Полина встала сегодня чуть свет. Сходила на днестровскую старицу, умылась. Почти рядом с берегом, в зеленом омуте, резво плескалась малая рыбешка, летали, кружились над белыми лилиями синие стрекозы. Какая благодать! Лишь со стороны Бендер не часто бил одинокий пулемет, да где-то далеко на юго-западе ухали вразнобой пушки.

Ночью все офицеры штаба дивизии покинули обжитое местечко в притихшем саду. Значит, сегодня очередь за медиками.

Полина разбудила девчат, сильно уставших за вчерашний день: раненых было много, как всегда в пору затянувшихся наступательных боев в глубине немецкой обороны.

Галина Мелешко соскочила тут же, едва Полина коснулась рукой ее плеча. Люда Иванова молча поднялась, стала одеваться. Но Ольгу пришлось долго тормошить, она никак не могла проснуться.

— Опять не дали досмотреть такой чу́дный сон, — виновато сказала Оля, очнувшись.

Полина с улыбкой покосилась на свою любимицу.

— Скоро мы, как видно, отправимся в путь-дорогу. Готовьтесь, девочки.

— А разве Бендеры уже взяли? — сладко потягиваясь, спросила Ольга.

— Что, проспала такую крепость? — с ехидцей заметила Галина.

— В самом деле, Полина Семеновна?

— Да нет, там еще немцы. Но слева боя почти не слышно...

Она не договорила: поодаль от землянки разорвалось несколько снарядов. Качнуло буковый накат, посыпалась глина на пол.

— Тебя поздравляют с добрым утром, — сказала Ольге молчунья Люда Иванова.

Не успели они что-нибудь поесть, чтобы не идти на кухню до обеда, как подошел трофейный «штейер». Его увидела умывавшаяся на лестнице Ольга.

Когда Полина вышла из землянки, около раскрашенной под осенний лес машины толпились уже врачи. Был здесь и командир медсанбата.

— Что случилось, товарищ майор? — обратилась она к нему, тревожно подумав о Богачеве.

— Опасно ранен в грудь полковник Родионов.

Она охнула, переменилась в лице:

— Надо сейчас же делать операцию!

— Генерал Шкодунович приказал вызвать главного хирурга армии.

— Лучше бы доставить полковника в госпиталь: там все условия. А то пока мы ждем... Разрешите, я отвезу его?

Командир батальона заколебался.

— Это мой долг, товарищ майор. Полковник Родионов воевал в гражданскую войну вместе с моими родителями.

— Ладно, поезжайте, Полина Семеновна.

Раненого осторожно перенесли в санитарную машину. Полина забежала в землянку, взяла все необходимое, простилась с Галиной и Людой Ивановой. Уже из автомобиля она увидела по-детски растерянную Олю, пожалела, что в спешке не попрощалась и с ней. Ну да к обеду вернется...

— Пожалуйста, потише на ухабах, — сказала она шоферу.

Тот согласно кивнул головой, не отрывая глаз от пойменной разбитой дороги, по которой двигались встречные грузовики. Они прижимались к самой обочине, уступая путь закрытой машине с красным крестом на ветровом стекле.

Сергей Митрофанович лежал на широкой полке, обтянутой серым дерматином, и на чистой белой подушке, заботливо подложенной ему под голову. Он то неразборчиво, скороговоркой бредил, то умолкал. Его гладко выбритые щеки, на которых обычно поигрывал румянец, сейчас были под стать коленкоровой наволочке, а губы жарко запеклись.

Она подумала с болью, что может не довезти его до места, где главный хирург армии, кудесник, мог бы еще побороться за жизнь Сергея Митрофановича.

Пытаясь как-нибудь отвлечься от этих мыслей, Почина бесцельно глядела по сторонам, не узнавая проселочную дорогу, по которой столько прошло автомобилей, танков, орудий и которая вся была в наспех, кое-как засыпанных воронках. В одной мокрой низине образовалась пробка: машина остановилась, шофер посигналил, посигналил, потом махнул рукой, начал выбираться из-за руля.

Полина оглянулась и неожиданно встретилась глазами с Сергеем Митрофановичем.

— Это я, я, Карташева!.. — задыхаясь от радости, громко повторяла она с надеждой, что он узнает ее, обязательно узнает.

— То-то я смотрю... — невнятно сказал он и трудно улыбнулся. О, эта вымученная улыбка тяжело раненного человека. — Хорошо, что ты со мной, Поленька.

