— Что, стукаться захотели, да?

— Я стукаться не собираюсь, а дам раз, так иллюминаторы и повыскакивают. Понятно?

— Двое на одного? Да?

— Юрка! Я с ним сам поговорю.

Юрка послушно отошел. Его вполне устраивала роль секунданта.

— Чур, лежачего не бить! — скомандовал Юрка и затанцевал на месте.

Сашка и не уступавший ему по росту Борис сошлись грудь в грудь. Одновременно толкнув друг друга, они разлетелись в разные стороны. Еще оборот — и зажигание сработало. Первую оплеуху получил Сашка. Рассвирепев, он бросился на Бориса и стукнул его в зубы. Борис не замедлил с ответом. И тумаки, как град, посыпались на горячие головы двух бойцов.

Неизвестно, чем кончилась бы эта баталия, если бы вдруг не отворилось крайнее окно и не послышался все тот же великолепный и в гневе Ларисин голос:

— Кобзарь! Вертела! Прекратите сейчас же. Как не стыдно! Я завтра Григорию Ивановичу все расскажу.

Юрка заметил кровь на Борькиной губе и, закрыв лицо руками, влез между дерущимися.

— Кончай! До первой крови! Все.

Сашка и Борис, тяжело дыша, смотрели непонимающими глазами на Юрку, который подхватил правую руку Сашки и поднял ее вверх.

— Сашкина победа.

Сашка отнял руку и, выхватив у Юрки книгу, сунул ее Борису:

— Забирай свою книгу и катись!

— Сам катись! — огрызнулся Борька, подняв с земли кепку и приложив ее к разбитой губе.

Сашка не слушал его больше. Он подошел к окну и улыбнулся Ларисе.

— Чего ты раскричалась? Мы тренировались в бокс. Любя, понимаешь! Готова футболка?

— Кланялась тебе косая Ариша! Понятно? Ты будешь хулиганить, а я тебе за это вышивать, да? Можешь забирать свою противную футболку.

К дрожащим от недавнего напряжения Сашкиным ногам полетел голубой комок с красным хвостом мулине. Сашка молча подфутболил комок и пошел прочь. Юрка схватил футболку и погрозил Ларисе кулаком.

— Ну, коза, выйдешь!

— И выйду! По-ду-маешь! — презрительно фыркнула Лариса. — Тебя испугалась, Юла несчастная! — И, тут же сменив гнев на ласку, повелела: — Боря, иди сюда!

Борис неторопливо пошел на зов.

Юрка догнал Сашку в конце улицы. Сашка пыхтел, как самовар. Он предлагал вернуться и разбить все стекла в ее окне. Обещал достать несмывающуюся краску и написать ночью на ее заборе, кто она такая. Грозил шарахнуть из самопала прямо в нее, а там будь что будет!

Юрка настойчиво и холодно отвергал все планы своего гидальго и твердил о том, что месть должна быть необыкновенной.

В непутевой Юркиной голове уже складывались слова будущего объявления: «Продается коза по кличке Лара».

Высшая мера

Признайся Юрка, что объявление — дело его рук, извинись он перед Ларисой — все обошлось бы строжайшей нахлобучкой. Но Юрка нахально отпирался и строил из себя невинного ягненка. Налицо было нарушение сразу двух законов: «О дразнилках» и «Не врать!» Законы эти уже давно поменялись местами, и первым, наиглавнейшим из всех считался «Не врать!».

Самое противное — это ложь из корысти или страха. Юрке инкриминировался последний случай, и он заслуживал высочайшей кары. Сашка был соучастником. Но ввиду деликатности его положения во всей этой истории я решил не трогать его совсем и обрушить все громы и молнии на одну только Юркину голову.

Морально я был уже готов к изничтожению брехуна. Оставалось вещественно доказать его вину. Целую неделю я разыскивал машинку, на которой было отпечатано объявление. Нашел ее совсем неожиданно, когда уже потерял всякую надежду. Однажды зайдя в школьную библиотеку, я обратил внимание на старинную, видавшую виды машинку. Тотчас же отстучал одним пальцем злосчастное объявление о козе. Сличение моего листка с подлинником не оставляло никаких сомнений: тот же шрифт, та же ярко-фиолетовая краска.

