Однако большинство экспертов считали, что вслед за «беззубой» резолюцией последуют «зубастые», как это происходило в ливийском случае. В феврале Совбез ООН осудил действия Каддафи, а уже в марте наложил на Ливию санкции, поручил Международному суду начать расследование «преступлений против человечности» и ввел зоны, запрещенные для полетов, фактически дав зеленый свет для военной операции НАТО. «Судя по всему, – писал The Nation, – тот же сценарий может повториться и в Сирии. Неслучайно Гаагский трибунал уже готовит досье на Башара Асада, а чиновники МАГАТЭ неожиданно вспомнили, что четыре года назад Сирия строила ядерный реактор (который был уничтожен в результате налета израильских ВВС), и потребовали в связи с этим ввести санкции против Дамаска» [555] .

Поскольку европейцы и турки пришли к согласию в сирийском вопросе, решив пожертвовать фигурой Асада, а Соединенные Штаты, это решение благословили, к антиасадовской коалиции примкнули и арабские государства, в первую очередь Египет и Саудовская Аравия, которые никогда не отличались любовью к баасистской элите. Многие политологи, конечно, пытались успокоить себя, уверяя, что в Сирии союзники не будут действовать по ливийскому сценарию. «Введение зон, запрещенных для полета, в данном случае не принесет никакого эффекта, – отмечал The Foreign Affairs. – Ведь в отличие от Каддафи, который наносил авиаудары по позициям повстанцев, Асад предпочитает проводить массовые аресты. Военная интервенция также не выход из положения, дом Асадов должен разрушиться изнутри» [556] .

Чтобы ускорить его разрушение, американцы использовали такие традиционные инструменты влияния, как Национальный демократический институт и Международный республиканский институт, у которых есть богатый опыт в организации «цветных» революций. Кроме того, западные эксперты рассчитывали, что жесткие экономические санкции вынудят суннитский предпринимательский класс отвернуться от правящей алавитской элиты, а это, в свою очередь, усилит оппозиционные настроения среди суннитских офицеров, которые вполне могут организовать военный переворот и отстранить баасистскую верхушку от власти.

Как отмечал автор книги «В логове льва. Битва Вашингтона с Сирией» Эндрю Таблер, «Соединенные Штаты могут без единого выстрела избавиться от одного из самых проблемных соперников в регионе. Крах системы, в которой доминируют алавиты, и формирование правительства суннитского большинства повлекут за собой революционные изменения в геополитической стратегии Дамаска и вынудят его разорвать союз с шиитским Ираном» [557] . Только вот не станет ли, вопрошали скептики, радикальное суннитское государство (а сирийские «Братья-мусульмане» считаются самыми оголтелыми представителями этого движения) еще большей головной болью для Вашингтона?

Головной болью для Америки могло стать и положение в Йемене, где всю весну продолжались волнения, а лидер страны Абдулла Салех рисковал повторить судьбу правителей, потерявших власть в Египте и Тунисе. После того как трон под Салехом зашатался, усилились позиции йеменских исламистов. Один из популярных местных богословов шейх Абдель Маджид аз-Зиндан назвал протесты населения «джихадом во имя Аллаха» и заговорил о создании в Йемене исламского государства. Эксперты отмечали, что в стране находятся десятки тысяч боевиков-исламистов, а Аль-Каида Аравийского полуострова считается чуть ли не самым мощным звеном во всемирной террористической сети.

Тем удивительнее, что Соединенные Штаты отказывались поддержать Салеха. Ведь речь шла не только о признательности за те услуги, которые он оказывал Вашингтону в борьбе с коммунизмом и радикальным исламом. Речь шла о сохранении стабильности в ключевом для Америки регионе. Ведь, как говорили политологи, йеменской армии вряд ли удастся повторить египетский сценарий, и падение нынешнего режима приведет к распаду государства. «Йемен, – отмечали они, – рискует стать такой же пиратской территорией, как Сомали, тем более что сотни тысяч сомалийских беженцев живут на юге Аравийского полуострова». К тому же, волнения в Йемене могли перекинуться на Саудовскую Аравию, где находится четверть мировых запасов нефти. А это означало бы энергетический коллапс, по сравнению с которым нефтяной кризис 1973 года показался бы детской забавой.

