Только через девять дней после вступления в лес наша колонна достигла его конца; лошади уцелели лишь у нескольких офицеров.

Генерал Лабатту, который двигался впереди, бросил в том же лесу las Antas несколько пушек, но у нас не было возможности везти их с собой, и они остались похороненными в этих дебрях, кто знает, на сколько времени.

Казалось, только этому лесу досталось в удел ненастье, ибо, когда мы вышли на плоскогорье Сима-да-Серра, нас встретила прекрасная погода. Мы раздобыли там, что было очень кстати, несколько быков; это обеспечило нам пищу и несколько сгладило в памяти перенесенные нами тяготы.

Затем мы вступили в департамент Вакария, где пробыли несколько дней, поджидая подхода Бенто Гонсалвиса, поредевший корпус которого оказался в совершенно расстроенном виде. Неутомимый Моринг, узнав о нашем отступлении, бросился преследовать арьергард этого корпуса, всячески стараясь затруднить его движение, в чем ему помогали горцы, относившиеся с неизменной враждебностью к республиканцам.

Все это дало генералу Лабатту время, необходимое для того, чтобы отступить и присоединиться к основным силам имперской армии. Однако к тому времени у него почти не осталось солдат из-за постоянного дезертирства, вызванного усиленными маршами и теми же тяготами и лишениями, которые перенесли мы. Кроме того, с этим французским генералом случилось одно из тех происшествий, о котором нельзя не упомянуть из-за его необычности.

Лабатту, проходивший во время отступления через два леса, называвшихся Португез и Кастельяно, наткнулся в них на туземные племена под названием бугре, которые принадлежат к самым диким племенам Бразилии. Узнав о движении имперских войск, эти племена напали на них в нескольких местах из засад и причинили им большой урон; в то же время эти дикари дали знать генералу Канабарро, что они — друзья республиканцев. И в самом деле, когда мы проходили через их леса, нам не было причинено никакого вреда.

Однако мы видели их foge — глубокие, тщательно прикрытые дерном ямы, в которые проваливается неосторожный путник; тогда дикари нападают на него. Впрочем, ради нас все эти ямы были открыты, а на огромных баррикадах из бревен, возведенных по сторонам тропы, из-за которых дикари поражают проходящих стрелами и копьями, никого не было.

В те же самые дни мы встретили вышедшую из леса женщину, которая была похищена в молодости дикарями из одного дома в Вакарии. Воспользовавшись тем, что мы оказались поблизости, она решила спастись. Эта несчастная была в самом жалком состоянии.

Так как нам не приходилось уже ни бежать от неприятеля, ни преследовать его в этих гористых местах, мы продвигались очень медленно, ибо у нас почти совсем не было лошадей; пришлось прямо в пути объездить несколько степных, которых удалось поймать на этом плоскогорье.

Чтобы пополнить кавалерию, освобожденные рабы из отряда копейщиков, которые шли теперь в пешем строю, стали объезжать лошадей. Это было прекрасное зрелище! Почти каждый день многие из этих молодых и крепких негров, умелых наездников, вскакивали на диких скакунов, которые приходили в неистовство: они брыкались, стараясь изо всех сил сбросить с себя седока и отшвырнуть его так, чтобы он летел вверх тормашками; но человек, восхищая своей ловкостью, силой, смелостью, сидит на коне, как клещ, стегает, понукает и в конце концов укрощает гордого сына степей, который, почувствовав превосходство сидящего на нем наездника, летит вперед как стрела, покрывая в какое-нибудь мгновение огромное расстояние, и возвращается так же стремительно, взмыленный и тяжело дышащий.

В этой части Америки дикую лошадь настигают в степи, ловят с помощью лассо, седлают, взнуздывают и без всяких других приготовлений объезжают в открытом поле. Обычно это повторяется много раз в неделю, так что через несколько дней лошадь уже привыкает брать удила. За несколько месяцев даже самые непокорные лошади становятся вполне послушными. Однако солдатам трудно бывает хорошо объездить лошадей во время похода, когда за ними нет нужного ухода, а главное они не получают отдыха, необходимого для того, чтобы быть в хорошем состоянии.