Она склонилась над ним, поцеловала его в седой висок и тут же отвернулась, чтобы он — не дай бог! — не увидел слезы.

— Не плачь, выживу!

— Да-да, конечно, конечно! — подхватила она.

— Я думал, медики не плачут.

— Простите меня, Сергей Митрофанович... Скоро доберемся до госпиталя. Там главный хирург армии сделает вам операцию, и вы сразу почувствуете себя лучше.

— Как, сам полковник Журавский? Какая честь. — Он опять слабо, вымученно улыбнулся, закрыл глаза.

Полина с нетерпением ждала, когда Сергей Митрофанович соберется с силами. Щеки его немного потемнели, лицо уже не казалось таким безжизненным, как несколько минут назад, и на висках выступили бисерные капельки пота. «Душно ему», — она опустила боковое, в веерообразных трещинах, мутное стекло. В машине повеяло свежим ветерком с тонким запахом тираспольской айвы.

— Спасибо, дочка. — Он вздохнул, поморщился, но не застонал.

— Ну, что там, сержант? — торопливо спросила она водителя, который усаживался за руль.

— Сейчас, сейчас, товарищ капитан, освободят дорогу..

— Поленька...

— Слушаю, Сергей Митрофанович.

— Возьмешь в моей сумке адрес, напишешь домой, если...

— Да что вы?

— Подробно напиши. Дома у меня дочь-невеста. Сын-то погиб в сорок первом на канале Москва — Волга. Так пусть Рита знает все... Не перебивай. Мало ли что. Сама берегись. Ты еще не жила. И не сторонись Валентина. На его руку можно опереться: недаром с Валей охотно идут в разведку. Обещаешь жить, как советую?

— Обещаю.

— Ну и умница...

Автомобиль натужно тронулся по глинистому раскату. Сергей Митрофанович замолчал, плотно сжал губы, чтобы не стонать. По обе стороны дороги стояли шоферы встречных грузовиков, готовые помочь санитарному легковику.

А Сергей Митрофанович снова начинал бредить.

Есть своя логика в том, что называется бредом, пусть и невозможно бывает со стороны соединить разорванные мысли в логическую цепь. Полина не раз убеждалась, как обостряется память у людей, когда они борются один на один со смертью. Память — последнее, что остается с человеком до конца, хотя и говорят, что он без памяти.

Сергей Митрофанович заговорил о Шкодуновиче, который не пускал его на передовую, а он все-таки ушел с НП. «Эх, если бы не Бендеры...» — сказал он, И Полина поняла, что он ранен под Бендерами, куда по комиссарской своей привычке должен был пойти непременно, чтобы находиться среди солдат в день штурма крепости.

Машина подходила к реке: между вековыми деревьями-великанами посверкивали солнечные блики плеса. «Только бы не застрять на берегу», — забеспокоилась Полина, оглядывая Сергея Митрофановича. Длинный накат мучительного бреда, кажется, ослабевал.

Наконец открылся весь Днестр — в пене, взмыленный от непосильной круглосуточной работы. По мосту шла бесконечная колонна автомобилей — понтоны оседали так, что вода хлестала по радиаторам, Нечего было и думать, чтобы остановить всю эту лавину, хлынувшую на запад по рубчатому следу танков. Но выше моста как раз отчаливал от того берега паром.

— Давайте на паромную переправу, — сказала Полина шоферу.

Однако и здесь выстроились машины, загородившие самый въезд на подмосток. Шофер властно засигналил. Тогда к санитарному легковику подбежал лейтенант-сапер.

— Кого везете?

— Раненого, — ответил сержант.

— Вы, к сожалению, не один.

— Но поймите, — вмешалась Полина, — мы просто не можем ждать. Я везу опасно раненного полковника Родионова.

— Как, полковник Родионов ранен?! — не поверил лейтенант и, распахнув дверцу автомобиля, заглянул внутрь, отшатнулся. — Он же меня принимал в партию... На Кавказе...

Лейтенант окликнул своих автоматчиков. Машину пропустили на паром вне очереди. И тут, как на грех, начался обстрел берега.

— Сволочи! — крепко выругался этот взмокший лейтенант-сапер. — Бьют из Бендер каждые десять минут, — добавил он, точно оправдываясь. — Но вы, товарищ капитан, не волнуйтесь, они скоро утихомирятся.