И все равно в чем-то он все-таки подавлял ее, заставлял тянуться за собой, не будь отец таким, она жила бы иначе, в чем-то совсем по-другому.

«О чем это я, да, о чем я сейчас думала?» — спросила себя Вера, она сидела все у того же лесного ручья, спокойно и неторопливо журчала вода.

Вера не повернула головы, когда услышала за спиной чей-то негромкий голос — немного развязный, — она могла бы поклясться, что это чужой. Она ждала, тот, чужой, тоже, очевидно, стоял и ждал. Он ей сразу не понравился, и хотя она его еще не видела, она уже испытывала ненависть к нему за то, что ей сейчас приходилось бояться и ждать, может быть, выстрела в спину.

— Девушка! — услышала она опять, и в чужом голосе прозвучала насмешка — и Вера возненавидела еще больше неизвестного за эту хорошо замаскированную насмешку в голосе, словно он заранее все знал о ней и заранее не находил в ней ничего интересного. Вера повернула голову и отступила. В пяти-четырех шагах от нее, привалившись спиной к темному стволу старой ольхи, стоял большой мужчина. Одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, как человек измучен, и все-таки он производил впечатление физически очень сильного человека. Помедлив, Вера неуверенно шагнула навстречу.

— Мы пятый день ничего не ели, — сказал человек у ольхи, отковыривая куски старой коры от ствола. — Мы заблудились.

— Почему «мы»? — спросила Вера, и человек указал в сторону, где сидели еще двое, один точно такой же полуголый, в штанах, изорванных в клочья, с грязной, умело сделанной повязкой наискосок через грудь, на повязке проступила и засохла кровь, второй помоложе, совсем подросток, белобрысый и вихрастый, смотрел с любопытством, и Вере показалось — даже с восхищением.

— Из автомата его зацепило, — пояснил человек у ольхи, проследив за взглядом девушки. — Навылет, ребро задело. А крови вытекло — ослаб, видите.

— Вижу, — сказала Вера. — Вижу, не слепая.

— Хороший парень, учитель из Филипповки. А это Юрка, Юрка Петлин, в лесу к нам приблудился, тоже из Филипповки, земляк Володькин, воевать тут собрался в одиночку. Как немцы вошли в Филипповку, так он и оторвался в лес, а мы, дураки, ждали, чего, спрашивается, ждали? Чего? Ну и дождались, чуть в яму не угодили, из-под расстрела ушли. Все село расстреляли, сволочи, и детей и стариков. А Юрка, башка, малый сообразительный, как немцем запахло, так и утёк.

— Филипповка, это, кажется, Хомутовский район? — неуверенно спросила Вера, хотя отлично знала, что Филипповка — это Бравичинский район.

— Нет, Бравичинский, — отозвался человек под ольхой, пристально глядя на девушку.

— Почему вы все о них говорите? А вы сами?

— А я что? Я дальний, алтайский. Николаем меня звать, Николай Рогов. Я ничего, а Володька ранен, вот и говорю о нем, Скворцов фамилия.

— Учитель?

— Мы пять дней не ели, — хмуро сказал Рогов, растирая в пальцах кусок коры и отбрасывая его, Вера неприязненно на него покосилась. Она уже слышала об этом, и при чем здесь она. А может, они все врут, и почему он с Алтая, а очутился здесь, и вообще? Если они пять дней не ели, разве он должен об этом говорить? Ей самой не очень-то легко, что же теперь взять да так и рассыпаться перед ними? И кто докажет, что этот с Алтая, а тот, учитель — из Филипповки, а белобрысый — Юрка Петлин?

Она стояла, не зная, на что решиться, и сама себе удивлялась: откуда у нее взялась такая подозрительность, и почему ее так раздражает этот высокий и сильный, видать, мужчина; она верила в интуицию, в возможность понять человека с первого взгляда и долго потом не могла себя перебороть, если и ошибалась в своих определениях.

— Чего там, вы нас не бойтесь, свои, — сказал Рогов с насмешкой, точно угадывая ее сомнения.

— А я не боюсь, — отрезала она.

— Покажите нам, как пройти куда-нибудь к деревне, — попросил Рогов и крикнул: — Да чего вы стоите, не съедим же мы вас, хотя, конечно, и до этого недалеко. Подойдите ближе.

— Дудки, — невольно рассмеялась Вера и только тут заметила, что готова в любую минуту перескочить неширокий ручей и исчезнуть в густых зарослях молодой ольхи. — Вы думаете, что здесь есть где-то деревня?