К лету 2011 года было уже очевидно, что ни о какой демократизации Ближнего Востока речи не идет и «арабскую весну» не стоит сравнивать с бархатными восточноевропейскими революциями. «В Ливии, Йемене и Сирии, – писал The Foreign Affairs, – нет ничего похожего на политически сознательный средний класс. И авторитарным режимам здесь противостоят беднейшие слои или соперничающие кланы. Это не «арабская весна», а «арабская осень», откат к Средневековью. Не демократическая революция, а бунт обездоленных, который сопровождается племенными разборками и выступлениями религиозных фанатиков» [558] .

Поддерживая мятежников с площади Тахрир, Западу еще удавалось сохранять лицо, однако когда «борцами за свободу» были провозглашены бенгазийские повстанцы, сирийские «Братья-мусульмане» и старейшины йеменских племен, никто уже не воспринимал всерьез разговоры о «ветре перемен». «Конечно, – писала The Guardian, – у Соединенных Штатов появилась возможность нарисовать пугающие образы злодеев: Муамара Каддафи, Башера Асада и Али Абдалы Салеха, которым американцы отводили роль Ричарда III на подмостках мировой политической сцены. Однако стоит ли игра свеч? И как будет вести себя Америка, если на смену авторитарным правителям придут радикальные исламисты?» [559]

УДАЧНАЯ ОХОТА

Таким образом, говорили многие эксперты, можно было сделать вывод о том, что на Ближнем Востоке американцы поставили на исламистов. После «жасминовых» революций в западном политическом истеблишменте все более популярной становилась идея сотрудничества с ними. Этим объяснялось и желание провозгласить окончание войны с террором. «Доктринерство Буша, – отмечал обозреватель The Daily Beast Питер Байнарт, – не давало нам возможности разобраться в различиях между крупнейшими исламистскими движениями» [560] . И террористическая сеть Аль-Каида постепенно становилась единственной преградой на пути альянса Америки с мусульманскими радикалами.

И тут как по заказу 2 мая 2011 года американские «морские котики» провели успешную спецоперацию в пакистанском Абботабаде, в результате которой был уничтожен террорист № 1 – Усама бен Ладен. Охота на него велась более десяти лет. И известие о гибели главного врага Вашингтона, воплощавшего в сознании американцев абсолютное зло, вызвало в США небывалый взрыв ликования, сопоставимый разве что с реакцией на победу над Японией в 1945 году.

Огромные толпы собрались на Таймс-сквер в центре Манхэттена, рядом со стройкой на месте Всемирного торгового центра, у ограды Белого дома и на мосту Свободы в Сиэттле. «Спонтанные торжества по поводу убийства бен Ладена напоминали экстаз, который переживают первобытные племена во время религиозных ритуалов, – отмечал американский психолог Джонатан Хейдт. – Такое коллективное возбуждение американцы не испытывали уже очень давно». «Сукин сын мертв, – резюмировала New York Post, – бравые спецназовцы настигли обе рте р pop и ста в Пакистане, пристрелили его и расквитались, таким образом, за ужасы 11 сентября» [561] .

Многих наблюдателей не оставляло ощущение, что спецоперация в Абботабаде – это хорошо срежиссированный спектакль. «В постановке, которую мы имели удовольствие лицезреть в начале мая, – писал The American Thinker, – все на своих местах: принц женился, злодей умер, а его тело погребено в морской пучине» [562] . И не таким уж неправдоподобным выглядело заявление главы иранских спецслужб Гейдара Мослехи о том, что Бен Ладен не был уничтожен американскими спецназовцами, а умер естественной смертью за несколько месяцев до этого.

Конечно, сложно было себе представить более удачное начало предвыборной кампании Обамы. В 2008 году во время первого сражения за Белый дом он заявлял, что Америка любой ценой должна поймать бен Ладена, даже если для этого придется осуществить вторжение на территорию Пакистана без санкции местных властей. Эти заявления вызвали тогда едкие комментарии во всех американских СМИ. Обаму провозгласили «опасным фантазером», который не понимает, чем может обернуться для США нарушение суверенитета одной из ядерных держав.