Юлька ликовала. То-то удивится Ким! Вместо Гошки — старый козёл, и какой — Авоська!

Ким не удивился — так он был ошеломлён, увидев Юльку и старого козла, идущих по улице чуть ли не в обнимку.

— Ты… ты с ума сошла?! — с трудом выдохнул Ким. — Зачем ты притащила эту… этого, — не найдя подходящего слова, Ким ожесточённо махнул рукой. — Где Гошка?

— Гошке никак из дому не уйти, — сказала Юлька, с трудом сдерживая торжествующую улыбку, — я и взяла Авоську — он нам живо довезёт пушку куда надо! Правда, здорово придумала?

— Здорово-то здорово, — нехотя согласился Ким, опасливо поглядывая на козла, — а вдруг он бодаться начнёт?

— Не начнёт, — уверенно сказала Юлька, — он меня слушается. Смотри…

Она наклонилась к Авоське и зашептала ему что-то в самое ухо, потихоньку двигаясь к пушке.

Козёл неотступно следовал за Юлькой, словно боялся пропустить хоть одно слово.

— Видишь? — Юлька подняла к Киму смеющееся лицо. — Давай привязывай скорее…

Ким пропустил верёвку сквозь дуло пушки и привязал её к стальной полосе, прихватившей резину.

— Готово! — сказал он. — Поехали, — и, навалившись плечом, сдвинул пушку с места.

— Пойдём, Авосенька, пойдём, маленький, — Юлька шла впереди, нежно приговаривая, а козёл шёл за нею, волоча за собой пушку.

— Молодец! — не выдержал Ким. — Здорово придумала! Довезём, как на собаках! — Он с уважением посмотрел на тонкую фигурку Юльки, идущей впереди. Что ни говори, а девчонки тоже иногда попадаются толковые!

Возле моста переднее колесо пушки неожиданно застряло в глубокой выбоине. Авоська несколько раз дёрнул верёвку, но пушка засела прочно.

Ким встал на колени и подлез под пушку, пытаясь её приподнять.

— Иди же сюда! — задыхаясь, крикнул он Юльке. — Не видишь? Стоит, как барыня!

Вместе они с трудом приподняли пушку и поставили её на ровное место.

— Пошёл! — властно крикнул Ким.

Но Авоська упрямо замотал головой и сердито заблеял.

— Авось, Авось! — позвала Юлька. Авоська стоял как вкопанный. То ли ему надоело играть роль лошади, то ли его обозлил окрик Кима, но он больше не обращал на Юльку никакого внимания.

— Вот безмозглая скотина, — рассердился Ким. — Ну, пошёл! — Он поднял с земли хворостину и стеганул ею козла по шерстяному заду. — Пошёл! Пошёл!

— Ким, перестань! — попыталась остановить его Юлька. — Так только хуже сделаешь. — Но Ким не слушал. Он был взбешён упрямством козла и своей зависимостью от него. Всё шло так хорошо и вот… почти у самой цели сорвалось…

— Давай, скотина, пошёл! — Ким ещё раз с силой стегнул козла.

Авоська оскорблённо взревел. Он затряс рогами и рванулся с такой силой, что верёвка треснула, а пушка быстро покатилась вперёд.

Освобождённый от привязи козёл бросился к Киму, метя бородой пыль на дороге.

Ким подпрыгнул и ухватился руками за толстую ветку ивы. Болтая в воздухе ногами, пытаясь подтянуться и взобраться на дерево, он успел увидеть, как разъярённый козёл, несколько раз обежав вокруг дерева, уже несётся к Юльке.

— Юлька! — испуганно закричал Ким. — В воду! Прыгай в воду.

— А-а-а! — закричала Юлька. Острые рога мелькнули перед её глазами, она метнулась в сторону и кубарем скатилась по пологому склону в холодную воду. Следом за нею, подминая под себя хрустящую гальку, съехала в речку пушка.

Увидев, что добыча упущена, козёл заметался по берегу, не решаясь влезть в воду, а затем бросился к иве, на ветке которой примостился Ким, и угрожающе заблеял.

— Чёртова скотина! — чуть было не заплакал Ким, глядя, как исчезает в волнах реки грозное оружие.

11. Держись, Юлька!

Смеркалось, когда Алёша пришёл домой. Прохладные серые тени неслышно заползали в открытое окно, прятались по углам. Алёша бросил альбом на стол, устало потянулся и подошёл к окну.

