Но именно сюда и шел неприятель. Это разделение сил оказалось гибельным для нас. Недавняя наша победа, пылкий характер нашего предводителя, как и вообще всех республиканцев, а также полученные нами сведения о неприятеле, преуменьшавшие его силы и представлявшие в неправильном свете его моральный дух, — все это побудило нас отнестись к противнику с полным пренебрежением.

Через три дня мы достигли Куритибануса и расположились лагерем на некотором расстоянии от перевала Маромба, через который, по нашим предположениям, должен был пройти неприятель. У перевала и в других местах, где сочли это необходимым, были поставлены часовые.

Около полуночи пост у перевала был с такой яростью атакован противником, что часовые едва успели отойти, произведя несколько выстрелов. С этого момента и до рассвета мы простояли со всеми нашими силами, готовые вступить в бой. Противник не заставил себя ждать: переправив через реку свои войска, он остановился недалеко от нас, готовясь к сражению. Всякий другой, кроме Тейксейры, видя превосходство сил противника, немедленно отправил бы гонца к Аранья с просьбой двигаться к нам и постарался бы задержать противника до подхода главных сил. Но этот отважный республиканец боялся, чтобы противник не отступил и не лишил его возможности встретиться с ним в бою. Поэтому — в атаку, какое бы выгодное положение ни занимал неприятель!

Используя неровности местности, Мелло устроил свои позиции на очень высоком холме, перед которым находилась глубокая долина, изрезанная множеством оврагов. На флангах Мелло расположил в засаде несколько взводов кавалерии, которые были скрыты от нас.

Тейксейра отдал приказ атаковать противника пехотной цепью, используя имевшиеся в долине укрытия. Атака началась, и противник сделал вид, что отступает. Но когда наша цепь, преодолев долину, стала преследовать противника, ведя по нему ружейный огонь, она сама была атакована с фланга вражеским кавалерийским эскадроном, находившимся в засаде; это вынудило ее в беспорядке отступить и соединиться с главными силами В этом бою погиб один из самых храбрых наших офицеров, Мануэль Н., которого очень любил наш командующий.

Получив подкрепление, наша цепь с большей решимостью снова двинулась вперед, и неприятель наконец, не выдержав, стал отступать, оставив на поле боя одного убитого. Раненых с обеих сторон было мало, потому что в бою участвовало и с той и с другой стороны немного сил.

Между тем, противник продолжал поспешно отступать, и мы непрерывно преследовали его. Между обоими кавалерийскими отрядами — нашим, двигавшимся в авангарде, и неприятельским, составлявшим арьергард, происходили стычки, но так как преследование продолжалось около девяти миль, то наша пехота осталась далеко позади, ибо она, несмотря на все усилия, не могла, естественно, поспеть за кавалерией. Этим обстоятельством воспользовался неприятель, а, возможно, он сам постарался вызвать такое положение.

Когда наш авангард достиг вершины перевала Маромба, начальник авангарда, майор Джачинто, послал гонца к полковнику с уведомлением, что противник переходит реку вброд и что ganado[82] и cavallados[83] уже находятся на другом берегу, — свидетельство того, что неприятель продолжает отступать. Доблестный Тейксейра, не медля ни минуты, приказал нескольким взводам нашей кавалерии двинуться галопом, чтобы успеть атаковать противника во время переправы и обратить его в бегство. Мне он также приказал, чтобы пехота, не жалея сил, преследовала противника.

Однако коварный Мелло, чтобы ввести нас в заблуждение, прибегнул к хитрому маневру. Он приказал своим отрядам двигаться как можно быстрее с тем, чтобы мы потеряли их из виду; подойдя к реке Куритибану, он даже начал переправлять на другой берег быков и лошадей, войска же его, расположившись за холмами, которые находились слева от нас, оказались совершенно скрытыми от наших глаз.

Приняв эти меры и оставив взвод для прикрытия цепи своих стрелков, неприятель, догадавшись, что наша пехота находится далеко, отступил под прикрытие высоких холмов, а затем, совершив этот фланговый марш, он внезапно появился и атаковал слева один за другим наши взводы и полностью рассеял их.

