— Вот идиот этот Ганс! — возмутилась Родика и пояснила Друге: — Только он способен на такое. — Она отодвинула засов и впустила всю ватагу. На лицах ребят сияли улыбки.

— Струхнули? — Ганс подмигнул.

— Мэ-мэ-мэ! — передразнила его Родика, высунув язык. — Ну что там? — спросила она брата.

— Серединка наполовинку.

— Это почему же?

— Маленький осколок ему в рожу попал, — ответил Альберт. — Налепит дома пластырь, и ничего заметно не будет.

— Я не виноват! — тут же заявил готовый к отпору Вольфганг.

— А я разве тебе говорю что-нибудь? Бутылка разорвалась не с того конца. Лолиеса всего забрызгало, на маляра стал похож. Даже уши ему залепило карбидной пеной.

— Как же вы это увидели? Вы же на мельнице были, — спросил Друга, внимательно слушавший весь разговор.

— А нам сам Лолиес рассказал! — отрезал Альберт, недовольно взглянув на него.

Друга сразу пожалел о своем вопросе, и это было как бы написано на его лице.

— Чего это ты сразу взъелся! Откуда Друге знать? — осадила брата Родика.

Альберт оторопело поглядывал то на Родику, то на Другу.

— Вон оно что! — ухмыльнувшись, протянул он. — Так, значит, обстоят дела!

— Осел!

— Шеф.

— Ты осел, шеф.

— Ладно, черт с вами! — И Альберт засмеялся Друге в лицо. — Что, здорово мне попало, а? Ну так вот, слушай. Сам понимаешь, ничего нам Лолиес не рассказывал. Но мы заняли наблюдательные посты вдоль всей дороги. Да так, чтобы он нас не засек. Дошло?

— Дошло.

Повернувшись к остальным ребятам, Альберт сказал:

— Можете садиться. Надо нам подумать, как теперь с Другой быть.

Ребята разместились на ящиках. Друга почувствовал, что ему стало жарко.

Альберт стоял, привалившись плечом к двери, удобно скрестив ноги. Время от времени он ворошил свою львиную гриву. Шеф думал.

— Вот что, ребята! — начал он наконец. — Я хочу, чтобы Другу приняли в наш Союз мстителей. Кто против — пусть говорит.

Он осмотрелся, и по грозному выражению его лица ясно было, что возражений он не потерпит.

Собственно, никто из ребят и не собирался возражать. У шефа должно быть, были свои причины, раз он рискнул привести новенького. Правда, пользы от этого новичка они не ожидали никакой. Да и какая могла быть польза от Други? С первого взгляда видно, что тряпка. А эта история с сочинением тоже ведь не ахти что такое! Одна Родика не колеблясь заявила:

— Мы его примем. Я, во всяком случае, «за».

Но кое у кого возникли все-таки сомнения.

— Почему бы и не принять? — сказал Ганс. — Пускай стенную газету нам выпускает. «Как я стал бандитом» — неплохой заголовок для первого номера. Хорошо звучит, а?

Раздалось несколько невеселых смешков.

— Нам такие нужны, — заметил Калле, почесав свою кудрявую итальянскую головку.

— Можно и попробовать. Мало ли что бывает, — сказал Манфред Шаде, любивший разыгрывать из себя мудреца, хотя у него и не было для этого никаких оснований. Блондин, с большими оттопыренными ушами, он говорил очень высоким, пискливым голосом.

На сей раз его слова вызвали одобрительные кивки.

Предложение Альберта было принято.

Не кивнул только один паренек. С мрачным видом он сидел на ящике, погруженный в изучение траура под своими ногтями.

— Ты чего это, Сынок? — спросил его Альберт. — Против, что ли?

— Я? Почему? Не-е…

— Значит, «за»?

— Почему? Откуда я знаю, сам-то Друга хочет или нет, — сказал он это очень спокойно и вообще производил впечатление выдержанного парня.

— А ты прав, — согласился Альберт и тут же спросил Другу — Ну как, охота тебе или ты смоешься?

— Я же не знаю, о чем вы, собственно… То есть, ну что вы делаете? — Боясь сказать что-нибудь невпопад, Друга говорил очень тихо. — Поэтому я пока ничего не скажу.

Альберт был ошеломлен. Он впился глазами в Другу, словно желая прочитать его мысли.

— Ничего не понимаю, — произнес он. — Ты что, правда до сих пор ничего не понял?

