Балабанов скрипел зубами и корчился от боли.
— Перевяжите ему руку. Этого бандита надо судить судом народа. За все его злодеяния...
Голод, конечно, порождал и недовольство. По деревням вспыхивали бунты. И Прокаин, теперь уже начальник Ольховской милиции, мотался по деревням, разъясняя крестьянам, обманутым кулаками, трудности, которые переживала страна, вылавливал зачинщиков, гонялся за бандами, изымал хлеб у кулаков и передавал его Советам для распределения среди голодающих. Но однажды...
Однажды отряду Пекесса было приказано спешно выступить в Михайловку, где кулаки подняли мятеж. Кулацкий бунт был подавлен. В одном из сараев среди убитых активистов Илья нашел изрубленное тело Белы Прокаина. Еще одного друга проводил Пекесс в последний путь...
Я рассказал о двух человеческих судьбах, о двух милиционерах. Россия стала для них второй родиной. И они верно, до последнего вздоха служили ей. Погиб начальник отделения милиции Бела Прокаин. Пали смертью храбрых многие бойцы советской милиции — интернационалисты. Прошли десятилетия. Многое забылось. Но эти люди, как и тысячи других сынов и дочерей Родины, павших в боях за революцию, живы в памяти народной. Герои не умирают!
Илье Степановичу Пекессу выпала более счастливая доля. Он прожил долгую жизнь. Это была жизнь стойкого бойца, жизнь честного и преданного коммуниста. Давно уже стали взрослыми сын и две дочери Ильи Степановича. Растут внуки. Они свято берегут память о своем отце и деде, твердо несут по Советской земле то великое знамя, за которое бились отцы.
ФРОНТ, НЕ ОБОЗНАЧЕННЫЙ НА КАРТЕ
В. ЮДИН
ДАР-ГОРА. ГОД 1923-Й
В начале сентября 1923 года помощник начальника 2-го отделения Гаврила Васильевич Пучков привез с центрального склада царицынской городской милиции необычный тюк.
— Помоги! — сказал он подошедшему к нему во дворе начальнику арестантского помещения Василию Семеновичу Снегуру.
— Что это? — удивленно спросил Снегур.
— Новая милицейская форма, — не без гордости ответил Пучков.
Весть о новой форме моментально разнеслась по отделению и общежитию. Свободные от постов и дежурства работники с нетерпеливым любопытством собрались в кабинете Пучкова. Там уже шла примерка.
Милиционеры шумно потешались, когда очередь дошла до Снегура. Бывший моряк торопливо сбросил с себя ветхую шинель и потрепанный френч ядовито-зеленого цвета, но никак не мог подобрать на свою могучую, обтянутую тельняшкой фигуру подходящую тужурку. Наконец, он облачился и предстал перед восхищенными сотрудниками во всем блеске новой формы. Черная тужурка со стоячим воротником и красными петлицами с ромбами, два ряда блестящих пуговиц с советским гербом, черные галифе, черная фуражка с широким козырьком, милицейской эмблемой и красным околышем — все выглядело внушительно и строго.
Вечером, когда из очередной операции вернулся начальник отделения Георгий Иванович Маняшин, новую форму распределили. Обмундирования оказалось очень мало. Решили выдать один комплект на двоих и носить эту форму бережно — только на службе.
После трех лет тяжелой гражданской войны и двух последующих лет жестокого голода героический Красный Царицын переживал катастрофическую разруху. И все понимали, что Царицынский Совет не в состоянии пока в полной мере снабдить свою милицию.
Это был, в сущности, первый год мирной, созидательной жизни рабоче-крестьянского государства. Входила в твердую колею и милицейская служба.
2-е отделение обслуживало самый неспокойный район города — Дар-Гору. Население тут было разноплеменное, преступность и беззаконие процветали здесь с давних пор.