И вот на летучке я назвал имя автора записки. Юрка по-прежнему скромно отказывался от авторства. Тогда я вытащил документ и попросил класс ознакомиться с ним. Потрясенный и припертый к стене, Юрка сдался. В классе уже давно не было подобного случая упорного вранья и столь блистательного разоблачения. Ребята дружно набросились на Юрку. Девочки требовали, чтобы Юрка немедленно извинился перед Ларисой.

И тут-то Юрка окончательно погубил себя, пробурчав под нос:

— Еще чего не хватало — перед девчонками извиняться!

Девочки рассвирепели. В несклоненную Юркину голову полетели комки гнева и камни обличающих фактов.

— Извиняться ты не хочешь, а только ехидничать умеешь!

— Садишься, а он чернилку подставляет и еще смеется!

— Или стреляет пистонами — пугает всех!

— И врать ты любишь больше всех!

Последнего Юрка не мог снести и, повернувшись к Наташе Барабак, сказавшей это, потребовал:

— Докажи, когда я врал?

— И докажу, — вскочила Наташа. — Забыл, как отпрашивался с урока, говорил, что занес ключ от квартиры, а когда Тина Савельевна попросила показать ключ…

— Ну ладно. Один раз. А еще когда я врал?

— Хотя бы, когда меня яблоком угощал, — напомнил Сева Колосов. — Говорил, сладкое-пресладкое, а сам его перцем намазал.

— А как Зину на качелях закачал, когда звеном в парк ходили. Помнишь?

— А кто мой портфель зарыл, когда на участке работали?

— А кто на заметку про тебя Гимн Советского Союза наклеил? Опять скажешь, не ты?

Юрку казнили, как волка из басни, не за то, что он сер, а за то, что съел. Казалось, в классе не было человека, у которого Юрка не слопал ягненка. Он крутил головой во все стороны, откуда доносились реплики, и довертелся бы до головокружения, если б я не взял слова. Я возмущался, наверно, целых десять минут и в конце предложил ввиду особой тяжести проступка передать дело Вертелы в высшие инстанции — завучу. Ребята, не разобравшись, согласились со мной. «Что мог сделать завуч Юрке? — гадали они. — Погонять, дать выговор, вызвать родителей?» Они не знали, что я уже договорился с ним о дальнейшей Юркиной судьбе. И когда Василий Степанович сам пришел в класс и объявил свое страшное решение о переводе Вертелы в пятый «А», ребята ахнули.

Угнетенно молчавший в течение всего Юркиного процесса Сашка Кобзарь потребовал, чтобы и его перевели, так как он виноват наравне с Юркой. Но Василий Степанович оставил его без ответа — и это тоже было наказанием.

Девчонки просили Ларису публично простить Юрку и тем спасти его. Но Лариса молчала. Тогда, побуждаемый мальчишками, встал Валерка и от имени совета отряда попросил Юрку на поруки. Но Василий Степанович был неумолим.

Когда он уводил из класса всхлипывающего Юрку, все были около того, чтобы зареветь. Нашего Юрку уводили!

Это была высшая мера наказания. Наблюдая ребят, я еще раз убедился, что не вырвал бы этой меры у класса и поэтому решил сделать свое черное дело руками Василия Степановича.

Сознание классного общества было еще в той стадии, когда законы его не могли обходиться без жертв. Иначе они потеряли бы свою силу. Юрка был лучшей жертвой для закланья в честь культа законов. Если бы не было Юрки, его следовало бы выдумать. Но Юрка был, и его уводили из класса! Эх, жизнь-жестянка!

Операция «Гвоздь»

С понедельника Вертеле надлежало начать новую жизнь в новом классе. Начал он с того, что не явился на занятия.

Не пришел в школу и Сашка.

Посланные на большой перемене в разведку «Мы с Васневым» доложили: дома считают, что оба в школе. Все ясно. Удрали. Надо было срочно отыскать беглецов, пока домашние не переполошились. Отменив занятия группы продленного дня, я оставил мальчишек на совет. Обратились к бывшему знатоку городских закоулков Витьке Сомову. Я говорю «бывшему» потому, что в настоящем Витька (тьфу-тьфу, не сглазить бы!) вел нормальный образ жизни и после Приморска ни разу не воспользовался «летной» погодой. С введением группы продленного дня я снял слежку за Витькой и, пользуясь тем, что мне было с ним по пути домой, сам провожал его после занятий в группе. Часто встречался с матерью и братишкой — никаких бедственных сигналов от них не слышал.