— Нет, по-настоящему нет. — Ответ Други был искренен.

Его мучил вопрос: какая же польза от того, что делают ребята? И главное, они всегда делали то, что сегодня с Лолиесом? Друга подозревал, что это было именно так, но он старался отогнать от себя подобную мысль. Нет, сейчас он не хотел над этим задумываться. Быть может, просто из благодарности за то, что здесь с ним вообще разговаривали.

— Стало быть, ты хочешь знать, почему мы такие, какие мы есть и что мы вообще делаем? — спросил его Альберт.

Друга прямо посмотрел ему в глаза.

— Идет. Я объясню тебе. — Альберт все еще стоял, прислонившись к двери. — Сегодня в школе ты мне говорил: «Иногда люди бывают и хорошие», а я в ответ рассмеялся. И знаешь, если б они были хорошие, все это здесь было бы тоже ни к чему. Или ты думаешь, нас от этого не воротит? Ты вот пойди к этим «хорошим» людям и скажи им: «Мне негде ночевать, помогите». Может, они и пустят тебя на ночь к крысам в кормовую кухню, и то не задаром. Еще заставят отрабатывать десять дней в поле или выгребать навоз в хлеву. Вот оно как! И всегда будут правы, потому что ты голодранец и обязан им в ножки кланяться. Они же пустили тебя в кормовую кухню! Подумать только, что ты мог там натворить! А вдруг ты поджег бы кухню? Чего потом с голодранца спрашивать — все, мол, они такие. Как клопы или чума! — Альберт умолк, презрительно плюнув на пол. — А вот если у тебя старики богатые, если у вас припрятано кое-что в кубышке, тогда люди сразу делаются хорошими. Поглядел бы ты, как они распинаются, увидев тебя, как рады! И на ночь оставят, и ничего не спросят, и будут еще похваляться, какая, мол, честь! А если ты стыришь у них что-нибудь и дело раскроется, ты только скажи им: я это по ошибке прихватил, — все будет шито-крыто. Вот оно как! Я тебе еще много чего мог бы порассказать. Я давно об этом думаю, хоть башка моя и плоховато на уроках варит. Ты небось один из тех святых, что верят в правду, а? И я верю в нее, только денег у нас нет купить эту правду. Она дорогая, знаешь ли. За нее всегда приходится дороже платить, чем заплатил тот, кому ты ее хочешь доказать. Потому-то мы и врем здесь все напропалую. У нас, видишь ли, монет не хватает заплатить за правду. — Он снова сплюнул на пол и наконец отошел от дверей. — Поэтому мы и сколотили наш Союз. Называем себя мстителями и крадем себе правду, добиваемся справедливости. Не виноваты же мы в конце концов, что все мы голодранцы. И знаешь, бывает ведь и сладко: наберет кто-нибудь кучу денег, а ты ему всю радость испортишь или просто морду набьешь! Приятно так делается. Вроде как каждый день котлеты ешь или шоколад. Котлет-то нам не достается, зато кулаки у нас крепкие, ударят — не обрадуешься, и ничего за это не спросим. Потому у нас и наш Союз, и потому мы так живем. Может, мы тебе надоели уже, а если нет, то можно и продолжить. — Он остановился перед Другой и посмотрел ему прямо в глаза.

Долго Альберту пришлось ждать ответа. Друга понимал, что ребята дурно делали, добиваясь таким образом правды и справедливости. Он чувствовал опасность пути, на который собирался вступить. Но силы, чтобы опровергнуть Альберта, переубедить его в том, что не так надо бороться за правду и справедливость, у него не было.

— Ну как?

— Да… может быть, вы и правы…

— Хорошо. Тогда все ясно. А теперь заруби себе на носу: ты сегодня здесь кое-что услышал, а если тебя примут в наш Союз — услышишь еще больше. Пора тебе знать: каждого, кто болтает о том, что у нас здесь происходит, мы так обрабатываем, что у него живого места не остается. Может, я тебе это уже говорил. Ну, а полиции мы не боимся. От нее нам все равно нет помощи. Зато мы сами себе помогаем — один за всех, все за одного, иначе — крышка! А теперь хорошенько подумай, прежде чем отвечать. — Он снова прислонился к двери. Отсюда ему удобнее было обозревать все вокруг. По правде говоря, Альберт доверял своим ребятам, только когда видел их лица. Повсюду ему чудилась опасность, и он всегда был готов к отражению ее.