— Товарищи дорогие!.. Товарищи? Что же это получается? Как это понять? Пропали самые ценные вещи. Тысяч на двадцать! Это же целое состояние!.. Пожалуйста, пожалуйста, я не буду мешать… Якуб Пана-сович, голубчик, вы меня знаете, я никогда не брал чужого. Всегда работал, как вол. Какой ужас! Какой ужас! Целое состояние! Двадцать тысяч!.. Почти четверть миллиона старыми деньгами!

Автюхович с лупой в руках рассматривал какие-то темноватые пятна, видневшиеся на полу. Когда директор кончил говорить, он на минуту оторвался от своего занятия и, не спуская с директора глаз, спросил с любопытством;

— Волнуетесь, Гани Бахтиярович?

— Как не волноваться! Каждый будет волноваться!

Столько вещей пропало… Вы только подумайте? На такую сумму!

— На какую же?

— Да я же вам уже полчаса говорю: на двадцать тысяч. Это целое…

— Вы же только что зашли. Как вы смогли так быстро определить все? У вас что — электронный счетчик с собой?

Директор засуетился, выхватил из кармана большой клетчатый платок, поспешно вытер разом вспотевшее лицо.

— Все шутите, Якуб Панасович. А мне не до шуток. Я столько лет работаю в торговой сети… У меня уже особый нюх выработался… Эх, поймать бы гадов, которые залезли в магазин, я бы их передушил, как клопов.

— Поймаем, Гани Бахтиярович, — заверил Автю-хович.

— Вот спасибо, вот спасибо! — директор повеселел. — Как там у Маяковского? «Моя милиция — меня бережет!»

— Поэт хорошо сказал — выпрямился Якуб Панасович.

У сторожа магазина, древнего старика, слова пришлось вытягивать клещами. С ним беседовали после осмотра места происшествия.

— Проспали, товарищ Беспалов?

— Я не спал.

— Как же вы не заметили воров?

— Темно.

— Кругом электрические лампочки.

— Если бы солнце.

— Вы кого-нибудь видели около магазина?

— Ночью?

— Ночью.

— Не видел.

— Где вы находились?

— Везде находился.

— В будке?

— Зачем в будке?

— Где же?

— На улице.

— Так всю ночь и провели на улице?

— Зачем всю ночь? Ночь большая.

— Значит, заходили в будку?

— Заходил.

— Надолго?

— Так я часов не имею.

— Судить вас надо. Плохо работаете.

— Вам виднее…

— Вы все-таки вспомните, может быть, кого-нибудь видели ночью около магазина?

Старик долго смотрел на небо, словно на нем было написано то, о чем нужно было ответить, медленно, с какой-то жестокостью скреб заскорузлыми пальцами в бороде.

— Видел, — вяло проговорил он.

— Кого?

— Эргаша Каримова.

— Одного?

— Зачем одного? С дружками.

— С Муртазиным и Шофманом?

— С кем же еще!

— Во сколько часов вы их видели?

— У меня же нету часов. Просил я у нашего директора, так он не дал. Может, вы посодействуете? Трудно без часов.

Рита Горлова сообщила:

— Я слышала, как они говорили о чем-то. Это было часов в десять или одиннадцать вечера.

С нею разговаривал Абдурахманов.

— Вас не заинтересовало о чем?

— Меня больше интересует Эргаш, — бесстыдно заявила Рита.

— Ты смотри…

— Не пугайте, товарищ начальник, не из пугливых… Я могу идти?

— Давно его знаешь? — перешел на «ты» подполковник.

— Кто его не знает, — уклончиво ответила она.

— А все-таки?

— Это допрос?

— Ты в милиции находишься. Не забывай.

— Значит, допрос?

— Мне нужно знать: давно ли ты знаешь Эргаша.

— Допрос, значит… Я его нянчила.

— Гражданка Горлова!

— Не кричите, пожалуйста. Я же вам сказала, что не из пугливых… Поговорите с его дружками — они вам сообщат все, что вас интересует обо мне и о нем… До свидания!

— Горлова! — повысил голос Абдурахманов.

— Вы что-то еще хотите мне сказать? — вяло отозвалась Рита. — Говорите быстрее, у меня нет времени.

Подполковник не знал, что делать.

2.