— А вы хотите уверить нас, что собираете грибы и пришли сюда за сто верст?

— Я ничего не хочу. Будьте здесь, я скоро вернусь.

— Хорошо, — недоверчиво пообещал Рогов, отошел к своим товарищам и сел рядом с ними под дерево, поглядел в ту сторону, куда ушла девушка. — Фея, — сказал он, и Скворцов, задремавший от слабости и усталости, поднял голову и открыл глаза.

— Ты что-то спросил, Николай?

— Ничего я не спросил. Не могу я больше идти, и все. Или мы найдем пожрать, или я ложусь и помираю.

— Где она?

— Ушла, приказала сидеть, никуда не двигаться с места, — ответил за Рогова молчавший до этого Юрка Петлин, длинноногий, еще по-мальчишески нескладный паренек с живыми, быстрыми глазами.

— Зря ты ее отпустил, Николай, удерет девица, испугается. Надо было кому-нибудь из нас с ней идти, вот хотя бы Юрке.

— Точно, — с готовностью отозвался Юрка, — ох, и есть хочется, кишки к позвонку приросли, а от ягод уже мутит. Весь век здесь прожил, а не знал, что под боком такая дремучесть.

— Весь ве-ек, — передразнил Юрку Рогов. — Твой век короче носа, погоди, тебе его еще укоротят.

Скворцов усмехнулся, провел пальцем по давно не бритым щекам.

— Я заметил за тобой любопытную черту, Николай, чем больше тебе хочется есть, тем мрачнее твоя философия. Ты лучше скажи, что нам делать дальше, если она не вернется? Куда идти?

— Вернется. Я уже слышу, они подошли, стоят сзади.

Скворцов удивленно оглянулся и встретился глазами с парнем лет двадцати с лишним, в руках которого была винтовка. Скворцов толкнул Николая Рогова и встал.

— Здравствуйте, — сказал им парень с винтовкой и слегка повел стволом, указывая направление. — Идем.

— Ишь ты, — сквозь зубы проворчал Николай Рогов. — Командует.

— Иди, иди, — сказал парень, и они прошли, куда он указывал, а он шел за ними шагах в пяти.

Потом они увидели шалаш, трех мужчин, очевидно ждавших их, и ту самую девушку, которая мыла в ручье котелки. Двое, Почиван и Сигильдиев, стояли, а Глушов сидел, продавив своей тяжестью стенку шалаша; у него было отекшее, желтое лицо. Девушка сидела, листая какую-то книгу и делая вид, что не замечает ничего вокруг.

— Ну, здоровы были, — хрипло сказал Глушов. — Подходите ближе, рассказывайте, кто вы такие, откуда и зачем.

— А может, вам всю родословную рассказать, до седьмого колена? — вызывающе спросил Рогов, опускаясь перед шалашом и по-турецки скрещивая ноги.

— Валяй, — согласился Глушов, оценивающе ощупывая глазами крепко скроенную фигуру Рогова.

— Рассказывай, рассказывай! А что рассказывать? Я в окружение попал, а они вот местные, из Филипповки, вот пусть и рассказывают.

Скворцов неторопливо оглядел Глушова, Почивана, девушку.

— Владимир Скворцов, работал учителем в филипповской школе. Вел русский язык и литературу в пятых, шестых и седьмых классах. А это Юра Петлин, тоже из Филипповки, кстати, мой бывший ученик.

— Почему не в армии?

Скворцов оглянулся, это спросил Почиван.

— Белый билет у меня, вы, наверное, видели, я прихрамываю. А Юру не успели призвать.

— В Филипповке я был, — сказал Почиван. — Кто у вас там последнее время председателем колхоза был?

— Грачик, Андрей Демьянович, а что?

— Ничего. Документы какие есть?

— Забыли получить, — опять не удержался Рогов.

Почиван подошел, присел напротив на корточки.

— А ты, друг, не ломайся. С тобой в поддавки никто играть не собирается. Ясно?

— Ясно.

— Да бросьте вы, — взмолился Скворцов. — Из-под расстрела ушли. Какие документы, если нас на расстрел вели?

— Подожди, Почиван, — перебил недовольно Глушов. — Рассказывайте, товарищи, рассказывайте. Садитесь ближе, — предложил он Рогову, и тот неохотно придвинулся.

Поймав на себе брошенный искоса любопытный взгляд Рогова, Глушов выпрямился, он не любил, когда его начинали изучать прежде, чем он успеет составить себе представление о человеке.