Через два дня князь Севада вызвал меня к себе и сказал: «Седа, моя Саануйш одинока. Теперь она больше, чем когда-либо, нуждается в твоих заботах. Готовься завтра же ехать в Ширак». Я с радостью согласилась, так как есть ли большее счастье для меня, чем служить тебе? Князь знал, что княгиня рассказала мне обо всем. Перед моим отъездом он в присутствии княгини сказал мне: «Седа, ты знаешь, какая опасность угрожает счастью моей дочери. Она еще молода и может сама ускорить надвигающуюся развязку. Поезжай и следи за каждым ее шагом. Ты женщина опытная, знаешь жизнь. Постарайся, чтобы твоя царица всегда была во всеоружии, чтобы каждый ее шаг, слово, взгляд пробуждали любовь мужа и заставляли его забыть чары жены Амрама. Никакое искусство не в состоянии воспламенить любовь, но оно может погасить искры старой любви и помешать им разгореться. Брак еще не обеспечивает любви, супруги должны всеми мерами ее охранять. В брачной жизни надо продолжать ту же борьбу, при помощи которой человек овладевает любимым существом. Об этом нужно думать постоянно. Так уж создан человек; добившись желанной цели, он теряет к ней интерес. Настает время испытаний. Твоя царица этого не знает, и хорошо, если никогда не узнает. Она искренне любит государя и верит ему безгранично. Но такая любовь часто приводит к ошибкам. Иногда достаточно бывает неосторожного слова, грубого движения, небрежности в одежде, чтобы в любящее сердце просочился яд отвращения. За первой каплей следует вторая, третья, и чувство умирает. Все это ты знаешь, Седа. Поезжай и оберегай свою Саануйш от надвигающихся бед. Чувства царя уже не прежние, я это видел ясно. Позаботься, чтобы моя дочь не нанесла его любви последнего удара. Я же со своей стороны постараюсь найти способ предотвратить опасность».

С такими наставлениями князь отправил меня. После этого, как тебе известно, я приехала в Ширак. Государь был уже у тебя, в Еразгаворсе. Он продолжал окружать тебя нежной заботой. Ты была довольна судьбой. Подозрения князя не оправдались; по крайней мере, я не замечала никакой перемены в государе, видя его с тобой всегда нежным и любезным. Но когда в это же лето он стал устраивать для тебя увеселительные выезды в Сюнийские и Гугарские горы и, приставив к тебе сюнийских княгинь, сам, под предлогом неотложных дел, уезжал в севордскую область, мною овладели сомнения. Я тебе ничего не говорила; ты была так весела и счастлива, что надо было иметь каменное сердце, чтобы отравить подозрением твою чистую душу. Но я уже видела, что над сердцем царя властвует жена Амрама. Поездки в Утик стали повторяться. Ты ничего не подозревала, но мы, то есть родители твои в Гардмане и я во дворце, совсем измучились. Вскоре посещения царя так участились, что женщины во дворце и даже телохранители царя стали говорить: «Видно, наш государь влюбился в севордскую страну».

— Скажи мне, они догадывались, зачем царь посещает Утик? — спросила царица, дрожа от волнения.

— Нет. Это было известно только двум его телохранителям.

— Ах, Седа, зачем ты меня обманываешь? Двух человек достаточно, чтобы оповестить двухсот. А кому из дворцовых женщин было известно о моем несчастье?

— Тогда, кажется, никому. Вскоре брат царя Абас со своим тестем, князем абхазским Гургеном, попытался взять в плен государя и убить его. Царь скрылся от них. Заговорщики искали его в Шираке, а потом с войсками двинулись на Еразгаворс. Ты, конечно, помнишь, что еще до их прихода царь всех нас отправил в Утик, в Севордское ущелье. Мы укрылись в крепости Тавуш у Цлик-Амрама. Вот тогда-то две из придворных женщин заметили близость царя с княгиней Аспрам. Они порицали его за то, что он укрыл нас в доме своей возлюбленной, а не в одной из сюнийских крепостей.

— Кто эти женщины, Седа? Говори, я хочу знать, — спросила царица.

— Одна — мать нашей Шаандухт, другая — княгиня Гоар.

— Они говорили с тобой об этом?

— Да, но тайно. Кроме нас, никто этого не знал. Впрочем, я со своей стороны старалась рассеять их подозрения.

