— Тебе очень страшно было? — спросил Закир.

— Еще бы! Еще бы не страшно! Они в любой день могли прирезать, могли в пропасть кинуть. Это же не люди. Один басмач рассказывал, как он в горах какому-то мальчику на голову горячую шурпу вылил прямо из котла — хотел проверить, живой он или не живой. Звери, а не люди. Мальчик в яме лежал, от них прятался. Он на него котел опрокинул, а тот и не пошевелился даже. Ну, басмач решил, что он мертвый. Утром пошел посмотреть, а мальчика нет. Оказывается, он живой был, убежал… Вот кому страшно было. А я когда слушал, мне, наверно, еще страшнее было. Я около юрты лежал, а они внутри разговаривали.

— Неужели их не поймают? — сказал Эсон.

— Обязательно поймают, — сказал Кудрат. — Три отряда выслали, все дороги перекроют.

— Смотрите, кто идет! — неожиданно сказал Закир. — Тот сыщик, что на пустыре был, когда железный ящик нашли.

По улице не торопясь шел человек в кепке, надвинутой на глаза. Садык сразу узнал Михаила Сазонова. Тот вошел во двор и с улыбкой помахал рукой ребятам, столпившимся на галерее. Взрослые встали, чтобы приветствовать гостя. Талиб пошел ему навстречу.

Садык тихо шепнул ребятам:

— Это он сегодня на рассвете арестовал Кур-Султана, Таджибекова и Ису.

Через некоторое время ребят позвали вниз.

— Оказывается, без вас на улице Оружейников ни в чем не обойтись, — сказал Талиб. — Вот товарищ Сазонов из угрозыска хочет с вами поговорить.

— Во-первых, — сказал Михаил Сазонов, — я хочу вас поблагодарить за помощь. Во-вторых, похвалить за дружбу. А в-третьих, у меня к вам есть вопрос. Мы все сделали. Час назад мне звонили, что вся банда обезврежена. Но остался один невыясненный вопрос: где все-таки находится круглая печать махалинской комиссии?

Закир, Эсон и Рахим очень удивились. Садык вопрошающе посмотрел на Кудрата. А Кудрат колебался.

— Говори… — сказал Садык.

— Печать там, — сказал Кудрат, — в махалинской комиссии. С тех пор как я ее туда положил, ее, наверно, никто не трогал.

— Где же именно? — спросил Сазонов.

— А там стол есть. И вот, если доску приподнять — она даже не приколочена, — так в одной ножке, в углублении, печать, а в другой ножке — ключи от железного ящика. Только ключи теперь не подходят. Таджибеков замок сменил.

— Да… — сказал Сазонов. — Героически погиб ваш прежний председатель. Не дал он им ключей. И печать наверняка бы не дал. Замечательный был человек…

Никого так не обрадовали эти слова, как Кудрата, потому что он все время думал: а что, если Махкам-ака был убит именно из-за него?

— Скажите, пожалуйста, — спросил маленький Рахим, — вот Махкам-ака говорил нам, что когда-нибудь на земле совсем не останется плохих людей, будут только хорошие. Когда это будет?

Сазонов помедлил:

— Точно сказать, ребята, я не могу. Думаю, что скоро.

— Очень скоро или не очень? — спросил Закир.

— Может быть, не очень, — сказал Талиб, — потому что плохих людей все-таки много. Но поверьте мне, главное не то, что бывают плохие люди, главное — что хорошие люди есть всегда.

Пока шел этот разговор, Лера расстелила на ковре большую скатерть — дастархан, — поставила на нее множество тарелочек, на которых были конфеты, и печенье, и прозрачный, похожий на застывшие виноградные гроздья сахар — новат. На больших блюдах лежали черешня, белая и красная, абрикосы, персики. Шумел самовар. Все уселись вокруг скатерти и пили чай, ели фрукты.

Талиб обещал по возвращении из Ферганы задержаться подольше, чтобы как следует организовать детский клуб на улице Оружейников, обещал, что будет посылать из Москвы книги. Сазонов сказал, что его друг Иван дал согласие руководить фотокружком, что поможет ребятам записаться в спортивное общество «Динамо» и им там бесплатно выдадут форму и бутсы…

Рахим припрятал в рукав большой кусок сахара и ловко кинул его Доберману. Никто ничего бы и не заметил, если бы Доберман ел его тихо, но тот так захрустел, что все обернулись.

— Да, — сказал Сазонов, — чуть не забыл. Один из арестованных, Саидмурад, говорит, что его укусила бешеная собака и что эта собака принадлежит вам, ребята. Он требует, чтобы ему прививки делали от бешенства.

— Вот наша собака, — сказал Закир. — Разве она похожа на бешеную?

— Нам ее дядя Иван подарил, — сказал Эсон, — можете у него спросить.

— Знаете что, — подумав, сказал Сазонов, — раз есть такое заявление со стороны арестованного, собаку нужно проверить. Он очень боится уколов, но еще больше боится, что собака бешеная. Отведите ее завтра на проверку. Знаете, где пастеровский пункт на Касьяновской улице?

— Ну да! — сказал Закир. — Пусть его поколют!

— А куда его колют? — спросил Рахим.

— Не знаю, — ответил Сазонов.

— Уколы от бешенства обычно делают в живот, — сказала Лера.

Рахим поморщился:

— Мне никогда не делали уколов. Это, наверно, очень больно. Я завтра отведу собаку. Жалко человека.

Проводить Сазонова все вышли за калитку. Невысокий и узкоплечий, он шел по улице в кепке, надвинутой на глаза, в синих галифе и пыльных сапогах.

Глядя ему вслед, Садык сказал Кудрату:

— А все-таки ты не отучился врать.

— Почему? — спросил тот.

— А что ты рассказывал про того мальчика, на которого шурпу вылили? Не может быть, чтобы живой человек такое выдержал.

— Да, — сказал Кудрат, — я тоже думаю… я бы не смог. А ты?

— И я бы не смог, — сказал Садык.

— Значит, это тот басмач наврал. Конечно, наврал. А я, честное слово, больше никогда…

Садык посмотрел на него с сомнением.