— Я сэрб. Мо́лю принять в Красную Армию.

— Что значит «сэрб»? — строго переспросил командир и снова потрогал пулеметные ленты на груди. — Говорить понятливее, не темнить!

В сторонке сидел человек в кожаной куртке и картузе с лакированным козырьком. Он внимательно прислушивался к разговору дежурного по штабу с задержанным. Потом встал, подошел к командиру и опустился рядом с ним на скамью. Внимательно, словно пытаясь заглянуть в душу человека, он мягко спросил:

— Значит — серб, говоришь?

— Да, да! — быстро проговорил человек в австрийской шинели и, будто опасаясь, что его перебьют, торопливо добавил: — Илия Пекесс. Сэрб. Призван в Белграде. Я — рабочий. И отец мой, Стефан Пекесс — тоже рабочий.

— Ну, что ж, по-нашему, значит, ты Илья, а по отчеству — Степанович. Меня зовут Андрей. Андрей Филиппович Дронов. Да ты садись, Илья.

Пекесс присел на край табуретки. Красноармеец потоптался за его спиной, недовольно махнул рукой и вышел на крыльцо покурить.

Дронов долго беседовал с сербом, расспрашивал о жизни и службе в армии. Наконец, он сказал:

— Так вот, товарищ Пекесс, я зачисляю вас к себе в отряд.

2

Части Красной Армии шли к Царицыну, где назревали события, ставшие скоро решающими в разгроме белоказачьйх войск Деникина.

Пекесса зачислили красноармейцем в разведку полка, где комиссаром был Андрей Филиппович Дронов. Илья оказался хорошим конником и отважным солдатом революции. Но Дронову не очень нравилось, что смелость Пекесса порой переходила в какую-то безрассудную удаль. Он пробовал говорить с Ильей, тот всякий раз обещал не повторять впредь ошибок. Однако проходило какое-то время, и Пекесс, увлекшись очередной схваткой с казаками, забывал в пылу боя о своем обещании, за что получал от комиссара очередную порцию нотаций, после которых вновь обещал «воевать головой, а не эмоциями».

В одной из последних схваток с казачьим разъездом Илья так увлекся, что оторвался от отряда и затерялся где-то в степи.

Командир полка начал подтрунивать над Дроновым:

— Твой любимец, кажется, отправился догонять Деникина.

Комиссар хмурился и помалкивал.

Но вот на горизонте появились два всадника. Командир привстал на стременах, всматриваясь в приближающихся конников. Потом достал бинокль, приставил к глазам и через несколько секунд громко рассмеялся.

— Комиссар, да ты посмотри, вроде бы твой серб возвращается. И не один. А с кем, не разберу.

Пекесс на рысях подскакал к командиру полка и, сверкая черными глазами, бодро отрапортовал:

— Красноармеец Пекесс взял в плен офицера.

Донской жеребец, на котором он сидел, нетерпеливо переступал тонкими ногами. Илья был перетянут офицерским ремнем с портупеей через оба плеча, на боку висел револьвер в новой кобуре. Пленный офицер, безоружный и со связанными руками, понуро сидел на старой лошади Пекесса.

— Ну и ну, — проговорил командир, оглядывая Илью с ног до головы. — Молодец! Придется тебе от имени революции объявить благодарность. — Он повернулся в седле к комиссару.

— И наказать за лихачество, — сердито буркнул Дронов. — Сколько раз говорил, воевать головой надо. Говорил, красноармеец Пекесс?..

Андрей Филиппович устремил на Илью строгий взгляд.

— Много раз, — признался тот без особого энтузиазма. — Но что я могу поделать, когда мое сердце за революцию воюет лучше, чем голова. Товарищ комиссар, ничего не могу поделать с таким сердцем...

3

После разгрома под Царицыном потрепанные части Деникина откатились к Дону. Город возвращался к нормальной трудовой жизни. Снова начали дымить трубы заводов, открывались новые фабрики, оживали базары и толкучки. Но далеко не все примирились с разгромом деникинцев и победой Советской власти. В городе начали орудовать преступные шайки. Неспокойно было и в губернии. То там, то тут вспыхивали кулацкие мятежи.