— Напрасно. Этим ты не могла закрыть им глаза. Почему ты тогда же не открыла мне этой тайны? Если бы я знала, что, кроме меня, она известна и другим, я вонзила бы нож в сердце этой низкой женщины, а потом убила себя. Ашот Железный избежал бы той опасности, в которой он сейчас находится, Саак Севада и его сын не были бы ослеплены.

— Как, царица? Неужели и ты узнала об этом в крепости Тавуш?

— Да, Седа, во дворце этой низкой женщины, через несколько дней после нашего приезда.

— Каким образом?

— Ты помнишь, как однажды князь Амрам, возбужденный вином, забыв о своем достоинстве, принялся любезничать с княгинями. Я удалилась из зала. Какая-то непонятная тоска овладела мною. Я не знала, чем рассеять ее. Я не хотела, чтобы кто-нибудь из княгинь сопровождал меня, и пошла одна бродить по дворцу. Я надеялась встретить царя, который уединился для чтения писем, полученных из Еразгаворса. В одном из покоев я вдруг услышала его голос и радостно пошла к двери, которая вела в покои княгини Аспрам. Здесь я услышала голос княгини. Я думала, что она занята хозяйственными делами, и очень удивилась, что они оказались вместе. Ужасное предчувствие стеснило мое сердце. Дыхание прерывалось… Я подошла к дверям со страхом и надеждой, открыла их, и что же я увидела?.. Седа… О, зачем в эту минуту я не задохнулась, зачем не умерла?.. Княгиня Аспрам… в объятиях царя…

— Боже мой!..

— Да, мой Ашот, властелин моего сердца, сидел, обнявшись с женой Цлик-Амрама… Ах, Седа, понимаешь ли ты, как я была потрясена?.. Гром и молния не могли бы столь безжалостно поразить мое сердце…

— Что же ты сделала?

— Ничего. Они оба побледнели, как мертвецы. Я же молча вышла оттуда и уединилась в одной из соседних комнат.

— Тогда-то ты и заболела?

— Да, от страданий, причиненных мне этой роковой встречей… Я болела тогда целых два месяца.

— И ты никому ничего не сказала?

— Не сказала, чтобы не разрушить семью армянского царя. Я не хотела рукой дочери Саака Севада нанести удар армянской короне и престолу. Ах, зачем скрывать, Седа? Я не сказала никому, чтобы не возрадовались мои соперницы, чтоб завистливые княгини не ликовали, а мои бывшие женихи не насмехались над моей гордостью.

— Бедная моя госпожа… — прошептала Седа.

— И все же за свою гордость я жестоко наказана…

— Бог милостив, царица. Не может быть, чтобы та, что так геройски перенесла свое горе, не вкусила бы вновь прежнее счастье.

— Милая Седа, как ты добра… Но разве мертвые в наши дни воскресают? Встань, мать Седа! Пойди отдохни. Я тебя утомила, прости меня.

Седа, давно ожидавшая этого приказания, помогла царице снять оставшиеся на ней одежды, поправила постель и, пожелав доброй ночи, удалилась в комнату рядом с опочивальней.

Царица легла. Но грустные думы долго терзали ее. Уже светало, когда глаза ее сомкнулись. Старая Седа давно уже мирно спала.

10. Слепой мститель

Солнце заходило. Два всадника мчались по Гандзакской равнине. Один из них — пожилой мужчина с благородным лицом, в легком медном шлеме — был вооружен мечом в серебряных ножнах и блестящим маленьким щитом. Позади него ехал рослый молодой человек в латах, в стальном шлеме, с тяжелым щитом, с мечом на бедре и длинным копьем в руках. По взмыленным лошадям было видно, что они проделали долгий путь. Когда всадники, миновав широкую равнину, въехали в ущелье Гардмана, князь обратился к телохранителю:

— Солнце зашло, Езник, надо поспеть в крепость до темноты. Я не хочу, чтобы караульные подняли шум, открывая ворота.

— Что тебя смущает, господин мой? — спросил телохранитель.

— Князь Саак не должен знать о нашем приезде. Я хочу предстать перед ним как незнакомец.

— Неужели в замке никто тебя не знает?

— Думаю, что никто. Я не был в Гардмане больше восьми лет. Даже на бракосочетании государя я не мог присутствовать. Кто может помнить меня? Из старых княжеских слуг — одна Седа, да и та находится у нас, в Гарни. Меня бы узнала княгиня, но ее нет в живых. Сын князя, Давид, в лагере Амрама. Сейчас в замке только сам князь и его сын Григор. Они оба слепые и не узнают меня.