— Довольно вашей холодной, люминесцентной искренности, — гневно сказал Прокофий Нилыч.

И Голосов умолк, поняв, что его исповедь в самом деле ни к чему.

Утро было тягостным. Скорый поезд, как назло, останавливался чуть ли не на каждой станции. Еще никогда Прокофий Нилыч не испытывал такого жгучего нетерпения: да скоро ли Москва?

Голосов вернулся из ресторана, сложил вещички, постоял перед зеркалом, машинально поправляя галстук, и снова гордо удалился в коридор, не желая больше ни говорить, ни видеть Метелева.

Когда поезд осторожно, будто провинившийся, наконец-то встал в Москве, они первыми вышли из вагона и тут же потеряли друг друга среди толпы встречающих.

Они расстались на том самом Казанском вокзале, который был для них смолоду отчим домом, но расстались теперь как случайные попутчики, которых не сблизила и дальняя дорога.

26

Какая благодатная крымская осень стояла на Южном Урале! Если время от времени и шли дожди, то они были скоротечными. В предгорье заново оживали на солнцепеке кулиги вишенника, бобовника, чилиги, явно обманутые теплынью: их голые стебли в мелких насечках второй завязи. И травы в долах не хотели мириться со своим коротким веком: осенний подгон вымахивал вровень с пожухлой некосью. Ну, а горные дубки и вовсе не думали желтеть, будто на зависть молодящимся березовым колкам, густо окрашенным персидской хной.

Да как не любить эту пору года! Хмель весны кружит голову, расслабляет, не дает собраться с мыслями. Иное дело — это «очей очарованье». Все вокруг невооруженным глазом просматривается до горизонта, не надо никаких биноклей. Дышится свободно: ни грозовых перепадов, ни густого зноя в невесомом воздухе. А главное — думается свободно и глубже. Не потому ли, наверное, у каждого бывает своя  б о л д и н с к а я  осень.

Он целую неделю объезжал дальние партии Восточной экспедиции, которые заканчивали полевой сезон. У геологов, как и у земледельцев, год выдался урожайным: были открыты новые рудные залежи. Отличилась березовская партия, доказавшая, что есть еще порох в пороховницах, что запасы медного колчедана могут быть удвоены. Отец прав: где побывало двенадцать геологов, там можно открыть и тринадцатое месторождение.

В Березовке Георгий увиделся с инженером Сольцевой. Он предложил ей работу в геологическом управлении, но она отказалась наотрез. Даже обиделась. То ли в ней жила старая неприязнь к управленческим работникам, которых она обвиняла во всех грехах, то ли сердилась лично на него, что до сих пор не удосужился поговорить с ней по душам. Все было некогда. А геологи, чего греха таить, народ легко ранимый: тут надо считаться и с игрой самолюбий, как в театральной труппе. Ну, что ж, в пределах разумного следует щадить профессиональную ревность. Настасья Дмитриевна Сольцева прожила в степной глуши главную часть жизни — не потому ли она болезненно относится к горожанам...

Возвращаясь домой, Георгий заехал по пути на могилу жены. У Зои он не был с прошлого года. Это вовсе негоже. Если с живыми можно объясниться, то перед мертвыми ты уже ничем не оправдаешься.

Тогда, в мае, здесь буйно цвела черемуха, и белая урема смягчала боль. Теперь все обнажилось. Он сел на скамейку рядом с могильным холмиком, распахнул воротник рубашки. Вот где она, осень-то, чувствуется сразу: на кладбище...

Всю дорогу он мысленно находился в прошлом. Только на виду у города вспомнил Павлу: вернулась ли она с газопромыслов? Молодая, энергичная, дня не посидит дома. Как-то у них все сложится? Главное — превозмочь прошлое. Одним это удается легче, другие всегда испытывают душевную неловкость. Вот он сегодня поволновался на могиле Зои — и память отбросила его далеко назад. Ты ведь раньше не был таким сентиментальным, дорогой товарищ. Лекарство одно — жить для людей, для Павлы, которая наконец-то счастлива теперь. А ты уверен? Но, во всяком случае, только женщине дано из двух неудачных судеб построить что-то новое...