Георгий Иванович Маняшин принял отделение несколько месяцев назад. До этого он служил старшим милиционером в 4-м отделении. Там он больше года возглавлял базарную милицию, добился порядка на городских рынках, боролся с хулиганством, мошенничеством, злостной спекуляцией. Он был человеком авторитетным, принципиальным, добросовестным, честным и ко всему этому очень скромным.
В новом коллективе Маняшин прежде всего требовал добросовестного и честного несения службы. Он не уставал напоминать подчиненным:
— Милиция — страж революционного порядка. Рабочий класс поручил нам охрану его покоя. Нам Советская власть доверяет, и мы должны быть неподкупны.
Последнюю фразу Маняшин всегда подчеркивал. И не случайно. Подкупить полуголодного милиционера пытались многие, и не так-то просто было устоять против обольщения и щедрых «даров» преступников.
— Было это осенью, — рассказывал как-то милиционерам Маняшин. — Поздно вечером поп Троицкой церкви Донсков возвращался с крестин. Наугощался он так, что в трамвай сел «еле можаху». В вагоне «носителя благодати» стало «травить». Пассажиры, конечно, возмутились. Милиционер 4-то отделения задержал пьяного «духовного отца». Составил протокол.
Попу грозил скандал, и он на другой же день прислал милиционеру с верующим Гробовым «даяние». Милиционер, не будь промах, в присутствии свидетелей 500 рублей взял и тут же доложил начальнику. Незадачливый поп угодил под суд. Не всякое «даяние» — благо. А милиционер заслужил самое главное — уважение товарищей...
Когда расходились, кто-то ив молодых с досадой заметил ветерану 2-го отделения Александру Беккеру:
— А фамилию того милиционера начальник почему-то не назвал.
— Да это он сам и был, наш начальник Георгий Иванович. Не иначе... — улыбнулся Беккер.
Он знал скромность Маняшина и в то же время понимал, как необходимы молодым милиционерам такие беседы. Ведь в отделении служило немало молодых парней, вчерашних крестьян и рабочих, малограмотных, плохо разбирающихся в политике. Маняшин и его помощник — политический руководитель Снегур — убедили почти всех, у кого не доставало грамоты, посещать ликбез, открывшийся для работников милиции в клубе имени Воровского.
Ходить в этот клуб было интересно. Можно было послушать громкую читку газет, посидеть на политической беседе, посмотреть любительский спектакль.
Помогли 2-му отделению и шефы — деревообделочники. Вскоре после Октябрьского праздника в отделении состоялся торжественный вечер. Рабочие подарили милиционерам шефское Красное знамя. Договорились о тесной дружбе, о связи. Шефы приобрели для милиции библиотеку популярной литературы, и вскоре она стала лучшей милицейской библиотекой в городе.
Маняшин получил донесение, что в глухом переулке в небольшом двухэтажном деревянном доме, прилепившемся на краю крутого оврага, некая Пономарева содержит подпольный трактир, торгует самогоном собственного производства. Решили сделать внезапный ночной налет на подозрительный дом. Маняшин сам возглавил операцию.
Приклады винтовок забарабанили в двери как раз в тот момент, когда в разрисованных морозом окнах погас свет. Насквозь промерзший милиционер, который с вечера вел наблюдение, еле унимая дрожь, доложил начальнику, что в дом в разное время вошли пятеро мужчин, но никто еще не выходил. Пьяных песен и буйных криков тоже не было слышно. Гости вели себя тихо. Маняшина это несколько озадачило. По внешним признакам подозрительный дом на разгульное питейное заведение не походил.
Дверь открыла растрепанная грудастая хозяйка в меховом манто, накинутом на голые плечи. Увидев милицию, она отпрянула, как ужаленная, и застучала каблуками по деревянной лестнице на второй этаж.
— Налет, девки! Налет! — истошно кричала она в закрытые двери комнат.
Маняшин устремился за ней. В прокуренной столовой он чуть не опрокинул большой стол, заставленный недопитыми бутылками и тарелками. Милиционеры и понятые торопливо зажгли какие нашлись лампы и свечи и перекрыли все выходы из дома.