Пройдя леса Португез и Кастельяно, мы спустились в провинцию Мисьонес, держа путь на Крус-Альта — центр небольшой провинции того же названия, скромный аккуратный городок, очень красиво расположенный на плоскогорье; впрочем, вся эта часть государства Риу-Гранди весьма красива. Из Крус-Альта мы двинулись к Сан-Габриель, где расположилась главная квартира и были выстроены помещения для войск.

Я также построил себе там хижину, в которой прожил некоторое время с семьей.

Однако шесть лет жизни, полной трудностей и лишений, вдали от моих старых друзей, вдали от родителей, о судьбе которых я ничего не знал, так как будучи оторван от мира и от всех морских портов я не имел возможности получить от них известия, — шесть лет такой жизни, говорю я, породили во мне желание перебраться в такое место, где я мог бы разузнать что-нибудь о моих родителях, любовь к которым, хотя временами и приглушалась среди моих приключений, неизменно жила в моем сердце.

Кроме того, я должен был позаботиться о таких вещах, в которых я сам до сих пор не нуждался, но которые стали необходимыми для моей жены и ребенка.

Поэтому я решил переехать в Монтевидео, хотя бы на время. Я испросил разрешения у президента, давшего свое согласие на поездку; вместе с тем, мне было разрешено обзавестись небольшим стадом рогатого скота, чтобы иметь возможность покрыть дорожные расходы.

Глава 29

Монтевидео

И вот я стал truppiere, т. е. гуртовщиком. На одной эстансии, называвшейся Корраль-де-Педрас, я, с разрешения министра финансов, с огромным трудом собрал за двадцать дней около девятисот голов рогатого скота и с еще большим трудом погнал их в Монтевидео; однако мне не удалось довести их до этого города, туда я добрался, имея лишь около трехсот бычьих шкур.

В пути мне пришлось столкнуться с непреодолимыми препятствиями, самым серьезным из которых оказалась переправа через Риу-Негру, где я чуть было не потерял все мое состояние. Из-за моей неопытности в этом деле и из-за недобросовестности некоторых поденщиков, нанятых мною, чтобы гнать скот, через Риу-Негру удалось переправить лишь около пятисот животных, но и они, вследствие продолжительного пути, недостатка корма и усталости, вызванной переправами через реки, не смогли бы дойти до Монтевидео.

Вследствие этого было решено зарезать животных, снять с них шкуры, а мясо оставить на поживу воронам; так и пришлось сделать, поскольку не было другого способа что-нибудь спасти.

Замечу, что когда какое-либо из этих животных обнаруживало признаки усталости, я продавал его и бывал рад получить за него одно скудо.

Наконец, преодолев невероятные трудности, стужу и неудачи, я спустя пятьдесят дней прибыл в Монтевидео, имея при себе небольшое количество шкур — все, что осталось от стада в девятьсот голов скота. За эти шкуры мне удалось выручить несколько сот скудо, которых едва хватило на то, чтобы приобрести кое-какую одежду для семьи и двух моих товарищей.

В Монтевидео я нашел приют в доме моего друга Наполеоне Кастеллини; я многим обязан ему и его жене за доброе расположение ко мне. Я прожил у них некоторое время.

У меня была на руках семья, а наши средства истощались; приходилось поэтому позаботиться о том, чтобы обеспечить независимое существование трех людей. Чужой хлеб всегда казался мне горьким; и все же слишком часто в моей жизни, полной превратностей, я принужден был прибегать к услугам друга, которого, к счастью, я всегда мог найти.

Я испробовал два занятия, которые, правда, были мало прибыльными, но все же позволяли прокормиться: я стал торговым посредником и давал уроки математики в заведении уважаемого педагога синьора Паоло Семидеи[101].

Такой образ жизни я вел до моего поступления на службу в Восточную флотилию (т. е. флотилию Монтевидео).