Вообще-то, у него, Лазиза Шаикрамова, не так уж много сведений о магазинной краже. Главное, не было прямых улик, которые бы достаточно четко обосновывали все, что было необходимо.

Версия, конечно, привлекала — Эргаш недавно вышел из заключения, его видели ночью у магазина, он в этот вечер говорил со своими дружками о каком-то деле…

Черт возьми, до чего же все просто, когда сидишь один и гадаешь над протоколами допросов! В то же время, очень нелегко выполнить то, что задумал сделать, особенно тогда, когда у тебя вот такие скупые сведения и нет ни одной стоящей зацепки!

«Ну ладно, ладно, выше голову, — поднялся Шаикрамов. Ему стало стыдно за самого себя. Еще пять или десять минут назад он считал, что дело не стоит выеденного яйца. Откуда у него эта противоречивость мыслей? Раньше все было довольно обыденно — успех сам шел к нему. Правда, под руками всегда были необходимые улики. Он не гадал на кофейной гуще, как пытался сделать сейчас. — Ладно, черт возьми! Все будет хорошо. Воры от меня никуда не уйдут!»

Лазиз поднял телефонную трубку.

— Асенька, ответственного… Это ты? Здравствуй. Слушан, там у тебя еще нет Эргаша с дружками? Проведи ко мне Муртазина… Ну-ну, не сердись! Для солидности. Пусть знают, куда попали. Когда-нибудь я тебе тоже удружу. Эргаш и Жора пусть подождут. Так надо… Потом поймешь. Давай!

К оперуполномоченному снова возвращалась уверенность Он вспомнил, как недавно обещал Сергею раскрыть кражу за два-три дна. Теперь он снова верил в свои криминалистические способности и уже видел конец дела…

Равиль Муртазин защел в кабинет уверенно, с полупрезрительной улыбкой на тонких, как веревочка, губах. Он был в светлой нейлоновой финке, в легких голубых брюках и остроносых стального цвета туфлях.

— Я сюда попал, молодой человек?

— Сюда, — поднял голову Шаикрамов. — Садитесь, пожалуйста

Равиль поблагодарил оперуполномоченного и осторожно опустился на стул, придвинутый к приставному столу

— Я вас слушаю.

Лазиз протянул папиросы:

— Курите?

— Дешевый прием, — презрение, дрожавшее на губах Равиля, разлилось по всему лицу. Он откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и забарабанил пальцами по столу.

— Во все времена гостеприимство было хорошим тоном, — не изменил позы Шаикрамов. Его забавляла фальшивая самонадеянность Муртазина. — Впрочем, если вам это не нравится, давайте перейдем к официальной части… Я пригласил вас сюда, чтобы выяснить кое-какие вопросы, появившиеся у меня во время следствия одного дела. Думаю, что вы не обидитесь на меня за это?

— О, пожалуйста! — перестал барабанить пальцами Равиль. — Я всегда готов помочь милиции. Это моя, можно сказать, слабость.

— Неужели? В таком случае мы найдем с вами общий язык.

— Очень рад.

— Я тоже.

Лазиз только теперь обратил внимание на одежду Муртазина. На нем были брюки и финка из партии, которая исчезла из магазина вместе с другими вещами в день кражи. Это же великолепная улика!

Шаикрамов улыбнулся:

— Значит, будем говорить друг другу только правду?

— Разумеется.

— Что вы делали в прошлую пятницу?

— Вы задали мне трудную задачу. Я, пожалуй, не смогу вам ответить на нее.

— Что вас смущает?

— У меня отвратительная память. Возможно, вы за-* дадите более конкретный вопрос?

— Хорошо, — согласился оперуполномоченный. — Что вы делали в субботу около магазина, расположен-* ного на рынке?

— Ничего.

— Подробнее.

— Пожалуйста… Ожидал Эргаша Каримова и Жорку Шофмана.

— Дождались?

— Разумеется.

— Вы знаете, что этот магазин был обворован в этот день?

— Слышал.

— Может быть, вам известно, кто это сделал?

— Я же вам сказал: помогать милиции — моя слабость. Если бы я знал воров, то немедленно бы пришел к вам. Поверьте мне, я, как и вы, ненавижу людей, живущих за счет других.

— Вы, кажется, в тот день собирались на какое-, то дело?

Равиль сильно наклонился вперед: