Показательна была и судьба Ливии, где через несколько дней после смерти Каддафи 20 октября 2011 года шариат, причем в наиболее ортодоксальной салафитской форме, был объявлен базовым принципом существования государства. В начале года западные политики издевались над Каддафи, который утверждал, что против него сражаются радикальные исламисты. Однако Триполи, в итоге, взяли боевики Исламской ливийской группы, а их лидер Абдельхаким Бельхадж сделался военным комендантом и полновластным хозяином столицы. Переходный Национальный совет объявил о создании исламских банков, разрешил многоженство и пообещал отменить все законы, противоречащие мусульманскому праву. К формированию «исламского, шариатского эмирата» на развалинах Джамахирии в начале октября призывал Айман аз-Завахири. И новое ливийское правительство, которое на добрую половину состояло из функционеров «Аль-Каиды», восприняло его слова как руководство к действию.
Покровители ПНС на Западе закрывали глаза на очевидные вещи. Новые власти линчевали Каддафи, выставили его труп на всеобщее обозрение на мясном складе, уничтожили сотни его сторонников, несмотря на объявленную в стране политическую амнистию, а западные союзники продолжали воспевать демократическую команду Махмуда Джибриля. В преддверии парламентских выборов 2012 года был издан репрессивный закон, запрещающий выдвигать кандидатами в депутаты бывших каддафистов. Чисткам подверглись госаппарат и дипкорпус. И министры Переходного совета, многие из которых входили в ближайшее окружение Каддафи, явно чувствовали себя не в своей тарелке.
Одной из основных причин революции было то, что племена и кланы Киренаики не хотели мириться с подчиненным положением в ливийской джамахирии и были недовольны тем фактом, что большая часть поступлений от нефти оседает на западе страны, хотя 70 процентов нефтяных месторождений находятся на востоке. Однако после падения режима Каддафи Киренаика продолжала играть второстепенную роль. Бенгазийцев, которые считали себя главными героями революции, это выводило из себя, и восток страны вновь начал бурлить. Поговаривали даже о том, чтобы провозгласить в Киренаике автономию, во главе которой встанет потомок короля Идриса Ахмед аль-Сенусси. Так и не расформированные повстанческие отряды разгромили в феврале 2012 года офис Переходного национального совета в Бенгази, а заместитель ПНС Абдель Хафиз Гога был избит в местном университете. Когда же студентов, поколотивших вице-премьера, арестовали, на востоке страны начались массовые демонстрации, и Гога вынужден был подать в отставку. «После победы в освободительной войне, в Ливии воцарилась атмосфера ненависти» [608] , – заявил он, покидая свой пост.
После революции повстанцы и их западные покровители обещали навести в стране порядок и распустить отряды народной милиции. Однако этого не произошло. В Ливии насчитывалось более 200 тысяч вооруженных боевиков, которые не желали никому подчиняться и похвалялись своими заслугами перед революцией. Не изменилась и ситуация в экономике. «Расходы на содержание армии, полиции и системы образования осуществлялись в форме разовых дотаций, – утверждал эксперт Центра «Геоарабика» Александр Кузнецов. – И это при том, что еще в декабре 2011 года были разблокированы зарубежные авуары страны, на которых в годы правления Каддафи было положено не менее 110 миллиардов долларов. Но деньги эти не служили ливийскому народу, и многие заговорили о том, что миллиарды Каддафи пошли на погашение последствий европейского финансового кризиса» [609] .
На выборах в Генеральный национальный конгресс, которые состоялись в Ливии 7 июля 2012 года, сокрушительную победу одержал Альянс национальных сил во главе с экс-премьер-министром повстанцев Махмудом Джибрилем (Джибриль подал в оставку в октябре 2011 года после полного освобождения Ливии от режима Каддафи). Джибриля называли главным лоббистом Катара в Ливии, поскольку долгое время он занимал пост топ-менеджера фирмы, принадлежащей влиятельной жене катарского эмира – Шейхе Музе. И хотя некоторые политологи пытались представить его как прагматика, который не имеет ничего общего с исламистами, участвовавшими в повстанческом движении, не стоило забывать, что именно он и руководил их действиями. О политических предпочтениях Джибриля можно было судить хотя бы по тому, как накануне выборов он набросился на корреспондента, задавшего ему вопрос о том являются ли экстремистами представители ливийского исламского движения. «Никаких экстремистов там нет», – грозно воскликнул экс-премьер.
Эксперты отмечали, что после убийства Каддафи гражданская война в Ливии не закончилась и главной причиной продолжения конфликта стало межплеменное соперничество. На востоке власть принадлежала местным отрядам милиции и исламистскому ордену ас-Сенусси. На западе всем распоряжались тигры Мисураты. На юге племена туарегов, которые в большинстве своем были горячими сторонниками Каддафи и отказывались признавать новый режим. В результате, говорили эксперты, в Ливии вполне может повториться сомалийский сценарий, когда после свержения диктатора Сиада Барре в 1990 году в этой стране началась война всех против всех. А поскольку экстремисты в ходе революции получили доступ к высокотехнологичному оружию (около 20 тысяч ракет «земля – воздух» исчезли в неизвестном направлении), такой сценарий может привести к настоящему апокалипсису.
ЗА СУННИТОВ, ПРОТИВ ШИИТОВ
Обаму все чаще обвиняли в том, что он слишком активно флиртует с радикальными исламистами. «Нынешний американский президент говорит, меня зовут Барак Хуссейн Обама и ждет бурных аплодисментов, – отмечал президент Института Ближнего Востока Евгений Сатановский. – Он вспоминает своего батюшку, который был сыном нигерийского знахаря, левым социалистом, близким к компартии, своего отчима-индонезийца, детство в мусульманской школе и рассчитывает сойти в исламском мире за «своего» [610] . И, что любопытно, во многом ему это удалось. Не случайно идеолог «Братьев мусульман» шейх Юсуф аль Кардави, человек, которого называли «суннитским Хомейни», говорил: «Обама наш, он молится Аллаху и просто вынужден притворяться христианином. И, конечно же, он поддержит нас, когда мы пойдем освободительным походом на шиитских еретиков» [611] .
Одним из первых, кто заговорил о союзе Запада с исламским миром, был Збигнев Бжезинский. Ведь контртеррористический альянс Америки с Россией, Израилем, Индией и, не дай Бог, Китаем – это страшный сон для левых и правых ортодоксов в США. Политологи отмечали, что во время арабской весны за американской, как, кстати, и за британской политикой на Ближнем Востоке стояла Саудовская Аравия. На французов же решающее влияние оказывал эмират Катар. «У многих остается иллюзия, – утверждал Сатановский, – что мы наблюдаем за «большой игрой», которую ведут великие державы, сохранившие власть над миром. Но на самом деле все давно уже не так. Бывшие игроки превратились в фигуры, а фигуры стали игроками. В результате «арабской весны» сформировалась ваххабитская ось, в которую вошли Катар и Саудовская Аравия, и она определяет политику Запада в регионе. Конечно, монархиям Залива нужен масштабный конфликт – например, столкновение Ирана и Израиля. Их голубая мечта: война евреев с шиитами, в результате которой оба соперника будут ослаблены, из пустыни выйдут ваххабиты и добьют всех, кто уцелел» [612] .
В Соединенных Штатах едкие комментарии вызвала сцена, когда во время визита Обамы в Эр-Рияд 4 июня 2009 года саудовский монарх повесил на шею американского президента тяжелую золотую цепь с орденом, для чего тот склонился перед ним в полуприсяди. Как же – лидер свободного мира склоняется перед главой государства, которое считается одной из самых жестких теократических диктатур. Саудитам вообще было позволено очень многое. Взять хотя бы высказывание принца Турки Бен Фейсала о том, что саудовская атомная бомба появится на следующий день после того, как будет испытана иранская. Возникал вопрос: а что, на Эр-Рияд режим нераспространения уже не действует? И почему это так?