Наш кавалерийский взвод, который поддерживал стрелковую цепь и который преследовал с пиками наперевес неприятеля среди песчаных холмов, первый заметил ловушку, но у него не было времени избежать ее, поэтому его постигла участь других взводов, несмотря на храбрость и решительность Тейксейра и некоторых отважных риу-грандийских офицеров. Спустя несколько минут наша кавалерия являла собой позорное зрелище, уподобившись бегущему стаду овец.

Я был очень недоволен тем, что наша пехота осталась далеко позади, учитывая, что кавалерия состояла из ненадежных людей, в большинстве своем взятых в плен при Санта-Витория. Поэтому я заставлял моих пехотинцев двигаться как можно быстрей, чтобы вступить в бой, но все оказалось тщетным.

С высоты холма я увидел, что сражение проиграно и что уже поздно* думать о победе; следовало позаботиться о том, чтобы не дать всем погибнуть. Я громко позвал к себе человек двенадцать самых ловких и смелых моих товарищей-моряков (они немедленно явились на мой зов, хотя очень устали от долгого и быстрого марша), и приказал им занять выгодную для пехоты позицию, которая, господствуя над местностью, была к тому же защищена зарослями и скалами. Отсюда мы открыли огонь по неприятелю, заставив его почувствовать, что его победа не была еще окончательной.

К нам примкнул полковник с несколькими адъютантами после того, как он, презирая всякую опасность, сделал все возможное, чтобы остановить бегущих. Пехотинцы из моего отряда под командованием майора Пейксотто присоединились к нам на той же позиции; завязался ожесточенный бой, во время которого противнику был нанесен немалый урон.

Мы потеряли многих из тех пехотинцев, которые, оставшись позади, были затем увлечены бегущими кавалеристами и почти все перебиты.

Тем временем, закрепившись на выгодной позиции, мы, в количестве семидесяти трех человек, успешно дрались с неприятелем, который не имел пехоты и не привык с ней сражаться.

Однако, несмотря на успех, мы оставались на невыгодной позиции. Нужно было поискать более надежное укрытие, которое можно бы покинуть, не ставя себя под удар противника, а главное нужно было отступить, пока побеждавший противник не успел собрать все свои силы и пока у наших людей не остыл боевой пыл.

Примерно в миле от нас виднелась густая роща (capon), к которой мы и начали отступать. Противник старался разгромить нас во время движения и атаковал нас эшелонами, всякий раз, когда это позволяла местность.

В этих обстоятельствах для нас было настоящим счастьем, что офицеры имели карабины; будучи закалены в боях, они стойко, с непоколебимым спокойствием отбивали атаки противника. Благодаря этому, нам удалось укрыться в роще, где неприятель уже не мог причинить нам вред.

Углубившись немного в лес, мы вышли на поляну; здесь, держась все вместе, имея оружие наготове, мы остановились на отдых и стали ожидать наступления ночи.

Противник не раз кричал нам издали, предлагая сдаться, но мы отвечали ему молчанием.

Глава 23

Возвращение в Лажис

Наступила ночь, мы приготовились к выступлению. Труднее всего пришлось с ранеными, среди которых был майор Пейксотто, раненный пулей в ногу. Около 10 часов вечера, устроив как можно удобнее раненых, мы выступили в поход: двигаясь опушкой рощи, которая оставалась справа, мы стремились достичь конца mato[84]. Этот лес, быть может величайший в мире, простирается от берегов Ла-Платы до Амазонки[85] покрывая горы Серра-ду-Эспиньясу, этого станового хребта Бразилии на протяжении почти тридцати четырех градусов широты. Я не знаю, какова его протяженность по долготе, но она, вероятно, огромна. Три департамента — Сима-да-Серра, Вакария и Лажис — представляют собой campestres посреди этого леса, т. е. окруженные лесом поля. Куритибанус, где происходили рассказанные мною события, расположен в департаменте Лажис, провинции Санта-Катарина; оно было названо так местными жителями — выходцами из Куритиба, селения в провинции Сан-Паолу.