Над рекой клубился лёгкий туман, смешиваясь с надвигающимися сумерками, и поэтому противоположный берег реки с неровным порядком Приборовья и зубчатый у горизонта лес стали похожи на размытую дождём старую декорацию к спектаклю. На дальней ферме возле леса призывно замычала корова, отозвалась другая; возле совхозного клуба сердито застучал движок — привезли новый кинофильм.

По мере того как густела серая мгла, звуки росли, множились, словно деревня просыпалась после томительного дневного сна. Над покатыми крышами изб заклубился сизый дым. В окнах замигали огни. Хлопали двери. У колодца натужно скрипела железная цепь ворота, деловито позвякивали вёдра. Пахло парным молоком и укропом.

Алёша пододвинул трёхногую расшатанную табуретку и сел, положив голову на подоконник. Ветер приподнял занавески, заглянул в комнату, наполнил её запахом расцветающей сирени.

Алёша блаженно зажмурился. На душе у него было покойно и радостно. Рисунок получился на славу. Ким останется доволен.

— Алёша, ты что, сумерничаешь? — бабушка вошла в комнату, на ходу просматривая свежую газету. — Еле-еле успела к закрытию. Эта девушка на почте всегда так рано уходит… Ф-фу-у… плохой из меня спортсмен. Зажечь свет?

— Зажги. — Алёша поднялся. Интересно, как будет выглядеть рисунок при электрическом свете? Он приколол его кнопкой к бревенчатой стене, рядом с другими рисунками, и отошёл в сторону.

— Ничего получилось, как ты думаешь? — Алёша посмотрел на бабушку. Она сидела на диване, устало вытянув полные ноги в мягких кожаных тапочках и внимательно просматривала новый журнал. Сухие голубоватые пальцы легко, словно лаская, перебирали страницы; на полном, чуть одутловатом лице застыла довольная улыбка. «Как она здорово изменилась», — подумал Алёша, глядя на бабушкины ноги в мягких тапочках. До прошлого года он ни разу не видел, чтобы бабушка носила тапочки или туфли без каблуков. И волосы совсем белые.

— Ты что-то сказал? — бабушка подняла голову и сняла очки. Мелкие морщинки побежали от уголков глаз к вискам.

— Я хотел, чтобы ты посмотрела рисунок, — виновато сказал Алёша.

Бабушка прищурилась, затем надела очки и тяжело поднялась с дивана. Сухие половицы жалобно скрипнули под её грузными шагами. С минуту она внимательно всматривалась в рисунок, а затем повернулась к Алёше. Тёмные подковки бровей над очками удивлённо дрогнули.

— Что за фантазия, Алёша?

— Фантазия?!

— Разумеется. Такое прелестное юное существо и… стреляет из пулемёта…

— Что ты говоришь, бабушка?! Это же солдат! Настоящий! Он ведёт свой последний, может быть, смертельный бой, а ты… ты…

Взять и смазать одним словом всю его работу! Это только бабушка умеет. Он был возмущён. Даже больше. Он был оскорблён.

— Солдат? — бабушка с сомнением покачала головой. — Ты серьёзно?

— Ну конечно! Очень, очень серьёзно! — горячо сказал Алёша, всё ещё надеясь, что бабушка просто не поняла.

— В таком случае тебе не кажется, что у твоего солдата несколько… я бы сказала, легкомысленный вид?

— Почему?!

— Посмотри, какая у него весёлая улыбка, он не воюет, а играет в войну.

Алёша в смятении посмотрел на рисунок, точно увидел его впервые. Горячая волна опалила щёки. Он сорвал со стенки рисунок и разорвал его на мелкие клочки. Как же он сам не заметил, когда рисовал?

Он выскочил в сени и прижался лбом к шершавой стене. Рисовал… рисовал — и вот тебе. И с чего он взял, что солдат у пулемёта должен обязательно улыбаться? Совсем наоборот. У него должно быть суровое, обросшее лицо. Он ведёт свой последний, смертельный бой, разве ему до улыбки?

— Алёша! — позвала бабушка.

Алёша плотнее прижался к стене, как будто хотел спрятаться в щель между досками.

— Алёша, иди сюда! — настойчивее позвала бабушка.

Алёша тоскливо поёжился. Неужели нельзя оставить человека в покое, если ему плохо? Он решительно вышел во двор, торопливо сбежал вниз по холму к реке и медленно побрёл по берегу.

Река шумно билась тёмными горбатыми волнами о деревянные сваи. В камышах звонко сплетничали лягушки. Расплывчатая луна слабо проступала сквозь светлую, зыбкую пелену облаков. Рассеянный зеленоватый свет пластался над горизонтом. Алёша вздохнул: «Что ж, видимо, Юлька права. Какой он художник!»