Здесь Сорель вскрыл механизм взаимодействия ведущих слоев демократического общества: «Наши финансисты нуждаются в политических деятелях, способных распоряжаться крупными деньгами и толкать страну на путь расходов… Финансисты снова вступают в свою старую роль благодаря расточительной политике, которую ведет демократия… Люди, добывающие средства к существованию наукой, искусством и печатью, и являвшиеся одно время паразитами государства, состоят теперь на службе у партий, имеющих возможность оплачивать их услуги. Такие люди имеются во всех лагерях; огромное большинство интеллигентов направляется именно в те лагеря, которые завтра могут оказаться у власти».

Сорель указал на опасность корыстного союза государства и финансовых сфер, подчеркнув, что политиканы и финансисты поразительно похожи друг на друга, их духовные уровни не различаются, а мораль низка. «Под скипетром парламента мошеннические дела будут вестись не хуже, чем под контролем банкиров», – предвидел социолог.

Выводы Жоржа Сореля в его второй книге лаконичны по форме и в целом не утратили актуальности содержания. Он назвал движение социалистов к парламентской власти «процессом дегенерации». «Крупная война привела бы, в конечном счете, к устранению причин, содействующих сегодня стремлению к умеренности и социальному миру», – писал французский социолог. Оценивая эти резкие суждения, нужно учесть, что Сорель предвидел трагический итог развития демократического государства, уничтожение которого заслуживало последней решающей войны в череде войн, порожденных коварной и лживой демократией.

В заключение французский мыслитель предложил революционным силам: 1. Не преследовать цели завоевания большого числа законодательных мандатов путем соглашения с разнородными недовольными элементами. 2. Не стремиться к расширению области государства. 3. Не препятствовать развитию промышленной деятельности. 4. Не смешивать классовую борьбу с соперничеством на почве материальных интересов. 5. Отказаться от всякого участия рабочих делегатов в учреждениях, созданных государством и буржуазией.

Несмотря на кажущуюся отстраненность идей Жоржа Сореля от реальностей XXI века, их смысл, как порождение великого в своих исканиях ума, может быть воспринят и переведен в стадию революционных действий. Исторический опыт показал, что революции не всегда сопровождаются насилием. Мощный стихийный взрыв недовольства может стать началом падения ожиревшей и трусливой власти, сколько бы штыков не прикрывало ее. Между социальными группами, на которые разделено современное общество, возможна борьба, не уступающая в силе классовым столкновениям прошлого. Таким образом, предложенные французским социологом понятия революции и катастрофы сохранили свое значение.

В отличие от Прудона и Сореля Густав Лебон, так же резко критикуя разрастание государства, с неменьшей силой обрушивался на грозящий социализм. Лебон расширил понятие социализма психологически и с философской точки зрения до состояния, при котором он включал в себя целый ряд исторически изжитых стадий. К генезису социализма ученый отнес все режимы, характеризуемые резким усилением государственной власти, централизацией экономики и стеснением личных свобод. Глубокий анализ, дар предвидения и меткий язык придают убедительность многим выводам Лебона. Важно, что он не обольщался надеждой на воскрешение демократии в какой-либо другой исторической форме. Ученый видел ее непреходящие пороки и не верил в будущее парламентаризма.

«Общество только тогда сплочено, когда моральное наследство – учреждения, верования и искусства – упрочились в душах, а не в кодексах. Общество приходит в упадок, когда эта сеть расстраивается и осуждено на исчезновение, когда она приходит в полное разрушение», – писал Густав Лебон в замечательном труде «Психология социализма». Кодифицируя на свой лад все ценности, демократия изгоняет традиции и верования, оставляя формальную оболочку, искажающую их сущность. Лебон высмеивал «законодателей» и «философов», считающих общество искусственной структурой, которую «благодетельные диктаторы могут совершенно пересоздать». «Созидательная сила покоится на времени и не подчинена непосредственно нашей воле, – утверждал он. – Разрушительная сила, напротив, в нашей власти. Разрушение общества может совершиться очень быстро, но восстановление его происходит всегда чрезвычайно медленно. Иногда человеку нужны века усилий для восстановления того, что он разрушил в один день». Но если общественный строй не соответствует традициям, то пересоздать его – значит вернуться к естеству. Это верно и для XXI века.

Влияние «современного социализма» Лебон объяснял не рациональными причинами, так как, по его мнению, «социализм становится очень сильным, оставаясь в области уверений, мечтаний и химерических обещаний». «Логика и разум никогда не были настоящими руководителями народов», – писал ученый. Он привел аналогию социализма с религией: «Глубочайшие мыслители: Лейбниц, Декарт, Ньютон безропотно преклонялись перед религиозными догмами, слабость которых показал бы им разум… Еще не одна цивилизация не была основана и не могла развиваться без веры в богов».

Неразумное, по убеждению Лебона, всегда составляло один из самых могущественных двигателей человечества, так философские системы дают толпе только доводы, тогда как душа человека требует лишь надежды. «Именно эта магическая сила надежд и создавала самые могущественные царства из ничтожества, творила чудеса литературы и искусства, составлявшие общую сокровищницу цивилизации, – писал он. – Каждый сообразно своим мечтаниям видит в социализме то, чего основатели новой веры и не думали в него вкладывать. Священник открывает в нем всеобщее распространение милосердия и мечтает о нем, забывая свой алтарь. Бедняк, изнемогая от тяжкого труда, смутно усматривает в нем лучезарный рай, где он будет наделен земными благами. Легионы недовольных /а кто теперь к ним не принадлежит?!/ надеются, что торжество социализма будет улучшением их судьбы».

Увлеченный разоблачением социалистических тенденций в буржуазной среде, Лебон не предусмотрел возможность сотворения «могущественного царства» вместе с обретением капитализмом национальной окраски. Поэтому сочетание капиталистического предпринимательства с социалистическим контролем казалось ему невозможным. Но он знал, что торжество доктрины происходит главным образом от влияния проповедников, умеющих говорить толпе, зажигая в ней веру. Только они всегда создавали массовые народные движения, которые под руководством вождей производили перевороты в социальной сфере и меняли духовный строй жизни народов.

Однако демократия не дала миру ни одного великого проповедника /вождя/ из-за дегенерации, внесенной ею в мир. Поэтому демократические режимы, придававшие себе национальные названия, не отвечали духу подлинно национальных преобразований: «африканский социализм», «арабский социализм», «шведский социализм»… Лебон отметил, что «доктрины социализма меняются чуть не с каждым днем и делаются всё более расплывчатыми, неопределенными». С тех пор было изобретено немало социалистических моделей: «демократический социализм», «христианский социализм», «социализм с человеческим лицом…

Но ученый поставил проблему, решение которой могло снять остроту борьбы между противоположными интересами личности и организованной общиной людей. Именно в этом, считал Лебон, состоит «истинная задача социализма с философской точки зрения». – Он указал на разную роль государства у народов, представляющих «высшую расу» /!/ и тех, кто безнадежно отстал в развитии: «У энергичных, достигших высшей степени развития рас, как при республиканском, так и при монархическом режиме, замечается значительное расширение личной инициативы и постепенное сокращение области, которой ведает государство. Противоположную роль предоставляют государству народы, у которых личности дошли до такого умственного оскудения, что не могут рассчитывать на свои силы. У таких народов, как бы ни назывались учреждения, правительство всегда представляет всепоглощающую власть. Оно всё фабрикует и распоряжается мельчайшими подробностями жизни граждан. Социализм есть расширение такого воззрения. Он был бы диктатурой безличной, но ничем не ограниченной».