Павла тоже всю неделю провела в поездке по строительным площадкам в районе газового вала. Она там и ночевала вместе с девушками в полевом вагончике, хотя до областного центра рукой подать. Ей важно было не просто поговорить с людьми, но и самой почувствовать их быт. Иначе толково не напишешь.

Ясная, затяжная осень шла навстречу строителям и монтажникам, которые еле справлялись с планом. Не хватало рабочих рук: это вечная проблема больших строек. Потому-то вслед за комсомольцами-добровольцами, которые собрались со всех концов области, даже из соседних областей, тут появилось немало и людей случайных. Пожалуй, нигде, ни на каком заводе не встретишь такой людской пестроты, такого поразительного соседства молодых энтузиастов и выбитых из колеи. На стройке можно  з а м о л и т ь  любой грех, если хочешь по-настоящему. Но беда в том, что не все паломники приезжают в эти «святые места» для искренней трудовой исповеди.

Неподалеку от строительства, на том берегу реки, начиналась разведка на нефть. Павла заглянула и туда для первого знакомства. Геологи были настроены оптимистически, верили, что их ждут счастливые находки. Павла не заметила, как исписала свои блокноты: одни заметки немедленно пойдут в работу, особенно по ходу стройки; другие могут понадобиться нескоро, когда буровые бригады закончат  п р и с т р е л к у  нефтяного месторождения.

Она осталась довольна поездкой. У газетчиков всегда так: выезжать не хочется — надоедает мотаться по командировкам, а возвращаешься домой необыкновенно освеженной.

Дорога была забита машинами: к городу шли автомобильные обозы с хлебом, навстречу им — самосвалы, грузовики со всяким строительным добром. То и дело приходилось отворачивать, к самой бровке заросшего бурьяном, глубокого кювета, чтобы пропустить какой-нибудь громоздкий лесовоз или тяжелый «ЗИЛ» с прицепом. Старенький «газик» с трудом лавировал среди всех этих «ЗИЛов», «татр», «колхид» и «МАЗов». Сюда, в пшеничные края, на уборку стягивается множество автомобилей, которые до снега вывозят из глубинок зерно на элеваторы. А нынче добавились еще и машины строителей.

Павла сидела рядом с шофером из комсомольцев-добровольцев. Он заметно нервничал, и она сама никак не могла сосредоточиться. Она думала вперемешку — и о прошлом и о будущем, однако ей все время мешали гудки встречных грузовиков, требующих посторониться. «Как там Георгий», — вспомнила она о муже и о  т и х о й  свадьбе, после которой они отправились не в брачное путешествие, а в служебные командировки. Но «газик» вдруг опять прижался к обочине шоссе, уступая дорогу самосвалу, и она сбилась с этой мысли.

Дома Павла приняла душ, поела на скорую руку и с превеликим наслаждением вытянулась на широкой тахте, сразу оценив все истинное блаженство одиночества. Георгий, наверное, вернется завтра, не раньше. Она придвинула к себе телефон на всякий случай, может, позвонят из редакции. И тут же задремала, не в силах противиться дорожной усталости... Но ей помешал громкий, чужой звонок в передней. Кто бы мог быть? Неужели он? Встала, пошла открывать дверь.

«Нельзя ли потише?» — чуть было не сказала она, не узнав гостью на лестничной площадке, в полусвете.

— Добрый вечер, Павла Прокофьевна...

— Ой, Шурочка! Богатой будешь... Проходи, проходи, ради бога!

— Я на минуту.

— Идем, идем. — Павла взяла ее за руку и повела в среднюю, отцовскую комнату. — Сейчас я угощу тебя чаем с домашним вареньем.

— Нет-нет, я на одну минутку. — Саша присела у двери, осторожно огляделась. — А разве папы нет дома?

— Он где-то в ваших краях, не сегодня-завтра должен быть.

— Жаль. Он мне очень нужен.

— Да и я только что вернулась из командировки.

Не зная, как вести себя с молодой мачехой, Саша заинтересовалась фотографией вовсе молоденькой Павлы, которая беспечно улыбалась ей с простенка.

— Это вы? — тихо спросила она, почувствовав на себе пытливый взгляд хозяйки.

— Да, снималась примерно в твоем возрасте, когда...