вел себя крайне нагло.

Уточнив, когда ожидается очередное посещение немецкого «кавалера», разведчики устроили засаду.

Хомбо явился в им же назначенное время для решительного объяснения и осуществления своих намерений.

Хозяева дома встретили гостя приветливей, чем обычно. Спокойней, смиренней выглядела и молодая женщина.

Поставив автомат в угол горницы, ефрейтор снял ремень и китель, уселся ужинать. Хозяева помогли ему опорожнить принесенную бутыль, выставили и сами бутылку самогону. Ефрейтор сиял. Пьянея, он становился все разговорчивей, самоуверенней. Даже не обратил внимания на двух мужиков, вошедших в горницу и присевших с краю стола.

— Ти будешь иметь все! — обещал он «избраннице». — Война кончился этот год, я буду давать тебе корова, земля...

— А если война затянется? — спросил один из пришедших.

— Это не может быть! Нихтс!

— А как тебя партизаны схватят?

— Как? Партизанен? Хо-хо-хо! Партизанен мы не бояться! Мы их пуф-пуф!

— Да ну? — огорчился один из пришедших. — Ай-яй-яй! А ведь мы и есть партизаны.

— Пуф-пуф! — сказал Хомбо.

— Ладно, — махнул рукой собеседник. — Вставай, голубь, и пойдем. Пора. А то совсем опьянеешь, волоки тебя...

В дверях уже стояли партизаны.

[186]

Глядя на автоматы и решительные лица разведчиков, Хомбо медленно бледнел...

Он сообщил, что личный состав Барановичского аэродрома прибыл сюда из Польши. Сам Хомбо из роты, в которой сто двадцать — сто тридцать человек. В роте четыре взвода, в каждом три отделения по девять человек. На вооружении роты — карабины, пятнадцать автоматов и восемь пулеметов.

Хомбо рассказал также, что на аэродроме имеется еще так называемая ремонтно-восстановительная рота из пятидесяти — шестидесяти человек, в которую входят взвод по охране аэродрома и команда ПВО. При роте — стационарная мастерская.

Ефрейтор сообщил, сколько самолетов на аэродроме, назвал их типы, обычные маршруты вылетов, и мы убедились, что Хомбо не врет: он ведь лишь подтвердил то, что мы знали через своих разведчиков.

Чем внимательней мы слушали, тем торопливей и словоохотливей становился ефрейтор.

— Наша авиабаза входит в минский военный округ, — сыпал он. — Штаб округа в Минске. Командует округом генерал Фишер.

— Позвольте, раньше ваша авиабаза называлась Московской?

— Так точно, герр полковник!.. Но это до нынешнего года. А теперь она называется Минской... Такие же базы, герр полковник, имеются в самом Минске, Смоленске и Лиде.

Он спасал жизнь самозабвенно.

— Так когда закончится война? — спросил кто-то.

Ефрейтор Хомбо сконфузился...

Так же неожиданно попали в плен к разведчикам нашего соединения пилоты и пассажиры «фокке-вульфа», совершившего вынужденную посадку между местечками Кохотская Воля и Боровое.

Самолет сел поблизости от крупных гарнизонов гитлеровцев, но партизаны успели к нему первые.

Все семь членов экипажа подняли руки... Оказалось, они переброшены в Россию из Африки и всего четыре дня назад жарились под экваториальным солнцем.

— Не волнуйтесь, больше вам в Африке не бывать, — успокоил их кто-то из партизан...

Мы сообщали в Москву: под Ковелем противник увеличивает гарнизоны в местечках; в город людей впу-

[187]

скают, но обратно никого из пришедших не выпускают и большинство из них расстреливают; по железной дороге Брест — Минск противник усиленно перевозит танки; из Владимира-Волынского в Ченстохов прибыл полевой госпиталь; в Барановичах был случай отравления шести солдат противника кожным ОВ, газ в город привозят в баллонах, укутанных сеном; в Ковельском районе появились войска с новым опознавательным знаком, имеющим форму римской цифры V, а справа от цифры — оскаленную волчью голову в трехчетвертном повороте; в Барановичи вновь привезли ОВ и отправили в Вильно...

Всего до мая мы передали в Москву 860 важных радиограмм.

Особенно нас беспокоили в начале мая перевозки отравляющих веществ.

Это беспокоило и Центр.

Мы получили несколько категорических приказаний донести о том, какие приготовления ведет противник к химической войне, где он сосредоточивает запасы ОВ, что представляет собой ОВ — газ или жидкость.

Мы выяснили это. Фашисты обычно перевозили отравляющие вещества в баллонах, замаскированных под уголь и закрытых сеном. В баллонах, по словам немецких солдат, находился газ. Но перевозилась и хлорная известь.

Часть ОВ сосредоточивалась в Барановичах, часть в Минске, часть в Вильно.

В гарнизонах крупных городов всем солдатам выдавались противоипритные накидки и пакеты с обеззараживающей жидкостью, проводились учения по отражению химического нападения...

Работы нам прибавлялось с каждым днем.

* * *

— Слушай, Иван Николаевич, выглядишь ты паршиво, — говорил Сеня. — Ты поспокойнее...

— Не в волнении дело, Сеня. Замотался. Все-таки мы из отряда — соединением стали... Знаешь, как Козьма Прутков говорил? Нельзя объять необъятное...

— Брось, — усмехался Сеня. — Козьма в другую эпоху жил... А помощников не жди. Видать, уже не пришлют.

Сеня ошибся. Помощников мне прислали. Вскоре. И сразу двух.

К приезду новых товарищей мы готовились, как к

[188]

празднику. Накануне их прилета милевичские женщины испекли хлеб, с МТФ доставили свежее масло, простился с жизнью один кабанчик.