Как-то под вечер Дронов пришел в отряд интернационалистов. Поговорил с одним-другим, выкурил несколько цигарок крепкого самосада. Когда совсем стемнело, начал собираться к себе.

— Может, немножко проводишь, Илья, — обратился он к Пекессу.

— Конечно, товарищ комиссар, — с готовностью откликнулся тот.

По притихшим улицам шли медленно, не спеша. Каждый думал свою думу.

Наконец Дронов остановился и протянул руку Пекессу.

— Спасибо, Илья. Спасибо за службу, спасибо за дружбу. Воевали мы с тобой неплохо. Придется — и еще вместе повоюем. А сейчас давай простимся. Когда еще доведется встретиться!

— Вы уезжаете, товарищ комиссар? — удивленно спросил Пекесс.

— Да, Илья. Партия направляет на другую работу.

— На какую работу, товарищ комиссар?

Дронов свернул козью ножку, затянулся и, глядя на огонек цигарки, задумчиво проговорил:

— Видишь ли, друг. У Советской власти много врагов. Одни в генеральских да офицерских мундирах. Другие под мужичка рядятся. Генералы за горло пытаются взять нас, а другой враг норовит в спину нож всадить. Это, брат, враги в нашем тылу. Кулачье проклятое! Они тебе и улыбаются, они тебя же из-за угла стараются ухлопать. Так вот партия меня посылает в народную милицию. Бороться с бандитизмом, укреплять Советскую власть. Захочешь, приходи к нам в милицию.

Вскоре после этого разговора интернациональный отряд расформировали: белоказаки были разбиты, интервенты тоже потерпели неудачу в своих попытках оружием задушить Советскую власть. Молодая республика рабочих и крестьян отбила первый поход Антанты.

Многие интернационалисты уехали к себе на родину. Всем, кто захотел вернуться, Советское правительство оказало помощь. Но некоторые остались. Остался и Пекесс. Так уж получилось в его жизни: в трудную минуту раздумий и сомнений он шел всегда за советом к Дронову.

Андрей Филиппович внимательно выслушал Илью. Не обнадежил, но и не разочаровал его отказом. Только сказал в заключение:

— Не я один решаю, брат. Тут надо с Советской властью посоветоваться.

В ту же ночь Дронов сам разыскал Илью и вручил приказ, в котором значилось:

Илья, услышав это, в-начале растерялся, словно потерял дар речи. Наконец, ткнул себя в грудь пальцем и глухим голосом спросил:

— Я — командир?

— Да, товарищ Пекесс, — торжественно произнес Дронов, — командиры рождаются из армии пролетариев. А вы — пролетарий. И своим боевым опытом, своей преданностью рабоче-крестьянскому правительству заслужили звание командира.

Дронов и Пекесс всю ночь просидели в избушке, где раньше квартировал взвод конной разведки и где остался жить Илья после отъезда многих товарищей из интернационального отряда на родину. Разговаривали командир и комиссар: вспоминали бои, друзей-товарищей, погибших в битвах с врагами. Дронов яркими красками рисовал будущее. А Пекесс молчал. Когда наступил рассвет и пришло время расстаться, серб произнес, как клятву:

— Спасибо за доверие, товарищ комиссар. Я буду и впредь верно служить делу революции. Вам не придется краснеть за меня. Пусть бандиты знают об этом. Пекесс будет достойным сыном своей русской родины.

4

Больше всего Пекесса тревожила мысль, а знает ли он законы Советской власти? Ведь ему теперь придется охранять эти законы. Поделился своими сомнениями с Дроновым, который был назначен комиссаром охранного батальона милиции. Тот пояснил:

— Законы Советской власти, товарищ Пекесс, провозглашены Лениным: власть — трудящимся, заводы — рабочим, землю — крестьянам. Эксплуатация человека человеком ликвидируется. Хозяин страны — трудовой народ. А мы — его защитники. Врагов у трудового народа и его власти пока что еще хватает.

Очень скоро Пекесс убедился, что у революции есть враги не только на фронте. Есть и другой — невидимый фронт, передний край которого может проходить в любом лесу, на большаке, в зажиточной деревне. Десятки малых банд рыскали по степи и селам, наводя страх на местных жителей. И носился летучий отряд Пекесса, уничтожая одну банду за другой.